– Сударыня, я еще раз настоятельно прошу вас изменить свое мнение, – сказал он холодно.
– Изменить? Да я вас ненавижу!
Он подошел ко мне, его темная тень полностью закрыла меня. Я невольно ступила шаг назад. Герцог взял меня за руку чуть повыше запястья. Его лицо оказалось так близко к моему, что я почувствовала его дыхание; глаза его показались мне двумя черными безднами.
– Я прошу вас, – тихо, чуть хрипло проговорил он, и в его голосе я очень явно услышала угрозу.
Да, настоящую угрозу, нешуточную. Его пальцы сильнее сдавили мое запястье.
– В этом доме, сударыня, – заговорил он спокойно, но так же угрожающе, – существуют определенные традиции. Если между нами и пробежала черная кошка, имейте мужество не ставить об этом в известность других.
Он почти до боли стиснул мою руку.
– Так я теперь рабыня? – проговорила я сквозь зубы. – Или, может быть, заключенная? Я сидела в Консьержери; вы обращаетесь со мной еще хуже, чем тамошние тюремщики!
Александр отпустил мою руку.
– Вы ошибаетесь, герцогиня, – сказал он спокойно. – Меньше всего на свете я хочу доставить вам неприятности. Однако позвольте мне не считать неприятностью мою просьбу спуститься к ужину.
– Просьбу? Вы это называете просьбой? Да вы почти избили меня!
Его густые брови были угрожающе сдвинуты к переносице, голос прозвучал холодно:
– Сударыня, уверяю вас: у меня и в мыслях ничего подобного не было. Я лишь желаю, чтобы внешне все выглядело прилично. Нечего всем в доме знать о наших разногласиях.
– Разногласиях? Да вы просто добиваетесь, чтобы я вас возненавидела!
– Я жду вас, сударыня, – произнес он сухо.
Вряд ли от него можно было добиться чего-то иного. На миг у меня мелькнула коварная мысль: отказаться! Пусть делает что хочет, пусть тащит меня силой, пусть всем покажет, до какой низости он может докатиться. Мне-то что – я чужая в этом доме!
– Я прошу вас, – сдержанно повторил герцог.
И, к моему удивлению, ни следа угрозы не было в его голосе. Я метнула на него недоумевающий взгляд. Нет, вряд ли меня обманет его дружелюбие… Достаточно взглянуть на него, чтобы понять, на что он способен! Пожалуй, черт побери, мне следует только радоваться, что он не учинил со мной кое-чего похлеще!
– Хорошо, – произнесла я сухо. – Надеюсь только, вы не станете развлекать меня разговором.
– Это не в моих привычках.
Мы спустились в столовую. Герцог шел рядом, но не поддерживал меня даже за локоть.
13
Раннее утро 11 октября было, как и все предыдущие, сырым и туманным. Дом, казалось, еще спал. В шляпе и наброшенном на плечи плаще из светлого сукна я на цыпочках пересекла вестибюль и выскочила на улицу.
В конце концов, имела же я право выйти из дома впервые за два с половиной дня…
– Э-э, юная дама! Здравствуйте!
Этот возглас заставил меня вздрогнуть: я полагала, все еще спят. Это было не так. Старый герцог, которого я считала помешанным, стоял посреди аллеи. На нем был фартук. В руках он держал садовую лопатку.
Я машинально поклонилась: все-таки, черт побери, это мой свекор…
– Вы прелестно выглядите, – жизнерадостно объявил старый герцог, отдавая лопатку лакею. – Я все дожидался, когда это вы покажетесь!
– Я была вчера за ужином, – пробормотала я, слегка обескураженная этим дружелюбным тоном.
– Но вы не видели парка. О, наш парк! Это настоящая жемчужина, уверяю вас. Его стоит посмотреть.
Сейчас он производил впечатление слегка взбалмошного, но вполне нормального старика. Я не знала, что и подумать.
– А я, как видите, моя дорогая, копаюсь в земле. Любимое мое занятие! Надо перекопать грядки на зиму… Хотите заняться этим со мной?
Я нерешительно покачала головой.
– Ну, тогда я просто провожу вас. У нас здесь, знаете ли, два парка, – один регулярный, а другой пейзажный, английский, вы сами увидите… Жаль только, эти разбойники почти все гроты разрушили…
Я шла рядом, а старик беспрерывно болтал. Лакей шествовал в отдалении, почтительно неся садовый инструмент.
– Как вам мой сын, Сюзанна?
Я вспыхнула.
– Все… все нормально, – проговорила я быстро, пребывая в большом замешательстве.
– Я так и думал. Знаете ли, мои сыновья – они совсем на меня не похожи, от них и слова часами не добьешься. Честно говоря, я не знаю, на кого они похожи. Но я рад, очень рад, что Александр решил обзавестись семьей. Теперь и Полю Алэну дорога открыта… Надеюсь, нам, дю Шатлэ, недолго придется ждать наследника?
Я открыла рот, чтобы что-то ответить, но старик не нуждался в моем ответе.
– Пожалуй, – пробормотал он с грустью. – Эмили была бы очень рада этому…
Я так и не поняла, нормальный он или нет. Временами на него что-то накатывало, и он начинал вести себя странно. Но бывало иначе. Старик, например, очень словоохотливо и связно объяснял мне, как любит возиться в земле, как выращивает своими руками баклажаны, лук, томаты, – например, даже овощной суп, который приготовят нынче к обеду, не обойдется без них…
Для старого герцога особенно болезненными были воспоминания о жене, умершей восемь лет назад, об Эмили дю Шатлэ. Он всегда впадал в уныние, когда говорил о ней. Я подозревала, что именно после ее смерти он и заболел.
Я распрощалась со стариком, таким милым и доверчивым, чувствуя к нему и симпатию, и сочувствие. Он был единственным, кто ничем мне не досаждал в этом доме.
Я шла по главной аллее, широкой, усыпанной гравием, и впервые за много месяцев слышала, как шуршат мои юбки, – так шуршать они могут лишь у хорошего платья. Ветер был сильный, порывистый, с деревьев облетали листья. Мне уже было холодно, но я упрямо шла вперед. Хотелось увидеть въездные ворота, главный вход в это поместье, такое холодное и неуютное.
Когда я оглянулась, дворец показался мне стоящим на холме, более высоком, чем местность вокруг. Землянично-розовый цвет фасада, белые колонны, золоченые решетки и купола придавали грандиозному зданию торжественный вид. На ярком фоне эффектно выделялись белоснежные наличники, головки амуров, рельефы, статуи и вазы на кровле из белого железа. Я не могла не признать, как красив этот землянично-розовый замок. А как хорош он был раньше, когда здесь жизнь била ключом и сюда приезжало на балы изысканное версальское общество! Теперь все это в прошлом, и я хорошо помнила, как гулок, пуст и холоден этот дворец внутри. Даже его роскошное убранство казалось ледяным и помрачневшим. Здесь не было жизни. Здесь все застыло, а обитатели не могли дать новую жизнь Белым Липам.
Главная аллея была обсажена низкими, ровно подстриженными кустами самшита, за которыми такими же ровными рядами стояли ели – с голубой, лиловой, сизой и отливающей серебром хвоей. За ними шумели высокие сосны. Словно три яруса вздымались над аллеей, и последний, сосновый, был самый мощный, грозный и высокий.
