в закрытом состоянии выглядела сплошной, открывалась, сминаясь гармошкой.
За дверью оказалось квадратное помещение со стенами салатового цвета, длиной в пять метров, и низким потолком. Понтер подошёл к стеллажу у стены и вернулся с маленькой плоской коробочкой из материала, напоминающего синий картон. Он открыл её и достал что-то поблескивающее металлом и пластиком.
– Верховный Серый совет признал, что у него нет иного выхода, кроме как разрешить людям вашего мира посещать наш, – сказал Понтер, – но, по словам Адекора, выдвинул одно условие. Ты должна носить вот это, – он показал ей прибор, металлическую ленту, в целом по виду очень похожую на Хака.
– Обычно компаньоны имплантируют, – объяснил Понтер. – Но мы понимаем, что нельзя требовать от человека подвергнуться хирургической операции ради краткого посещения нашего мира. Однако эта лента не снимается. Её можно снять лишь здесь – встроенный в неё компьютер знает, где ты сейчас находишься, и позволит застёжке открыться только в этом помещении.
Мэри кивнула:
– Я понимаю. – Она протянула правую руку.
– Обычно компаньон носят на левой руке, – сказала Понтер, – если только носитель не левша.
Мэри опустила правую руку и протянула левую. Понтер занялся установкой компаньона.
– Я давно собиралась тебя спросить, – сказала Мэри. – Ведь большинство неандертальцев – правши?
– Да, около девяноста процентов.
– Мы тоже пришли к такому выводу, изучая окаменелости.
Понтер удивлённо вскинул бровь:
– Как это возможно определить по окаменелостям? Я не слышал, чтобы у нас делались какие-то предположения о проценте левшей среди глексенов.
Мэри улыбнулась, обрадовавшись изобретательности своего народа.
– По ископаемым зубам.
– Как могут быть зубы связаны с леворукостью?
– Мы изучили восемьдесят зубов, принадлежавших двадцати разным неандертальцам. Видишь ли, мы догадались, что с вашими здоровенными челюстями вы наверняка пользовались ими как зажимами – чтобы удерживать край шкуры во время удаления с неё остатков тканей. Шкуры абразивны, они оставляют на зубах маленькие щербинки. У восемнадцати особей эти щербинки были скошены вправо, чего можно ожидать в случае, когда скребок держат правой рукой.
Лицо Понтера приняло выражение, которое, как Мэри уже знала, появляется у неандертальцев, когда они сильно чем-то впечатлены: губы втянуты внутрь рта, а бровь приподнята в средней части.
– Отличное умозаключение, – сказал Понтер. – На самом деле мы до сих пор устраиваем праздники свежевания, на которых обрабатываем шкуры именно таким способом. Разумеется, есть и другие, механизированные способы, но такие празднества – традиция, социальный ритуал.
Понтер на секунду замолк, а потом продолжил:
– Кстати, о шкурах… – Он подошёл к противоположной стене помещения, вдоль которой на чём-то вроде плечиков, прикреплённых к горизонтальному брусу, висели меховые шубы. – Выбирай любую, – сказал он. – Маленькие размеры по-прежнему справа.
Мэри указала на одну; Понтер сделал что-то неуловимым для глаз движением, и шуба оказалась у него в руках. Мэри не сразу поняла, как её надевать: застёжки находились где-то сбоку, а не на плечах, но Понтер помог ей облачиться. На секунду она задумалась, не должна ли отказаться: дома она никогда в жизни не носила натуральный мех. Но здесь, конечно, был совсем другой мир.
Это совершенно точно не был какой-то роскошный мех типа норки или соболя: он был грубым, а рыже-коричневый окрас – неоднородным.
– Что это за мех? – спросила Мэри, пока Понтер возился с застёжками.
– Мамонт, – ответил он.
Мэри округлила глаза. Пусть он не так красив, как норка, но мамонтовая шуба в её мире стоила бы неизмеримо больше.
Сам Понтер не стал надевать никакой верхней одежды, а просто пошёл к выходной двери. Эта оказалась почти привычной конструкции – она крепилась к единственной вертикальной трубе и могла вращаться вокруг неё, как на петлях. Понтер открыл её, и…
И вот они уже на поверхности.
И внезапно все странности словно испарились.
Это была Земля – Земля, которую она знала. Солнце, висящее низко над западным горизонтом, выглядело совершенно так же, как и всегда. Небо было голубым. Деревья – сосны и берёзы, а также другие разновидности, которые она могла опознать.
– Холодно, – сказала она. Здесь и правда было градуса на четыре холоднее, чем в Садбери, оставшемся в другом мире.
Понтер улыбнулся.
– Отличная погода, – сказал он.
Внезапно внимание Мэри привлёк какой-то звук, и на мгновение она подумала, что это, должно быть, мамонт бежит отомстить за своего сородича. Но нет, конечно, это был не мамонт. Это была машина на воздушной подушке, кубической формы, но с закруглёнными углами, летящая к ним над каменистой землёй. Звук, который слышала Мэри, был комбинацией шума дующих вниз вентиляторов, приподнимающих машину над землёй, и большого воздушного винта, дующего назад, как у лодок, которые плавают по Эверглейдс[76].
– Это, – сказал Понтер, – транспортный куб, который я вызвал. – Мэри предположила, что он сделал это через Хака, который не стал переводить его слова на английский. Странный экипаж опустился на землю прямо перед ними, и Мэри разглядела водителя, огромного мужчину на вид лет на двадцать старше Понтера.
Прозрачная сторона куба раскрылась, и водитель что-то сказал Понтеру. И снова его слова для Мэри не переводились, но она вообразила, что это был неандертальский эквивалент «Куда, командир?».
Понтер жестом пригласил Мэри садиться в машину.
– А теперь, – сказал он, – я покажу тебе свой мир.
Глава 30
– Это твой дом? – спросила Мэри.
Понтер кивнул. Они провели пару часов, посещая разного рода общественные здания, так что уже наступил поздний вечер.
Мэри была потрясена. Дом Понтера не был выстроен из кирпича или камня. По большей части он был деревянный. Конечно, Мэри видела много деревянных домов – хотя во многих частях Онтарио деревянные дома запрещены строительным кодексом, – но она никогда не видела ничего подобного этому. Дом Понтера как будто был выращен. Как будто чрезвычайно толстому, но очень короткому древесному стволу позволили разрастись вокруг гигантской формы в виде кубов и цилиндров размером с комнату, а потом форму убрали и дополнительно расширили получившиеся полости, но так, чтобы не убить само дерево. Внешнюю поверхность дома по-прежнему покрывала тёмно-коричневая кора, а само дерево, по-видимому, жило до сих пор, хотя листья на ветвях, растущих из его центральной, преобразованной части, уже начали менять цвет – наступала осень.
Но были выполнены и кое-какие плотницкие работы. Окна, к примеру, были идеально квадратные, по-видимому прорубленные в древесине. А пристроенная сбоку веранда была сколочена из досок.
– Это… – Прилагательные сражались друг с другом в голове Мэри: причудливо, странно, великолепно, здорово… но победило всё же: – Прекрасно.
Понтер кивнул. Соплеменник Мэри сказал бы спасибо в ответ на комплимент вроде этого, но Мэри уже
