Любила Дуська съездить с подружками под выходной потанцевать на летней загородной веранде. Стали появляться у нее и кавалеры. Провожали они ее до переулка, а возвращались домой с последней электричкой. Жизнью своей Дуська была довольна и лишь об одном тужила — не устраивало имя, каким нарекла мать, отравив настроение на всю дальнейшую жизнь. Об этом, однако, знали только барачные, а при знакомствах Дуська называла себя издавна облюбованным именем Людмила и мечтала оформить его официально. А пока что и близко не подпускала к дому своих поклонников, опасаясь, что кто-то из соседей ненароком окликнет ее.
При яркой внешности Дуська имела чуть грубоватую, как у матери, манеру разговаривать, и некоторые считали ее вульгарной. Порой она попадала в весьма рискованные ситуации, когда кто-нибудь из парней, обманутый ее внешностью, подходил к ней слишком бесцеремонно. В таких случаях нрав Дуськи проявлялся сполна. Обидчику она отвечала всегда дерзко и смело и не однажды могла быть побитой. Как-то раз Дуська схлестнулась с одним из местных парней. И тот без особых разговоров, без лишнего шума просто-напросто запретил ей показываться на танцверанде, пригрозив при случае наказать ее по-своему. В отличие от других, он не сулился ее побить, но очень твердо, исключая всякие Дуськины возражения, взял под руку и проводил до вагона электрички, еще раз повторив на прощание свой наказ.
После этого что-то изменилось в Дуське. Она понимала, что покорилась не просто так. Всю неделю в рабочей суете, переходя от станка к станку, в перерывах в тесной столовке, Дуська думала об этом парне и думала о том, как ей быть. Впервые за все годы она боялась чего-то. Боялась ехать на танцы, боялась встречи с парнем, боялась, кажется, самой себя. Две недели она обсуждала свое положение с подружкой, и все ее разговоры сводились только к нему, решительно проводившему ее с танцверанды. А на третий выходной, не выдержав, она уговорила ту же подружку поехать на танцы.
Долго крутилась она перед тусклым обшарпанным трюмо, меняя свои немногочисленные наряды, и в конце концов остановилась на простеньком платье, отбросив в сторону прозрачную капроновую кофту и юбку гофре, ставшие едва ли не униформой для танцев. Не стала на этот раз красить Дуська и губы, поразмыслив, она подвела лишь легонько брови, подправив их сверху своим гребнем.
Появившись на танцах, Дуська утянула подругу в дальний угол веранды и, прислонившись к ограде, стала молча разглядывать танцующих, сдержанно кивая знакомым. Прошло около часа. Дуська решила уже пробиваться к выходу, как вдруг почувствовала чье-то прикосновение к локтю и вздрогнула от неожиданности. Услышав дежурное «разрешите», она, еще не повернувшись, поняла, что голос знакомый. И она увидела его, того самого парня. Через несколько минут Дуська уже знала, что его зовут Игорем. Они протанцевали весь вечер. Вновь проводив Дуську до электрички, Игорь пригласил ее приехать в следующий выходной, пообещав встретить прямо на платформе.
…Так встретила Дуська свою первую любовь. Их свидания продолжались около года. И почти все было готово к свадьбе. Но вдруг пришла из военкомата повестка. И через несколько дней Игоря провожали в армию. Впервые в жизни разрыдалась Дуська, разрыдалась отчаянно, безутешно, точно чувствуя, что не увидит больше своего Игоря. А он, потрясенный ее слезами, и плакал вместе с нею, и успокаивал ее одновременно, и стыдил сквозь слезы. Но дернулась зеленая цепочка вагонов, отвел он в сторону ее цепкие руки и скрылся в вагоне.
…Начались ее поездки к матери жениха. Вместе читали письма с солдатским треугольником на конверте, подолгу разговаривали. Дуська считала дни от одного письма до следующего, считала недели, вычеркивая их черным карандашом на календаре, с радостью отмечая каждый прошедший месяц. Но ждать надо было долго — целых четыре года. К тому времени Дуська поменяла место работы. Погнавшись за большим заработком, она устроилась учеником токаря на крупном машиностроительном заводе. На новом месте она ни разу не пожалела о фабрике, где по-прежнему, как и в войну, работали одни лишь женщины, а о бывших подругах вспоминала с усмешкой: «Запутались в собственных сплетнях и завидках». Оказавшись на заводе, Дуська быстро «акклиматизировалась», записалась в самодеятельный хор и не пропускала ни одной репетиции, ни одного выездного выступления и вскоре стала заводилой во всех заводских компаниях и сборищах. О фабрике она вспоминала лишь в удалой своей песенке про фабричную парочку, по-прежнему напевая ее и за станком, и на репетициях, и на импровизированных вечеринках.
