— Отец Жером, — сказала она торопливо и тихо, — буду молиться Пресвятой Деве, пока вы не узнаете, что мне делать.
— Надеюсь, это будет скоро, мадам Карраз. До свидания, мадам Карраз.
Когда она ушла, священник обернулся к пришедшему и протянул ему обе руки, сказав на том же диалекте, на каком говорил с квартеронкой:
— Здорово, старый товарищ! Сколько лет прошло!
Они уселись рядом, точно любящие супруги; священник держал своего друга за руку и говорил о былых днях, часто упоминая Эвариста и Жана.
Мадам Дельфина с полдороги вернулась к отцу Жерому. Его входная дверь была раскрыта настежь, а дверь в гостиную приоткрыта. Она прошла в первую и, потупив глаза, остановилась перед второй; она готовилась постучать, когда дверь открылась, и мимо нее прошли башмаки из белой парусины. Теперь она заметила и костюм из синей бумажной материи.
— Да? — послышался голос отца Жерома, и лицо его показалось в дверях. — Это вы, мадам?
— Я забыла зонтик, — сказала по-английски мадам Дельфина.
Где-то под ее робостью явно таился дух неповиновения, ибо наперекор суровому обычаю вместо тюрбана, который предписывался ее касте, она носила шляпку и к тому же зонтик.
Отец Жером принес его.
Он кивнул по направлению, в котором удалился посетитель:
— Мадам Дельфина, вы видели этого человека?
— Лица не видела.
— Вы не поверите, если я скажу, что он задумал!
— Неужели, отец Жером?
— Он собирается открыть банк!
— О! — сказала мадам Дельфина, видя, что от нее ожидают удивления.
Отцу Жерому явно не терпелось рассказать нечто такое, что лучше было бы не разглашать. Он удержался, но что-то все же вырвалось из его души. Дружелюбно глядя на мадам Дельфину, он простер руку, сжал кулак и сказал тихо и торжественно:
— Это банкир Господа Бога, мадам Дельфина.
ГЛАВА VII
Miché Виньвьель
Мадам Дельфина продала один из угловых участков своего владения. У нее почти не было доходов, и это иногда приходилось делать. Продажа принесла ей несколько крупных банкнотов, которые она хранила зашитыми в подоле нижней юбки; однажды — недели через две после того, как она плакала перед отцом Жеромом, — ей понадобилось разменять один из них. Идя по рю Тулуз в поисках банка, который был совсем не там, она заметила над дверью маленькую вывеску с фамилией «Виньвьель». Она заглянула туда. Отец Жером сказал ей (когда она советовалась с ним, где разменять деньги), что если подождать несколько дней, то откроется новый банк на рю Тулуз, и, кажется, назвал именно фамилию Виньвьель; было похоже, что банк этот частный. «У.-Л. Виньвьель» — гласила более крупная вывеска, которую она увидела внутри, когда решилась войти. За конторкой, завершая разговор с каким-то озабоченным человеком, который, уходя, едва не сбил мадам Дельфину с ног, стоял тот самый человек в синем костюме, которого она встретила в дверях отца Жерома. Сейчас она впервые увидела его лицо, серьезность и доброту, тихо светившиеся в каждой черте этого загорелого лица. Они узнали друг друга. Чтобы ободрить ее, он поспешил заговорить первым, и на языке, который в прошлый раз от нее слышал:
— Чем могу служить, мадам?
— Пожалста, мне менять эти деньги, miché.
Она вынула из кармана темный хлопчатобумажный платок, в который был завернут банкнот. У мадам Дельфины был удивительно красивый голос; так, видимо, показалось мсье Виньвьелю. Обслуживая ее, он еще раз или два заговорил с нею по-английски, словно ему нравилось слушать тихую мелодию этого голоса; а когда она собралась уходить, сказал:
— Мадам Карраз!
Она удивилась, но тут же вспомнила, что он мог услышать ее фамилию у отца Жерома. Быть может, добрый священник сказал о ней несколько слов после ее ухода; ведь сердце его было преисполнено доброты.
— Мадам Карраз, — сказал мсье Виньвьель, — такие банкноты, как ваш, часто подделывают. Надо остерегаться. Вот, смотрите. — Он вынул из ящика банкнот, похожий на тот, который он ей разменял, и указал, как отличить подлинный. А у поддельного, сказал он, здесь так и так.
— Но ведь мой, — воскликнула она в смятении, — был как раз такой! Значит… Дайте его, пожалста, miché.
Мсье Виньвьель заговорил с клерком и с новым посетителем, словно и не слышал мадам Дельфину. Она попросила его еще раз, с тем же результатом, робко подождала и, когда он повернулся к третьему посетителю, повторила:
— Miché Виньвьель, я очень прошу…
— Мадам Карраз, — сказал он, обернувшись так внезапно, что маленькая женщина вздрогнула; разводя руками, он терпеливо объяснил: — Ну как искать его среди других? Не доставляйте мне таких хлопот, пожалуйста.
Чуть заметная тень улыбки несколько смягчала повелительность тона; и когда он отвернулся, всем своим видом показывая, что разговор окончен, мадам Дельфине оставалось только удалиться. Но ушла она, обожая самую землю под ногами мсье У.-Л. Виньвьеля.
— Ах, отец Жером! — воскликнула она на искаженном французском языке своей касты, когда несколько дней спустя встретила маленького священника на улице — верно вы мне тогда сказали, у себя. Mo conné li à c't heure. Теперь я его знаю; он такой и есть, как вы говорили.
— Почему бы ему не стать и вашим банкиром, а, мадам Дельфина?
— А я нынче так и сделала, — ответила она, и глаза ее заблестели радостней, чем когда-либо видел отец Жером.
— Мадам Дельфина, — сказал он, тоже сияя глазами, — пусть он будет опекуном вашей дочери; мне как священнику это было неудобно; попросите его, думаю, он не откажется.
Лицо мадам Дельфины просветлело еще больше, и она сказала:
— Я тоже об этом думала.
Однако для робкой мадам Дельфины всякий пустяк являл собою препятствие, мешавшее ей сделать это предложение; прошло немало недель, прежде чем дальнейшая оттяжка стала казаться уже непростительной. И наконец в мае 1822 года, в маленьком кабинете позади конторы мсье Виньвьеля — когда он сидел за столом, а она, робея еще больше обычного, присела на стул у двери, — она сказала с застенчивым смешком, словно речь шла о пустяке, но дрожащим голосом:
— Miché Виньвьель, я составляйт завещание. (Начав свое знакомство на английском, они так и продолжали.)
— Это хорошо, — ответил банкир.
— Можна просийт сохраняйт этот завещание у вас, Miché Виньвьель?
— Можно.
Она благодарно взглянула на него; но снова потупилась и заговорила:
— Miché Виньвьель! — Она запнулась и по своей привычке стала дрожащими пальцами собирать складочки на подоле платья. Подняв на него глаза и встретив полный доброты взгляд, она несколько ободрилась и повторила:
