дверьми дома наместника града.
На рассвете мы сделали привал, услышав, как кто-то нагоняет нас. Я напрягся, ожидая, что это будет очередной член Братства, спешащий возвратить меня обратно. Но зря. Одинокий всадник пронесся мимо, даже не заметив нас среди стволов деревьев.
Проезжая мимо останков холодного великана Ооха, я не мог не остановиться и не полюбоваться игрой света на черных костях. Каждая была толще моего туловища. Когда-то Оох доставлял Славии много хлопот, а теперь его позвоночник возвышался над деревьями, как диковинный мост. Смерть уравнивала и царей, и великанов. По крайней мере, так было раньше, пока жуткий посланник богов не стал плодить немертвий…
Мы решили развести под скелетом костер. Поставили котелок с водой, забросили туда пару морковок и ветку петрушки. Пока я чистил очередной овощ, Ойла пялился на меня из своего угла.
Когда остальные смаги отошли за хворостом, он резко переместился на замшелый пень напротив, склонил голову и едко сказал:
− Ты плохо лжешь, мальчишка.
Это прозвучало немного обидно. Знает ведь старый ворон, чем задеть.
− Неужели?
Ойла продолжил, не обращая внимания на мою старательную колкость:
− Я знаю Симеона пятьдесят долгих лет, и за это время он ни разу не позволил мне усомниться в своем рассудке. Никто бы тебя не отпустил. Так почему ты здесь, проклятый? Зачем пришел, желаешь навлечь на нас беду?
− Я не проклят. И это не твое дело, старик.
− Неужели? − пришло его время удивляться. − Тебя зовут за собой темные твари. Они оставили тебя в живых, они преследуют тебя. Ждут каких-то действий. Если это не проклятие, то я напрасно изучал смагскую науку.
Хриплый смешок одноглазого смага подхватила стайка жаборон, превратив в издевательство целой своры. Квар-хар-ха, квар-хар-ха!
− Не стоит судить, коль не судья. Я знать не знаю, что этим гадинам нужно, − терпеливо повторил я. – А знал бы – обязательно пошел наперекор.
− Но при этом ты решил-таки сбежать из-под защиты Братства? Болван! Там могли помочь, а здесь никто не станет!
− Я не полагаюсь на других. Это бесполезно.
Ойла презрительно хмыкнул. Но мне было плевать на его подозрения и страхи. Я давно выучил урок:
− Смейся, сколько хочешь, твое право. А я не стану надеяться на чудесное спасение, если есть возможность сделать хоть что-то самому.
− Вот как? Неужто в нелепом горшке, которым ты ешь, зародилось подобие мысли? Я поражен, − Дружелюбие было обманкой. В следующее мгновение моя секира оказалась у него в руках и прижалась к моему горлу.
Цепкая сухая лапа с легкостью держала толстую рукоять с куском полированного железа на конце, тем временем как другая тянула меня за волосы назад. Ойла яростно засопел искореженным носом.
− По-хорошему стоило бы тебя прирезать. Так, на всякий случай. Никогда ведь не знаешь, чем обернется знамение? Лучше отправить в Ирий десяток невинных, чем пропустить одного засланца тьмы. Раньше смагов этому обучали, − но нынче правила иные, − Он приблизился к моему уху. Вонь подгнивающих оскаленных зубов была невыносима. − Я буду следить за тобой, кусок меченого мяса. И увижу хотя бы намек на предательство… Хо-о, не завидую я тебе. И никто не позавидует! Ни один смаг так не радеет сохранность Славии, как старина Ойла, ты уж поверь!
Глава восемнадцатая
«О, великая стена! Ты возвышаешься над нами, давишь величественной статью, смеешься над мимолетностью сотворившей тебя жизни. Что за безжалостный символ неумолимости времени? Мы все исчезнем в его дыхании, но не ты. Ты будешь стоять здесь всегда, равнодушная к атакам стихии, несокрушимая, терзающая тяжестью оледенелую безжизненную твердь. Мрачный камень, подпирающий молчаливые небеса»
Слова путешественника, впервые увидевшего Халькард
Мокрая каша падала с небес, укрывая смагов белым коконом, липла к щекам и затекала холодными струйками за шиворот. Чем ближе мы подходили к краю света, тем холоднее становился воздух. И тем медленнее двигалась Зга. Казалось, еще чуть-чуть – и это мне придется нести ее на своих закорках.
Меланхолично кутаясь в зимнюю накидку с серой опушкой, Веленика пояснила, что водные кобылы предпочитают жаркий и влажный климат. От холода они могут впасть в спячку, как лягушки и прочие земноводные.
Затем, подумав, добавила:
– Повезло, что ты едешь на полукровке, брат.
Я вспомнил про фляги с живой водой (смагам, присутствовавшим на пиру Шести, выдали аж по две штуки), − и потянулся к сумке. Стянул зубами рукавицу, вытащил пробку, прислонил горлышко к бархатным губам Зги. Кобыла недоверчиво мотнула головой. Пришлось применить силу и влить воду через дырку в зубах. Вроде помогло: Зга стала бодрее, хоть и долго отплевывалась.
Про угрозы Ойла я никому не рассказал. Когда братья вернулись, мы оттрапезничали в тишине, давясь абсолютно безвкусной похлебкой. Не думаю, что мне бы поверили. А может, и поверили, но толку? Он в чем-то прав, этот бесовской старик. Я должен был понять, как моя жизнь связана с происходящими сейчас в Славии бедами и появлением лжепророка, а затем пресечь это.
Скошенный силуэт Халькарда вырос из земли, когда мы проходили сквозь сильную вьюгу. Я попытался разглядеть что-то, кроме прямоугольного пятна на фоне снега, но ветер дул прямо в лицо.
− Будьте осторожней! − вдруг крикнул Стромир. − Жвылы не дремлют! Сейчас их любимое время охоты!
− Что еще за жвылы? − крикнула в ответ Веленика, укрывая глаза ладонью.
− Э-э, что-то вроде слизи! Но только с зубами! Наследие Вла… ки ле…
Последние его слова унесла вьюга. Однако я понял, о чем говорил наставник. В ту единственную войну между Родом людским и нежитью, прежде чем был повешен и сожжен Безымянный дурак, − так летописцы окрестили последнего Владыку Лесов, стерев его истинное имя из всех книг, − в Кумельганах вывели Их.
Существ, которые могли противостоять железному оружию и хитрости людей.
Жвыл нельзя было ранить мечом или стрелой, но они с легкостью проникали в малейшие сочленения доспехов, выплевывая на свою жертву концентрат желудочного сока, растворяя и тут же пожирая его. Все кончилось бы скверно, не предай виллы своего Владыку. Это они подсказали царевичу Василию способ проникнуть во дворец Безымянного дурака. Дурака схватили, отрезав конечности, чтобы не мог творить «магию», отвезли в Солнечную долину, где судили за преступления против богов, после чего прилюдно и крайне жестоко казнили…
И хотя в Славии воцарился мир, множество жвыл остались жить в северных краях, не управляемые никем. Они нападали на случайных путников, жрали скот, многократно атаковали Крепость-Улитку.
Сто лет