На одной из вечеринок песня Дуськина звучала особенно пронзительно и отчаянно. В тот раз собрались после первомайской демонстрации у одного из заводских парней. Была очень ранняя весна. В распахнутые окна тянулись из палисадника розовые с набухшими бутонами яблоневые ветки.
Дуська, в шутку разыгрывая из себя гостеприимную хозяйку, обносила гостей небольшим подносом с мутными, доверху налитыми стопками. Все с аппетитом ели винегрет, ливерную колбасу, лакомились желтоватой и вязкой сахарной помадкой.
Как на фабрике была па-а-а-рочка… —
затягивала Дуська, лихо проглотив стопку «сучка», как называли ширпотребовскую водку.
Он был слесарь, рабочий просто-о-ой… —
вторили ей нестройным хором.
Потом танцевали. Все плыло у Дуськи перед глазами, несло ее куда-то точно птицу внезапным порывом ветра. И плакала она и хохотала громко, безудержно, до спазм…
Очнулась она, едва забрезжил рассвет. Взглянула на незнакомый беленый потолок, на засиженные мухами обои и, брезгливо сбросив с себя чужое с несвежим пододеяльником одеяло, все поняла. Через минуту она уже была на улице. Бежала, застегивая на ходу платье, мелкий ледяной дождь мочил ее голую шею, лицо и волосы.
…И прекратила Дуська свою переписку с Игорем — как отрубила… Он же, не зная, что с ней происходит, писал тревожные, полные смятения письма, требовал ответа, упрашивал все объяснить ему и даже посылал «на разведку» свою мать.
Вскоре Дуська вышла замуж и переехала в новый кирпичный дом на соседней улице. Вышла она замуж наскоро, за неделю, не устраивая никакой свадьбы и против желания матери. А сердце старой Агафьи чувствовало беду, и предчувствие то вскоре оправдалось. Муж Дуське попался из отчаянных, отпетых парней, отбывший не давно заключение. С Дуськой он повел себя просто: с первых же дней начались попреки за нечестность ее, допросы и побои. Потому-то долго и не удержалась Дуська в замужестве. Изведясь от оскорблений, ревности, мужниного пьянства, не успев залечить синяки, Евдокия ушла назад к матери. Муж долго еще не оставлял ее в покое, встречая на улице или поджидая у дома, и то грозил расправой, то умолял вернуться к нему, обещая в корне измениться. Наконец страсти его поулеглись, и он завербовался на Север, в обжитые уже места, оставил Дуську и покое. Дуська вернулась на фабрику, жизнь ее пошла ровнее. Утратила Дуська былой задор, поостыла характером и уже не ездила, как прежде, на дальние танцульки. До смерти боялась она и встречи с Игорем, которые, впрочем, сразу же после возвращения из армии женился, о чем успели сообщить ей завсегдатаи танцверанды.
Оказавшись на фабрике, Дуська сразу же устроилась в вечернюю школу и рьяно принялась за учебу. Заметно изменилась и внешность Дуськи: напрочь была отброшена прежняя парфюмерия, завивки, наряды, взгляд Дуськин стал чуть задумчивым, грустным. И еще одно изменение произошло в ее жизни. Стала она наконец законной Людмилой, оформив все соответствующие документы. Без конца заглядывая на первую страничку паспорта, лаская взором новое имя и по-детски радуясь этой новизне, она уже грезила и о новой жизни, о хороших переменах, о счастье. На «Дуську» она не откликалась теперь, даже когда звали домашние. Все как будто бы шло у нее своим чередом и ладно: работа, учеба, домашние постирушки и шитье. Но… через год встретила Дуська-Людмила новую свою любовь. Избранник ее учился в одном с нею классе, но был значительно старше по возрасту. Однако она не принимала это в расчет, как не думала и о том, что был он женат. Встречалась с ним тайком и где придется: то у подруги, то у себя, когда не было домашних. Не ждала Дуська-Людмила от своей любви ничего сверхособенного, а жила с тем человеком, закрыв глаза на все, потому что слишком уж хорошо было ей с ним. Но беда и тут подстерегала ее. Не думала, не гадала она, что жена одноклассника, давно уже выследившая их, уже побывала в школе, имела беседу с директором и даже оставила заявление о том, что она-де, Дуська-Людмила, — аморальная женщина, разбивающая советскую семью. Пришлось объясняться с директором. В защиту одной из первых учениц встали некоторые учителя. Говорили с ней в кабинете директора тактично и осторожно. Но поскольку выхода иного никто не смог отыскать — предложили ей перевестись в соседнюю школу. Привыкнув к своей школе, к классу, Дуська-Людмила долго не могла поверить, что все вдруг так неожиданно кончилось. Она снова ходила к директору, плакала, просила оставить ее, но тот не хотел рисковать и был неумолим — слишком активная Дуськина соперница могла пойти и дальше, в более высокие инстанции.
