– Так что вы хотели?
– Я? – глупо переспросил я.
– А кто же еще? Вы приходили на прошлой неделе и за неделю до этого… да и вообще ходите сюда почти каждый день. В какие игры вы играете?
В горле встал ком, который мне никак не удавалось сглотнуть.
– Я… шел мимо… случайно… Мне показалось, что за прилавком стояла ты, но уверенности в этом у меня не было. Тогда я вернулся, чтобы убедиться, что это действительно ты…
– И что же было дальше?
– Ну… я сказал себе, что… не знаю… хотел с тобой поздороваться… узнать, все ли у тебя в порядке… поговорить… почему бы и нет… но все никак не мог осмелиться.
– А за всю свою жизнь ты хоть раз на что-то осмелился?..
Она почувствовала, что задела меня за живое. В ее бездонных черных глазах что-то шевельнулось. Будто падающая звезда, потухшая, едва успев загореться.
– Значит, к тебе вернулся дар речи. А когда-то не мог даже слова сказать… Говори, зачем пришел.
У нее двигались одни губы. Лицо, бледные и исхудавшие руки, сцепленные пальцы и тело застыли. Из уст срывались даже не слова, а тихие вздохи, напоминавшие колдовские заклинания.
– Вероятно, я выбрал неподходящий момент.
– Другого, думаю, у нас не будет. Поэтому давай покончим с этим сразу. О чем ты хотел со мной поговорить?
– О нас с тобой, – сказал я, будто мои мысли решили выразить себя сами, без какого-либо участия с моей стороны.
На ее устах обозначилась едва заметная улыбка.
– О нас с тобой? Неужели «мы с тобой» когда-то были вместе?
– Я просто не знаю, с чего начать.
– Могу себе представить.
– Ты понятия не имеешь, как я сожалею. До такой степени, до такой степени… ты меня когда-нибудь простишь?
– А что это изменит?
– Эмили… если бы ты только знала, как мне жаль.
– Это всего лишь слова, Юнес. Признаюсь, было время, когда одно твое слово могло изменить мою судьбу. Но ты так и не осмелился его произнести. Ты должен понять – все кончено.
– Что кончено, Эмили?
– То, что никогда не начиналось.
Я был уничтожен и не мог поверить, что мне по-прежнему удается стоять прямо. Ноги подо мной подкашивались, голова разламывалась на мелкие кусочки. Я перестал слышать, как бьется сердце, как в висках стучит кровь.
Она подошла на шаг ближе, будто вышла из стены у нее за спиной.
– А ты чего ждал, Юнес? Что я стану восторгаться и прыгать до потолка? Но почему? Думаешь, я тебя ждала? Конечно нет. Я даже мечтать об этом не могла, потому что ты не дал мне времени. Ты просто схватил мою любовь, как птицу на лету, и свернул ей шею. Вот так!.. И она умерла в полете, даже не коснувшись земли.
Я молчал. Боялся разрыдаться, едва открою рот. Я прекрасно осознавал, какую боль ей причинил, как растоптал ее девичьи мечты, а заодно и чистое, непорочное, воинственное, такое естественное и неизбывное счастье, от которого в те времена ее глаза лучились всеми гранями радостных надежд и самых прекрасных в мире иллюзий.
– Могу я задать тебе один вопрос, Юнес?
Горло сжал спазм, и я в ответ только кивнул.
– Почему?.. Почему ты меня тогда оттолкнул? Если бы ради другой… Ты взял бы ее в жены, и я бы тебя поняла. Но ты так и не женился…
На моей реснице, воспользовавшись мгновением невнимательности, блеснула слеза и покатилась по щеке. Перехватить ее на бегу у меня не хватило ни сил, ни храбрости. Мышцы устроили мне бойкот и наотрез отказывались подчиняться.
– От этого я мучилась днями и ночами, – монотонно продолжала Эмили. – Что такого отталкивающего ты во мне нашел? Какой грех я совершила? Я говорила себе: «Он тебя просто не любит, и ему совсем не обязательно тебя в чем-то упрекать. Он к тебе ничего не испытывает…» Но убедить себя в этом мне так и не удалось. После того как я вышла замуж, ты стал таким несчастным. И тогда я подумала: «Юнес от меня что-то скрывает…» Что? Что ты от меня утаиваешь, Юнес? О чем не хочешь рассказать?
Плотину прорвало, и слезы хлынули ручьем, водопадом заливая щеки, стекая на подбородок и шею. Я плакал и чувствовал, что избавляюсь от своих страданий и проклятий. В моей душе, освобождая от боли, будто лопнул фурункул. Мне так хотелось плакать и плакать, что я ревел, как целая ватага малышей.
– Вот видишь? – сказала она. – Ты и сейчас не желаешь ничего говорить.
