Она дала знак служанке отойти. Я остановилась, внимательно глядя на Анну Элоизу. Старуха выглядела на все свои полные восемьдесят лет – иссохшая, морщинистая, с фальшивыми волосами и зубами, но очень чопорно. Наверняка она целых три часа в день тратит на туалет. Все в ней было старо, кроме взгляда – насмешливого, зоркого, цепкого, почти молодого.
– Как вам будет угодно, – проговорила я не слишком приветливо.
– Мой внук взял вас в жены. Отчего же вы не беретесь за обязанности хозяйки?
– Какие обязанности?
– Ходить на ферму, следить за кухней, отдавать распоряжения служанкам!
Заметив мой недоумевающий взгляд, она хмыкнула.
– Может быть, моя дорогая, все дело в том, что вы только к Версалю привыкли? Это было пропащее место, голубушка! Ваш отец – а мой брат – был сделан из хорошего теста, но все это пропало даром в Версале! Вы полагаете, там была настоящая аристократия? Там были сопляки! Вот почему они так легко полетели кувырком – из-за своих танцев! Я всегда презирала этих щеголей и щеголих! Так-то, милочка! Франция всегда держалась на нас.
– На ком это – «на вас»? – чрезвычайно задетая, спросила я.
– На тех аристократах, что делали дело, а не развлекались! На тех принцах и герцогах, что воевали за короля, были князьями церкви и государственными чиновниками. На таких, как дю Шатлэ или как мой покойный муж, герцог де Сен-Мегрен! Я всю жизнь прожила в поместьях, никогда в Версале не танцевала! И я горжусь этим! Взгляните даже на моего внука – ему было всего двадцать, когда он отправился сражаться за Францию в Индию, и сражался тринадцать лет! А ваш отец? Где сражался он?
– Он сражался с республиканцами и был расстрелян ими! Жаль, очень жаль, мадам, что жизнь в поместье не научила вас вежливости!
В ее глазах мелькнул огонек заинтересованности.
– Это хороший ответ, хотя и не слишком почтительный. Но у меня к вам есть еще один вопрос.
– Какой? – спросила я недружелюбно.
– Чем вы так отпугнули моего внука, что он еще и ночи не провел вместе с вами?
Я вспыхнула. Оказывается, эта старуха – еще большая язва, чем я предполагала. Она все видит, за всем подглядывает! Всюду сует свой нос!
– Вы следите за нами? – ледяным тоном спросила я.
– А как вы могли сомневаться? Александр – мой любимец. Он долго не женился, все выбирал! И выбор сделал скверный. Что ж, теперь этого не изменишь. Но я бы хотела, чтобы у рода дю Шатлэ появился наследник. У меня самой было одиннадцать детей, милочка. Необходимо, чтобы вы хоть в малой степени последовали моему примеру.
– У меня трое детей, сударыня. Но соревноваться с вами я не собираюсь.
– Жаль! Очень жаль! Именно поэтому вы не живете с моим внуком как с супругом?
– Это касается только нас, – процедила я сквозь зубы. Не в силах больше продолжать этот разговор, я бесцеремонно прекратила его и зашагала прочь. Неприятности буквально нанизывались одна на другую. Наследник! От злости я задышала чаще. Не дождутся они от меня ничего подобного! Я не желаю жить с человеком, который стал моим мужем. Уж если на то пошло, и он скоро от меня откажется. Нельзя же поверить, что он вечно будет мириться с подобным положением. Ну а когда он устанет, все будет очень легко устранить… Кто знает о нашем браке? Разве что наши близкие и отец Медар. Можно вообще сделать вид, что ничего такого не было!
Самые безумные мысли лезли мне в голову. Я быстро шла по аллее, бормоча сквозь зубы проклятия. По правую руку от меня темнели два озера, соединенные друг с другом водным каналом. Через канал был переброшен ажурный каменный мост из генуэзского мрамора. Он просто тонул в собственном отражении – и его белые колонны, и легкие арочные своды… Мириады опавших листьев, румяных, лиловых и шоколадных, покачивались на светло-зеленой воде. Сильно изрезанная линия берега кое-где глубоко вдавалась в него длинными языками, поросшими чахлыми рыжими соснами и высокими лиственницами, – их хвоя под влиянием осени уже становилась лимонно-желтой и устилала землю пушистым ковром. Вероятно, на озерах летом есть лилии…
Совсем рядом, за тисовой аллеей, отсеченные от замка водным пространством, находились конюшни. Я пошла туда, сама не зная зачем.
Главный конюх по имени Люк почтительно пропустил меня к ипподрому. Я остановилась, увидев Александра…
То, что я увидела, поразило меня в самое сердце. Герцог, казалось, объезжал жеребца – сильного, огромного, черного, как смоль, с бешеными, налитыми кровью глазами. Жеребец закусывал удила, громко ржал и бросался из стороны в сторону. Александр, натянувший на руку поводья, боролся с ним не менее упорно. В руке у него была тройная плеть. Он хлестал ею коня с такой силой, что круп жеребца уже был покрыт алыми полосами и клочьями пены.
Я впервые видела герцога с таким выражением лица. Казалось, он охвачен остервенением и готов убить это чистопородное животное, если оно не подчинится ему. С невероятной силой он до крови пронзал его бока острыми шпорами. Плеть, не останавливаясь ни на минуту, свистела в воздухе.
– Что это он делает? – прошептала я в ужасе. – Объезжает лошадь?
– Да нет! – лениво отозвался Люк. – Этот жеребец уже объезженный. Уже три месяца, как он его купил. Просто Дьявол слишком нервничал, вот его хозяин и воспитывает!
– Ничего себе воспитание! – воскликнула я. – Да он же просто остервенел! Он убьет этого вашего Дьявола!
– Убьет – значит, такова воля Божья, ваше сиятельство!
Я прикусила губу, видя, что конюх давно привык к подобным зрелищам, и мрачным взором наблюдала за происходящим. В этот миг Дьявол, громко заржав, рывком метнулся в сторону, и я видела, как герцог вылетел из седла. Ужас сдавил мне горло. Мне казалось, теперь уж Александр мгновенно будет растоптан взбешенным жеребцом.
Но борьба была еще не завершена. Подобно пружине, герцог молниеносно вскочил с земли, крепко оперся на одно колено. Жеребец почти вырвался на свободу, взвившись на дыбы, но, несмотря на падение, герцог ни на минуту не выпустил из рук корду. Стремительным движением намотав ее на локоть, он с невероятной силой натянул толстую веревку и удержал Дьявола.
Делом секунды было для герцога снова вскочить в седло. С необыкновенной жестокостью он всадил острые шпоры в бока лошади – я сама видела, как струей брызнула кровь. Дьявол еще раз заржал, в последний раз взвился на дыбы, но герцог беспощадно рванул поводья так, что губы коня наверняка были разорваны.
Еще через секунду Дьявол покорился всаднику и, послушный его руке, почти грациозной иноходью пошел по дорожке. Ноздри жеребца раздувались, глаза были налиты кровью, но животное больше не сопротивлялось. Было даже трудно поверить, что такой огромный конь все-таки дал себя взнуздать.
