ворона летала и каркала над тобой?
С этими словами Умужат вошла в дом и тут увидела Аминат. Признаться, она не ожидала этой встречи. Однако ничем не выдала себя.
— Здравствуй, сестра Аминат, — приветливо поздоровалась она со своей старинной подругой. — Вот ходила на нижний участок собрать хоть немного груш. А то уже переспели. Все некогда, все некогда… Думала, Мугминат мне поможет, а у нее еще с вечера так разболелась голова, всю ночь не спала, бедняжка. Зашла ее проведать.
Последними фразами Умужат хотела отвести подозрение от своей внучки на тот случай, если Аминат застала ее в постели. В аулах не ценят тех, кто прозевает зарю.
— Здравствуй, сестра Умужат! — с достоинством отвечала Аминат. — Я тоже проходила мимо и зашла. Машид прислал мне письмо и пишет, что поручил Мугминат позаботиться о памятнике погибшим. Вот я и зашла поговорить. Ведь это наше кровное дело.
— Спасибо Машиду, что вспомнил о нас, прислал весточку. Ведь Мугминат ему как родная сестра, — при этом Умужат сделала легкое, ненавязчивое ударение на слове «сестра», — они же выросли вместе… Мугминат, внученька, там на крыльце корзинка с грушами. Отбери для тети Аминат самые спелые… А памятник погибшим — это, конечно, дело первой важности. Я слышала, в ауле Загадка уже готов памятник; он будет стоять у входа в аул, а Девятого мая — открытие. Говорят, он построен силами колхозников, будто бы каждый внес большую сумму.
— Вы слышите, — вскричала Аминат, — они уже построили памятник, а мы сидим сложа руки! Только одни хабары о памятнике, а дела ни на йоту. Мы что, беднее их — не можем собрать деньги? Или нам не дороги наши погибшие сыновья?
— Что ты, сестра Аминат! Конечно, дороги. И денег никому не жаль на такое-то дело. Хоть обойди весь аул, начиная с первого дома и кончая последним. Наоборот, люди обидятся, если их обойдут. Просто никто еще за это не взялся как следует. Надо выбрать одного, ответственного. Армия без командира не бывает.
— Вай, как правильно ты говоришь, сестра Умужат. Крик петуха не делает рассвета. Хватит шуметь. Надо действовать. Я первая вношу триста рублей. Сегодня же скажу Шапи, чтобы он свез меня в район; надо снять деньги со сберкнижки, на том свете они не понадобятся. И ты, Мугминат, возьмись за это доброе дело. Тебе же Машид поручает как комсомолке. Был бы здесь — сам бы все сделал.
— Что ты говоришь, сестра моя! — возразила Умужат. — Разве девушка с таким делом справится? Нет, в орлиный полет воробья не поднять. Здесь нужны умная голова и твердая рука. Надо поручить уважаемому человеку — или директору, или Узлипат. В общем, подумаем.
— Ты во всем права, сестра Умужат, — согласилась с ней Аминат и уже хотела было уйти, но с порога вернулась за грушами. — Возьму парочку для своего сироты Шапи, он так любит груши.
Услышав о Шапи, Мугминат сразу же предложила завернуть груши в газету и, сделав кулек, высыпала туда целый эмалированный тазик груш.
— Вай, радость моя! — поблагодарила ее растроганная Аминат. — Пусть каждая груша умножится на твоем дереве в сто раз. Хочется мне его побаловать, все-таки он сирота, ни материнской, ни отцовской ласки не знает…
С этими словами Аминат, прижимая к груди кулек, стала спускаться по лестнице. По дороге в лудильню она встречала аульчан и каждому сообщала, что Машид прислал из армии письмо, в котором просит поскорее заняться памятником, чтобы открыть его ко Дню Победы, и что она дает на памятник триста рублей.
Все соглашались, кивали головами, подтверждали, что их долг поставить памятник погибшим и что они тоже внесут деньги, но сколько — не говорили.
В это время с поля возвращалась Патасултан с большой охапкой сена на спине.
— Сестра Патасултан, — поймала ее Аминат. — Подожди, есть новости. Машид письмо прислал. Собираем деньги на памятник погибшим.
— Какая же это новость, — спокойно ответила Патасултан, сбрасывая со спины свою тяжелую ношу. — Еще когда ты готовилась к проводам Машида, в правлении было собрание, там и комиссию выбрали, которая отвечает за памятник. Ахмади и Аймисей тоже входят в нее. Разве они тебе не говорили?
— Вабабай! Какие дела делаются за моей спиной! — воскликнула Аминат, очень недовольная тем, что Патасултан, оказывается, знает больше ее. — Почему же от меня все скрыли? Или мой муж и сыновья грелись у очага, когда другие воевали…
— Никто от тебя не скрывал, — возразила Патасултан. — Из твоей семьи там, на собрании, были Ахмади, Аймисей, Шапи и даже Машид. Ему еще поручили сделать рисунки будущего памятника. А почему они тебе не сказали, я уж не знаю. Может, говорили, да ты забыла.
— Как я могла такое забыть, — промямлила Аминат. Она совсем пала духом. И даже не нашла в себе сил притвориться перед Патасултан, что ей все было известно, но по каким-то (тайным) причинам она не могла в этом никому признаться.
«Почему они от меня скрыли? Или считают меня жадной? — рассуждала она сама с собой. — Ничего, мы еще посмотрим, кто жадный». И Аминат, глядя в глаза Патасултан, спросила с вызовом:
— Вот ты, сколько ты даешь на памятник?
— Не знаю, сестра Аминат, — уклончиво ответила Патасултан. — Посмотрю и налево, и направо… Как говорится, не выскакивай вперед и не оставайся в хвосте. Как люди, так и я.
— Я даю пятьсот! — заявила Аминат и, оставив ошарашенную Патасултан на дороге, удалилась, гордо вскинув голову.
Довольная тем, что сразила хотя бы одну Патасултан, она несколько успокоилась. Но когда увидела невозмутимого Шапи и вспомнила, как они провели и обошли ее, обида вспыхнула в ней с новой силой.
— Я пришла поблагодарить тебя, сынок, — с ядовитой ласковостью начала она. — Не знала я, что вы уже списали меня на тот свет. Спасибо тебе от всей души.
— В чем дело, бабушка? — И Шапи отложил свою работу.
— Вы на собрание ходили? Ходили. Комиссию, чтобы сделали памятник, выбирали? Выбирали. А мне — ни слова. Забыли, кто в доме старший? Почему со мной не советуются, когда строят памятник моему мужу и сыновьям? Почему я узнаю об этом последней в ауле да к тому же от чужих людей?!
— Бабушка, успокойся, мы совсем не хотели тебя обидеть. Мы… мы просто еще не успели сказать. — И, желая отвлечь ее, поспешно добавил: — Вот и рисунки. Машид прислал. Хочешь посмотреть?
— Вабабай! Уже и рисунки получил! А мне ни слова.
— Только что пришла бандероль, — оправдывался Шапи.
— Какая бан… бом… бомба… роль! При чем тут бомба! — испугалась Аминат.
— Да рисунки, — от души расхохотался Шапи. — Они пришли по почте
