За почти десять лет брака не было такого периода, когда бы он чувствовал, что укротил, заземлил Георгину. Это был бы ложный вывод. Этот океан, которым была Георгина, мог временами казаться гладким и мягким, но он был непредсказуем, полон коварных мелей, течений и неизмеримых глубин. Пока еще он мог как-то держаться на поверхности, однако силы его иссякали: он боялся в ней утонуть.
– Картика сказала, ты хочешь поговорить со мной?
Пол глубоко вздохнул, прежде чем повернуться.
В саронге и кебайе она стояла в дверном проеме, немного неуверенно, немного нетерпеливо. В ее синих глазах плавал невысказанный вопрос, почему он в это время дня был не на складе.
– Да. – Он вымучил из себя улыбку, колеблясь, то ли остаться здесь, в кабинете, то ли пойти с ней в салон, а может быть, на веранду, но в конце концов опустился за письменный стол.
Ему стоило труда посмотреть ей в глаза.
– Речь пойдет о наших мальчиках. Они должны пойти в школу.
– Но почему? – Она была всерьез удивлена. – Они и без того давно умеют читать, писать и считать. Оба бегло говорят по-английски и по-малайски и в изучении французского делают успехи. Дункан даже может объясниться на южно-китайском хок-кьень. И я с ними учусь каждый день.
– Этого недостаточно. Им необходимо настоящее образование. И подобающее воспитание.
В том, как она втянула воздух, он расслышал, как больно задел ее этим.
– Твоя тетя и ее муж были так любезны, что нашли для них подходящую школу. Через две недели Дункан и Дэвид отправятся в Лондон.
– Нет, ни за что! – В ней внезапно поднялась волна гнева, из глаз посыпались искры. – Если так надо, пусть идут в школу здесь, в Сингапуре!
– С китайскими детьми? С малайскими?
– Да, а почему нет?
Его ладони, беспокойно бегавшие по бумагам на столе, сжались в кулаки.
– Об этом не может быть и речи! Для тебя, возможно, было и достаточным расти здесь, наверное, поэтому ты и смотришь на все другими глазами. Может быть, тебе не хватает необходимого кругозора. Но я думаю о будущем. И если они захотят чего-то добиться в этом мире, им понадобится основательное образование. – С каждым словом он обретал все более твердую почву под ногами и заговорил свободнее: – Я так решил на благо обоих. Они поедут в Англию.
– Мой отец никогда не позволит тебе послать своих внуков на чужбину.
Этот аргумент обладал не столь большим весом – ввиду ее собственной истории, и все же она бросила его на чашу весов.
– Твой отец целиком и полностью на моей стороне. Образование и для него всегда было огромным благом, тебе следовало бы это знать.
Из ее горла поднималось глубокое, мрачное шипение.
– Ты не отнимешь у меня детей!
Костяшки его пальцев побелели, сжатые до боли, когда он нанес ей удар в самое сердце:
– Ты поедешь с ними.
Доски пола обратились в пыль и расступились под ее босыми ногами.
– Только не это, – прошептала она.
Он старался сохранять спокойствие. Оставаться деловым.
– Я пытался уговорить твоего отца, чтобы он отвез их в Англию или сопровождал вас троих. Он давно не был в отпуске, уже не один десяток лет не был на старой родине. Какое-то время я мог бы справиться с делами и один. Но он не хочет, он считает, что здесь без него не обойтись.
– Нет, Пол. – Она медленно покачала головой; ее гнев, казалось, рассеялся – может быть, парализованный ужасом, на мгновение. – Я не вернусь в Англию. Никогда больше. Я не поеду с ними. И ты не можешь принудить меня.
– Неужто ты любишь этот остров больше, чем своих детей? – Его глаза сверкнули от холодной, едва скрываемой ярости. – Какая же ты мать после этого!
В ушах у Георгины шумело, будто волна за волной в ней бушевал гнев.
– Ты бессердечное чудовище!
Она резко развернулась и выбежала вон. Через холл, на гладком полу которого чуть не поскользнулась, прочь из дома, в сторону конюшни и кликнула саисов, чтобы запрягали. Пол выбежал за ней следом, выкрикивая ее имя, но она не остановилась, не оглянулась.
Как молния бьет в землю резко, ослепительно и со всей силой, так она приняла решение. После того как недели напролет терзалась вопросами и сомнениями; через массивную гряду темно-серых туч, набрякшую на небе грозой, но никак не желающую разразиться.
Она не станет ждать, когда Пол зашлет ее и сыновей на корабле в Англию. Она не останется больше в этом доме, который так и не стал ей домом. Не останется с этим мужчиной.
Сумеречный свет конюшни окружил ее, и фырканье лошадей, теплый, уютный дух соломы и тел животных; сладкое предвкушение – взять в свои руки собственную жизнь.
– Куда ты собралась? – Пол схватил ее за локоть и рванул к себе.
– Отпусти! – Она пыталась высвободиться из его хватки, отбивалась от него свободной рукой, пинала его по ногам, теряя равновесие.
Он грубо прижал ее к стене и держал обеими руками, как она ни крутилась, ни дергалась. Краем глаза она увидела лицо саиса с испуганно расширенными глазами, выглянувшее из-за угла и тут же снова исчезнувшее; в такой ссоре между туаном и мэм лучше не попадать между фронтами.
– Ты не можешь меня запереть! – выкрикнула она ему в лицо.
– Я и не собираюсь тебя запирать. Черт возьми, Георгина, неужто ты не можешь меня понять? – Он выглядел яростным и озабоченным, глаза сверкали обидой. – Я же это не для того, чтобы помучить тебя!
Высокие накаты волн ее гнева слились, собрались в поток, который неумолимо поднимался все выше и выше, увлажнил ее глаза, придав им дымчато-голубой оттенок.
– Я не могу вернуться в Англию. Пожалуйста, Пол! Все, только не это.
Он прижался лбом к ее лбу.
– Подумай о наших мальчиках, Георгина. Я знаю, что требую от тебя огромной жертвы. И даже если ты мне, может быть, и не веришь, для меня это тоже жертва. Но я прошу тебя, думай в первую очередь о них двоих. Тут они просто не получат необходимого образования. Чтобы из них со временем что-то вышло. А в тебе они будут нуждаться первое время. На то ты их мать.
Ее мускулы ослабли. Дрожащими ладонями он гладил ее плечи, потом обхватил ее лицо.
– Не думай сейчас о себе. Или обо мне. Только о наших мальчиках. Пожалуйста.
Слезы текли по ее щекам.
– Я не могу, Пол. Я просто не могу.
Георгина начала плакать, громко и безудержно, из глубины души, из горя, корни которого уходили в далекое прошлое. Которое она уже позабыла, которое считала давно зажившим.
Больше не сопротивляясь, она дала Полу прижать ее к груди и сама приникла к нему.
– Я знаю, – бормотал он, не выпуская ее из объятий. – Я знаю.
Как будто и правда знал, отчего она страдала.
* * *
Сингапур сиял в слепящем свете солнца, которое рассеивало последнюю дымку раннего утра и до блеска натирало воздух.
