Б. Г. Литвак предлагает следующую систему признаков массовых источников: 1) ординарность обстоятельств происхождения; 2) однородность, аналогичность или повторяемость содержания; 3) «однотипность формы, тяготеющая к стандартизации»; наличие законодательно установленного, а также обычаем сложившегося или складывающегося формуляра[231].
Сразу же отметим, что предлагаемые признаки представляют собой определенную систему: каждый последующий признак обусловлен предыдущим. Первый указывает на возникновение массовых источников в повседневной жизни, их принадлежность к первичному пласту информации, обычно не используемому историками. И дело здесь не только и не столько в том, что при обобщении первичных данных (например, в сфере делопроизводства) теряется часть информации, а в том, что информация субъективизируется. Аналогичность, повторяемость содержания не означает его идентичности (в этом смысле трамвайный билет не есть образец массовых источников). Для массовых источников при однородности объектов описания характерна различная мера их свойств. Например, в актах купли-продажи на землю фиксируются однотипные сделки, однако размеры участка и его стоимость в разных актах различны.
И. Д. Ковальченко, в отличие от Б. Г. Литвака, предлагает при определении понятия «массовые источники» учитывать в первую очередь то, какие общественные явления они отражают. В предисловии к коллективной монографии «Массовые источники по социально-экономической истории России периода капитализма» И. Д. Ковальченко пишет: «Массовыми являются источники, характеризующие такие объекты действительности, которые образуют определенные общественные системы с соответствующими структурами. Массовые источники отражают сущность и взаимодействие массовых объектов, составляющих эти системы, а следовательно, строение, свойства и состояние самих систем»[232].
Вполне очевидно, что определение Б. Г. Литвака находится в пределах источниковедческой парадигмы, в основании которой лежит понимание исторического источника как произведения человека / продукта культуры. При таком подходе основное внимание уделяется обстоятельствам порождения массовых источников в обыденной жизни и информации, закладываемой в них в момент создания.
Определение И. Д. Ковальченко практически не принимает во внимание природу массовых источников: ничего не говорится о природе самого источника, речь идет об особенностях отражаемых источником явлений. Это определение соответствует источниковедческой парадигме, в которой в качестве исторического источника понимается все, что дает информацию о прошлом человеческого общества. Очевидно, что в этом определении ничего не говорится о субстанции исторического источника, а лишь указывается на функцию некоего неизвестного объекта. Именно поэтому остается не ясно, что должен представлять собой объект, чтобы он мог дать информацию об историческом событии. Точно так же дефиниция массовых источников, которую дает И. Д. Ковальченко, вызывает вопрос: какими должны быть источники для того, чтобы они давали информацию о массовых явлениях? Причем если при определении исторического источника ответ на этот вопрос обычно дается интуитивно, то при квалификации массовых источников такого не происходит.
Здесь необходимо последовательное рассуждение. Его отсутствие ведет, в частности, к включению в число массовых источников статистических материалов, по-видимому, на том основании, что если в источнике приводится множество цифр, значит отражено массовое явление. То, что статистика может искажать явление до полной неузнаваемости, хорошо известно даже из обыденного опыта. Можно, конечно, возразить, что искаженное отражение – все равно отражение. Но в историографии описаны случаи, когда статистика вообще не отражает того явления, которое она, казалось бы, должна отражать. Приведем лишь один пример. Историки часто используют статистические сведения об урожаях, почерпнутые из приложений к губернаторским отчетам, правда, отмечая при этом неточность данных. Однако в 1964 г. В. К. Яцунский показал, что вся статистика урожаев возникает сразу же на уровне губернаторского отчета. По крайней мере, не обнаружены не то что первичные материалы, но и источники, содержащие поуездную информацию, а это означает, что статистика урожаев – плод творчества губернских чиновников. Подход Б. Г. Литвака исключает статистику из числа массовых источников уже потому, что она не отвечает первому признаку – не возникает в повседневной жизни. В частности, Б. Г. Литвак пишет: «Даже первичное статистическое наблюдение коренным образом отличается от первичного массового источника, так как последний не имеет никакой научно-статистической заданности, не имеет цели изучить данное явление или факт, а только регистрирует его или спонтанно возникает как часть этого факта»[233].
Выяснив таким образом различия этих определений, обратимся к имеющейся в историографии попытке их примирить. Естественно, что она обречена на неудачу. Основной аргумент в пользу объединения этих двух групп – возможность применить к ним методы математической статистики. Логика такова: если можно использовать единый метод, значит эти источники обладают существенной общностью признаков. Непредвзятый взгляд сразу же позволяет увидеть, что познавательная ситуация перевернута с ног на голову. Исследователи, придерживающиеся такой точки зрения, по сути, утверждают: не метод зависит от природы объекта, а природа объекта зависит от того метода, который мы используем. Даже при полном признании значения исследовательского инструментария в процессе исследования такая позиция, будучи доведенной до логического конца, представляется абсурдной. Почему же сами авторы этого не видят? Причина все та же: невнимание к природе исторического источника, его субстанции.
Но возможны и иные возражения, кстати, более обоснованные. Ведь действительно и в том и в ином случае – и при обращении с массовыми источниками, и при работе со статистическими данными – применяются, и на первый взгляд успешно, методы математической статистики. Не тот ли это внешний признак, который должен заставить исследователя обратиться к поиску глубинной внутренней общности? Но методы математической статистики, как, впрочем, и иные, так называемые количественные методы, в их собственно математической составляющей, относятся к уровню не методики, а техники исследования, для которой, в отличие от методики, безразличны как методология исследования, так и природа исследуемого объекта.
Адекватность использования той или иной техники для решения определенной исследовательской задачи также требует обоснования. И, как ни парадоксально, применение методов математической статистики к массовым источникам имеет меньше ограничений, чем к источникам статистическим.
Таким образом, очевидно, что отнесение тех или иных исторических источников к массовым – их качественная, а не количественная характеристика. Массовость не тождественна множественности, понятие массовости противостоит понятию не единичности, но уникальности исторического источника. Поэтому и один или несколько исторических источников, дошедших до нашего времени, относятся к массовым, если они возникли в повседневной жизни, имеют однородное содержание и форму, тяготеющую к стандартизации. Как же узнать, обладает ли этими характеристиками единственный сохранившийся источник? Такие возможности дает исследование исторических источников других видов, чаще всего законодательных. Например, в XVIII в. законодательно был установлен порядок составления формулярных списков при всех перемещениях чиновников по службе, а с 1764 г. такие списки должны были составляться два раза в год. Обнаруживая в архиве единичные формулярные списки вплоть до начала 1780‑х годов и каждый раз убеждаясь, что их составляли не по каким-то особым поводам, а именно в тех случаях, которые были предусмотрены законодательством, отнесем эти несколько списков к группе массовых источников[234].
На это следует обратить особое внимание, поскольку неотработанность понятийного аппарата исторической науки, а также введение понятия «массовые источники» в научный оборот только в конце 1970‑х годов[235] приводят к тому, что определение «массовый» в научной и учебной литературе часто относится к тем источникам, которые сохранились в большом количестве. Например, можно встретить фразы типа: «В XIX в. мемуаристка становится массовым источником». Современный исследователь должен строго разграничивать обыденное употребление слова «массовый» и его терминологическое использование.
