Виктор показал ладонь, пытаясь объяснить, что с таким порезом он сейчас не игрок, но к его удивлению рана от кинжала полностью затянулась. Чудеса, да и только. Однако, интересный у них ножичек.
– Спой, Музыкант, для меня, – подключилась к общим просьбам хитрая Вира.
Сомов хлебнул вина, чтобы избавиться от сухости в горле и встряхнулся, прогоняя сонливость.
– Ну, разве что для дамы, – через силу улыбнулся он.
И запел, не сводя глаз с Виры:
В тот вечер я не пил, не пел,
Я на нее вовсю глядел,
Как смотрят дети, как смотрят дети…
Реакция слушателей в большинстве была прежней – молчаливо‑восхищенной. Сама Вира прямо‑таки засияла от удовольствия. Но кое‑кто уже начал смущенно поглядывать на нее и на вожака, и Виктор запоздало вспомнил, что смысл песен здесь зачастую понимают буквально. Однако Старый довольно спокойно дослушал песню, лишь только крякнул и покачал головой.
– Рисковый ты парень, Музыкант, но ты мне нравишься, – он повернулся к одному из своих подручных, – Где трофеи с Лютого?
На столе появился кожаный кошель и массивное золотое кольцо с рубином и бриллиантом. Старый барским жестом придвинул предметы к Сомову.
– Держи, Музыкант. Твоя законная добыча. Деньжат на пару золотых наберется и боевой амулет. Вещь ценная.
Разбойники одобрительно зашумели – справедливо.
Деньги были, как нельзя, кстати, а вот кольцо вызвало у Виктора смешанные чувства. Это был явно тот самый магический амулет, которым ему продырявили ухо. Как с ним обращаться Сомов понятия не имел и испытывал резонные опасения. Наденешь такое на палец, сунешь руку под подушку во сне, а оно как возьмет, да и сработает и сквозь подушку и свозь голову. Не имея знаний и опыта лучше было с магическими штуками пока не связываться. Ценная вещь? Сейчас это и узнаем, решил Виктор.
– Вместо амулета я бы взял деньги, – предложил он.
– Зря отказываешься, Музыкант, амулет отличный. Но дело твое, – Старый задумчиво почесал затылок, – Могу предложить за него три золотых.
– Дам четыре, – сразу же повысил цену Бешенный.
Других предложений не поступило, и Сомов избавился от опасного предмета став богаче на четыре золотые монеты. Впрочем, у Бешенного не нашлось под рукой всей суммы, и Виктор поверил ему на слово.
Вернувшись, наконец, в общий зал, Сомов собрал просохшую у камина одежду и опустился на лавку. Навалился на деревянную стену спиной, прикрыл глаза и, расслабившись, вытянул ноги. Разбойники, видя его состояние, не беспокоили и вернулись к своим делам. Ели, пили, курили, кидали кости и хвастались своим геройством во время сражения с людьми Лютого. Среди бандитов крутился мальчишка, который чем‑то провинился и ему под общий хохот навешали оплеух, а потом начали выкручивать ухо. Парнишка завизжал, вырвался и, спасаясь, ринулся в угол, при этом споткнувшись о вытянутые ноги Сомова и заставив его недовольно приоткрыть один глаз. Бандит с рыжей бородой уже встал из‑за стола и направился следом за мальчишкой имея явное намерение продолжить экзекуцию.
Виктор покосился на затравленного пацаненка, вздохнул и нехотя поднялся на ноги.
– Достаточно с мальчишки, – произнес он, встав на пути бандита.
– Не лезь не в свое дело, Музыкант, – бросил разбойник и попытался обойти Виктора.
Сомов ухватил его за плечо и крепко сжал пальцы. Рыжий разбойник дернулся, но вырваться из железной хватки бывшего циркового борца у него не вышло.
– Достаточно, – многозначительно повторил Виктор и разжал пальцы, демонстрируя миролюбие, но, не уступая дороги.
Разбойник подвигал плечом и болезненно поморщился.
– Зря ты заступаешься за этого проныру, – проворчал рыжебородый, – Зря, Музыкант.
Но ощутив непреодолимую силу, которая встала у него на пути, бандит не стал обострять конфликт и вернулся за стол, к своим товарищам искоса поглядывая в сторону Сомова. Поглядывал с досадой, но без злобы. И то ладно. Не хватало еще врагов себе здесь завести в первый же день. Виктор опустился обратно на лавку и повернулся к мальчишке:
– Как звать?