Когда я поднял голову, Эмили уже не было. Она будто прошла сквозь стену, тут же сомкнувшуюся у нее за спиной, ее будто поглотил царивший в магазине мрак. Остался лишь ее запах, витавший среди книг. У третьего от меня стеллажа стояли две пожилые дамы, взиравшие на меня с состраданием. Я вытер лицо и вышел из книжного магазина с таким чувством, будто свет угасающего дня заволокло взявшимся непонятно откуда туманом.
Глава 18
Было семь часов вечера, стоял конец апреля 1959 года. Небо лизали языки догорающего заката, одинокое облачко, отбившееся от своей стаи, молчаливо сетовало на судьбу, неподвижно паря над городком, дожидаясь, когда его унесет с собой порыв ветра. Я расставлял в подсобке ящики и готовился закрыть аптеку. Вернувшись в торговый зал, я увидел в дверном проеме человека. Он был взвинчен и стоял запахнув куртку, будто что-то под ней пряча.
– Я не причиню тебе зла, – сказал он скороговоркой на арабском.
Ему было лет шестнадцать – семнадцать. Лицо его настолько побледнело, что на его фоне я отчетливо видел пробивавшийся над губой сумасбродный пушок. Тощий, как жердь, в разорванных на колене брюках, забрызганных грязью сапогах и шарфе, намотанном на шее, почерневшей от растрескавшейся кожи, он походил на беглеца.
– Пора закрывать, да?
– Что тебе надо?
Он откинул полу куртки и тут же вновь ее запахнул: за поясом торчал большой пистолет. От вида оружия в моих жилах застыла кровь.
– Меня прислал Эль-Джабха, Фронт национального освобождения. Сейчас ты опустишь ставни. Если будешь выполнять мои приказы, ничего плохого с тобой не случится.
– В какую историю ты пытаешься меня втянуть?
– В историю твоей родины, доктор.
И поскольку я никак не мог дать ему внятного ответа, он вытащил оружие и, не целясь в меня, махнул, веля пошевеливался. Я опустил ставни, не отводя глаз от дула пистолета.
– А теперь отойди назад.
Охвативший его страх мог вполне посоперничать с моим. Опасаясь, что нервозность опередит и разрушит все его планы, я поднял руки, желая хоть немного его успокоить.
– Опусти ставни на окнах и зажги свет.
Я подчинился. В царившей вокруг тишине мое сердце напоминало поршень обезумевшей паровой машины.
– На втором этаже у тебя мать, это я знаю. А еще кто-то в доме есть?
– Мы ждем гостей, – солгал я.
– Тогда будем ждать вместе.
Он вытер нос тыльной стороной ладони и мотнул головой, веля подниматься на второй этаж. Не успел я преодолеть и четырех ступенек, как он сунул мне в бок пистолет.
– Повторяю: будешь выполнять мои приказы – с тобой ничего плохого не случится.
– Убери оружие. Обещаю, что…
– Не твоя забота. И не обманывайся моим возрастом. Многие совершали эту ошибку, но потом даже не успевали об этом пожалеть. Я эмиссар Фронта национального освобождения. Там думают, что ты заслуживаешь доверия. Не разочаруй их.
– Могу я знать, что им от меня надо?
– Хочу тебе напомнить, что мы ведем войну.
На лестничной площадке он прижал меня к стене и прислушался. А когда услышал, что на кухне гремит посуда, левая щека его задергалась в тике.
– Позови ее.
– Она больна, да и лет ей уже немало. Так что лучше спрячь оружие.
– Позови ее.
Я позвал Жермену. Мне казалось, что она поднесет ко рту руки или закричит, но она прореагировала с хладнокровием, немало меня озадачившим. А при виде пистолета лишь немного нахмурилась.
– Я видела, как он прятался в поле, – сказала она.
– Да, я действительно скрывался в зарослях, – признался юноша не без гордости, которая в его устах выглядела безапелляционно. – Сейчас вы перейдете в гостиную. Если зазвонит телефон или кто-то постучит в дверь, не отвечайте. Вам нечего бояться.
Стволом пистолета он указал нам на кресло. Жермена опустилась в него первой и скрестила на груди руки. Ее спокойствие меня буквально парализовало. Она старалась не смотреть в мою сторону, надеясь, что я сделаю то же самое. Юноша сел на корточки и уставился на нас, будто мы были предметами обстановки. Казалось, что он даже дышать себе запретил. Я никак не мог понять, что у него в голове, но был рад видеть, что он немного успокоился.
Опустившаяся ночь погрузила гостиную во мрак. Положив пистолет на бедро и накрыв его рукой, юноша не двигался с места. Только его глаза горели во тьме. Я предложил зажечь свет, но он ничего не ответил. Через несколько часов Жермену охватила дрожь. Не от волнения или усталости, просто ей нужно было отойти в туалет, но просить разрешения у незнакомца она стыдилась. За нее это сделал я. Но парень на нас только цыкнул.
– Кого ждем? – спросил его я.
