на замену религии другие термины, такие как «космографическая формация», выражение хоть и громоздкое, но зато более нейтральное. Через сто лет американский историк религии Дж. Ц. Смит писал, что «религия представляет собой единственно плод научного изучения». А в более поздних работах отмечал, что «религию нельзя считать первичным термином, потому как его ради своих интеллектуальных целей придумали ученые мужи, а раз так, то определять его тоже им». Изучать религию и сегодня означает иметь над ней власть: определять ее, видоизменять или отвергать.
Проблематичнее всего, по всей видимости, звучал вопрос о том, что делать с Богом, которого включали в себя даже самые первые определения религии. «Основой любой религии является существование Бога, состоящего со своими творениями в определенных отношениях и требующего, чтобы они ему поклонялись», – утверждала в статье о религии энциклопедия Дидро, выпущенная в XVIII веке. Чтобы это определение не противоречило новым «мировым религиям», таким как буддизм, теоретики более позднего периода убрали из него слово «Бог», заменив его более обтекаемыми понятиями. Если Макс Мюллер отдавал предпочтение термину бесконечность, другие исследователи предлагали свои варианты – непознаваемость, трансцендентность, святость или абсолют. Однако все эти определения упускали из виду отсутствие, тень там, где когда-то был Бог (41). «Мы занимаемся дисциплиной, вращающейся вокруг сути, которой на сегодняшний день больше нет, и, говоря по совести, не можем ничего с этим поделать», – отмечает современный исследователь Джейсон Джозефсон Сторм. «После исключения Бога, – пишет он, – религия как категория структурируется вокруг пустого места». Попытка переделать христианское понятие религии в нечто универсальное оставила пробел в самом ее центре, где когда-то восседал на своем троне Бог. Аналогичным образом, попытка увидеть смысл в «столкновении» одной религии с другой путем их сравнения тоже неизбежно породила пустоту.
Острее всего эту пустоту подметил глаз литератора. В романе Э. М. Форстера «Поездка в Индию» несколько британских колонистов наблюдают с гребных шлюпок ритуалы чужой веры, когда на берегу озера у них на глазах устраивают пуджу. Много цветов, все поют, в паланкине несут идола, на воду спускают небольшие корзинки с фигурками бога Вишну. Вдруг с неба на идолопоклонников обрушивается ливень, гасит факелы, рвет в клочья знамена, омывая своими струями картину всеобщего смущения. Шлюпки колонистов сталкиваются друг с другом. «Пение так и не прекратилось», – пишет Форстер.
Рвущаяся бахрома религии… (42) Напрасные, скучные попытки…
Оглядываясь назад на зрелище, представшее взорам колонистов, Форстер рассуждает: «Сказать, в чем была суть всего этого действа, не представлялось возможным, как не представляется возможным найти сердце у облака».
* * *
Перебирая в голове воспоминания, сэр Уолтер Лоренс, тот самый, что первым обнаружил посвященный полковнику Диксону храм, описывает момент в сезон муссонов, когда дожди решили дать жителям Майрвара небольшую передышку. Вечером он, набравшись храбрости, в одиночку решил пойти на охоту. И хотя до этого проходил по окрестностям добрую тысячу раз, в тот день ему казалось, что вокруг все изменилось. На месте суши в одном месте разлилось огромное, поблескивавшее на солнце озеро. На его поверхности покачивалась лодка с веслом, будто кого-то дожидаясь. Сэр Уолтер забрался в нее и погреб к видневшемуся вдали мысу. «На нем, прямо у кромки воды, сидела самая прекрасная девушка, – делился он своим изумлением. – Я спросил ее, как называется это озеро и где находится ее деревня. Но она лишь покачала головой и ничего не сказала». Сэр Уолтер поплыл дальше, пока не достиг противоположного берега, оставил там лодку и пошел домой. А через пару дней решил вернуться. Но, когда пришел на то же самое место, не нашел ни озера, ни девушки, ни лодки, хотя отчетливо помнил каждую деталь. В окрестностях больше никто не слышал ни о каком озере. Сэр Уолтер пришел к выводу, что все это было лишь иллюзией, странным, будоражащим воображение случаем, сподвигшим его погрузиться в непростые думы, на этот раз о совершенно реальном:
Наша жизнь в Индии, сама наша работа в той или иной степени опирается на иллюзию. Где бы я ни был, меня всегда преследовала иллюзия (43) непогрешимости и неуязвимости перед лицом коренных жителей Индии. А как иначе мне удавалось справляться со злобными толпами, с великим множеством больных холерой, с процессиями религиозных фанатиков?
Сэр Уолтер считал, что в Майрваре «имя полковника Диксона окружал ореол». Хотя в конечном счете тот представлял собой лишь аватара, одно из бесчисленных воплощений незримого божества: самой Британской империи. Очень многие «примитивные простаки из числа майров», рассуждал сэр Уолтер, в жизни не видели английского солдата, но зато «видели потрет королевы-императрицы на рупии и поклонялись ему». Империя была «могущественна, всесильна, вездесуща, по большей части благожелательна, но капризна, этакое многоликое божество с изменчивым нравом». Ее аватары тоже без конца сменяли друг друга бесконечной чередой чиновников, судей и сборщиков податей, которые, отслужив положенный срок, уезжали, если, конечно, не теряли от жары последние силы и не умирали от лихорадки. Майры привыкали к ее «определенному лику», но потом появлялось новое воплощение божества, и им не оставалось ничего другого, кроме как с опаской и тревогой заново познавать его природу, его облик и нрав.
Подобно миражу на озере это божество представляло собой сплошную иллюзию. Сэр Уолтер самым краешком задел индусское понятие майя, означающее силу, накладывающую на каждого из нас заклятие, под действием которого все мы находимся, считая реальностью окружающий нас мир. «Они называли нас неборожденными, – писал он, – в действительности эта идея не что иное, как притворство, причем притворство взаимное. Они, которых миллионы, внушили нам мысль о божественности нашей миссии. А мы им – что они совершенно правы».
7. Накачанная троица
Религия не должна сводиться единственно к слезам и священным письменам, – провозгласил бывший армейский офицер Роберт Баден-Пауэлл в опубликованной в 1908 году книге «Юный разведчик», которая потом почти полвека оставалась в Великобритании бестселлером, уступая тиражами разве что Библии. Сей генерал-лейтенант рассказал о двух лягушках (1), которые, прыгая по неизведанной земле, наткнулись на чашу с молоком и свалились в нее. «Как можно плавать в такой жиже? Нет смысла пытаться!» – в отчаянии подумала первая, опустилась на дно и утонула. Но вот вторая, оказавшись «куда мужественнее», упорно трудилась, дабы остаться на плаву, со всех сил молотя своими лапками. Несколько часов спустя, на грани полного изнеможения, она с восторгом поняла, что, взбив молоко, теперь стояла на куске масла, где ей больше ничего не угрожало.
После тягостной войны в Южной Африке на фоне набирающей в Европе силу Германии в Великобритании стало нарастать чувство обреченности. Опасаясь, как бы Британскую империю не постигла судьба Римской – которая, по мнению Бадена-Пауэлла, пала потому, что «юные римляне