– Кропалик, – ответил паренек, шмыгая носом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Что натворил?
– Ничего я не натворил. Ржавый ругается, что я на стреме не справляюсь и сигнал опасности не подаю. А я‑то здесь при чем, если он сам свиста не слышит? Он глухой, а я виноват. Всегда так. Всегда у него я во всем виноват.
– Ладно, с этим потом сами разберетесь, – прервал его причитания Виктор, – Город хорошо знаешь?
– А то! Как свои пальцы.
Сомов с сомнением посмотрел на грязные руки мальчишки с черными ногтями.
– Вот что. Мне надо где‑нибудь остановиться на постой. Желательно чтобы место было спокойное и вопросов лишних про документы не задавали. Знаешь такое?
– Так можно к тетке моей, – сразу же нашелся мальчишка, – Тут недалеко. Место хорошее тихое, стража там никогда не появляется. Дом у тетки Нурши добротный. Два этажа она занимает с дочерями, а мансарда почти всегда пустует.
Тут их беседу прервал подошедший Орк:
– Музыкант, я ухожу. Если хочешь, идем вместе. Ночлег тебе подыщем.
– Спасибо, но у меня уже вроде есть вариант, – ответил Виктор и кивнул в сторону Кропалика.
– Ага, ясно. К Нурше собрался, – сообразил разбойник и посоветовал: – Баба она нормальная, сговорчивая, но если вдруг заартачится, скажи ей, что Орк за тебя лично ручается. Нурша у нас и контрабанду берет, и краденые вещи перекупает, так что в моей просьбе отказать не посмеет. Ну, будь здоров, Музыкант. Если Авр будет добр, завтра увидимся.
На улице по‑прежнему моросило. На дорогах было полно луж, почти невидимых в ночной темноте, так что Сомов даже и не пытался их обходить. Средневековая обувь промокла насквозь и противно хлюпала при ходьбе. В отличие от Виктора Кропалик шлепал по лужам босиком, но это его нисколько не смущало. По пути бойкий пацан не закрывал рот ни на секунду. Сомов узнал, что Кропаликом зовут его за малый рост, что он сирота и что родители его то ли убиты, то ли угнаны в рабство. Пока родители были живы, они все вместе проживали в Роанде, а потом, оставшись один, мальчишка почти два года добирался в Маркатан к тетке. Нурша хотя и была единственная родственница, племянника не привечала и держала его подальше от себя и своих дочек.
– Боится, что попорчу их, – гордо произнес Кропалик, – Вот и сплавила меня в подручные к Старому.
– А сам‑то ты, где живешь? – удивился таким родственным отношениям Сомов, – Не у тетки разве?
– Нет. Я ж говорю, тетка за дочек трясется. А живу, где придется. В городе таких беспризорников как я хватает, да и мест полно, где можно перекантоваться. Бывает, что и в вертепе остаюсь, когда он пустует. Я у Старого вроде как при деле, но пока только на подхвате. Вот когда выросту обещает принять в братство. Стану полноправным членом банды и смогу получать равную долю при дележе добычи. Вот будет жизнь!
– Да уж, – не нашелся, что ответить на это Виктор.
Так беседуя, вскоре они оказались у ворот дома Нурши. Дом был огорожен высоким забором‑частоколом из устрашающе заостренных сверху бревен. Кропалик нетерпеливо заколотил в ворота железным кольцом, приделанным вместо ручки и во дворе злобным лаем зашлась собака. Долго никто не открывал, а затем лай смолк, послышались шаги, и раздался недовольный женский голос:
– Кого там принесло посреди ночи?
– Тетя Нурша, это я, – отозвался Кропалик, – Постояльца привел.
Небольшая дверь в воротах отворилась и показалась сердитая заспанная хозяйка с растрепанными волосами. Она подняла руку с керосиновой лампой, чтобы лучше рассмотреть пришельцев. За ее спиной стоял такой же сонный невысокий мужичок с топором в руке. Телохранитель типа, усмехнулся про себя Сомов и сразу перешел к делу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ночь добрая. Меня зовут Эцио. Ищу временное жилье. Орк рекомендовал обратиться к вам.
Нурша придирчиво его осмотрела, отметила дорогую одежду в порезах и пятнах крови, которую так и не смог до конца смыть дождь и скорее осталась недовольна тем, что увидела, чем наоборот. Секунду‑другую она сомневалась, а затем проворчала:
