Андрей навещал ее по утрам и вечерам. Иногда, если получалось, заскакивал посреди дня. Однажды с ним приехал Егор Силантьев. Вместо традиционных цветов и фруктов Егор подарил Кате плюшевого медведя и компакт-диск с колыбельными. Это было трогательно, это не налагало на Катю никаких обязательств. С Егором ей не нужно было быть ни хорошей невесткой, ни примерной женой, ни самоотверженной матерью.
Сема явился на второй день, пришел под вечер вместе с Андреем. Лицо его выглядело мрачным, и в мрачности этой он казался очень опасным человеком.
– Ничего, – сказал он, аккуратно присаживаясь на стул для гостей, слишком хрупкий для комплекции Андреева друга. – Никаких следов гад не оставил.
– А телефон? – спросила Катя.
– Он звонил из таксофонов, каждый раз разных. Выбирал такие места, где нет уличных камер наблюдения, чтобы не засветиться.
– Он?
– По голосу не понять. Явно компьютерно обработанная запись. Но он перестал звонить сразу, как только твой телефон оказался у меня.
– Катя, я хотел спросить о твоей работе, – вклинился в разговор Андрей. – Это не может быть кто-то из тех… – Он поморщился. – Уродов?
– Я тоже так подумала. – Она покачала головой. – Но те, кто по-настоящему опасен, изолированы. Остальные либо опасности не представляют, либо их профиль не совпадает.
– Профиль… – Андрей хмыкнул.
– Люди с проблемами с психикой действуют по ясным и четким для них правилам. То, что происходит сейчас, в схему не укладывается. Это кто-то со стороны. И мне кажется, этот кто-то не опасен. Все это как-то… по-бабьи.
– Если это и баба, – усмехнулся Сема, – то баба очень неглупая, раз сумела обойти камеры наблюдения и не попасться. Эх, Катя, сказала бы ты нам раньше, не занималась бы самодеятельностью. – Он посмотрел на нее с легким укором, а потом, точно испугавшись, что она может обидеться или расстроиться, добавил: – Но ты не бойся, Кать! Мы этого гада все равно вычислим. И когда вычислим, мало ему не покажется.
Она и не боялась. Сейчас под опекой Семы и Андрея Катя чувствовала себя спокойной, а случившееся воспринимала именно как дурную шутку.
В день выписки из больницы за ней приехал Андрей.
– Готова? – спросил не слишком приветливо и, не дожидаясь ответа, принялся грузить ее вещи в спортивную сумку, а когда закончил, сказал: – Ну, тогда поехали!
Вот только привез он ее не в их с Лизой квартиру, а к себе.
– Вот так, – сказал Андрей, помогая Кате выбраться из джипа и старательно отводя взгляд.
– Как? – спросила она, пытаясь этот взгляд поймать.
– Так мне будет спокойнее. И вообще… – Он помолчал, посопел сердито и добавил: – Мы с тобой семья, Катя. А если семья, то и жить должны вместе.
– Раз должны, значит, будем. – Она бы и под пытками не призналась, как обрадовалась этим его словам. И пусть «должны» и «хотим» – это совершенно разные вещи, все равно хорошо, спокойно.
– Твои вещи я уже перевез. – В его голосе послышалось облегчение, наверное, боялся, что она может заупрямиться. Закатить скандал. А беременным ведь нельзя волноваться. – Мне Лиза помогла собраться. Все самое необходимое на первое время я взял, а остальное потом купим. Ты скажешь, что тебе нужно, и купим.
– Андрей. – Катя дотронулась до его руки, и он замолчал, замер настороженно. – Но на работу я все равно буду ходить. До декретного.
– Она так тебе нужна? Эта твоя работа? – Он смотрел на нее сверху вниз, и во взгляде его читалось недоумение. – После всего, что ты пережила, нужна?
Он был прав. В глобальных масштабах. Но как объяснить, что она боится потерять финансовую независимость, оказаться на иждивении? Не сейчас. Может быть, когда-нибудь потом.
– Меня переведут на другую должность. Я не буду контактировать с… пациентами. Только бумажная работа, ничего страшного.
Андрей ничего не ответил, лишь вздохнул и поскреб шрам, а потом сказал:
– Пойдем домой.
Он приготовился к ее приезду. Как умел, приготовился. Перевез ее одежду и даже зачем-то ручную кофемолку, хотя в кофе Катя себя теперь ограничивала. И холодильник наполнил под завязку всякой всячиной, начиная с Лизиной стряпни и заканчивая ресторанной едой. И томатного сока накупил столько, что его хватило бы до конца беременности. Вот только томатный сок Катя уже разлюбила. Как-то само получилось.
– Что-нибудь еще? – Андрей стоял посреди кухни и оглядывался растерянно, словно оказался не на своей, а на чужой кухне. – Ты скажи, я смотаюсь – куплю.
Ей захотелось его погладить, как маленького мальчика, по отросшим черным волосам, по изуродованной шрамом щеке, но вместо этого она сказала:
– Спасибо, ты отлично подготовился.
В тот день они немного погуляли по парку, благо погода позволяла, а доктор так и вовсе настаивал, поужинали приготовленными Лизой пирожками с мясом, посмотрели новости, сидя на разных концах огромного Андреева дивана, и, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим комнатам. На совместный сон их семейная жизнь не распространялась. И слушая, как за стеной ворочается и мается от бессонницы Андрей, Катя даже всплакнула. А потом сказала себе, что все у них будет хорошо, и провалилась в глубокий, без сновидений сон.
* * *
Все у них было хорошо: совместные прогулки, совместные обеды-ужины, совместные походы в кафе-кино и однажды даже в женскую консультацию. Вот только Андрею этого казалось мало. Он чувствовал себя так, будто реальную жизнь заменили красивой картинкой, которой можно любоваться, но в которой нет души.
Они спали в разных спальнях! Ну, как спали – маялись каждый на своей территории. И, наверное, можно было все изменить, принять волевое решение. Мужик сказал, мужик сделал. А жена должна мужа слушаться. Вот только Андрей не хотел, чтобы Катя его слушалась, а чего хотел, в том сам себе боялся признаться и поэтому продолжал терпеть и маяться. Каждое утро он отвозил ее на работу, каждый вечер забирал. И даже в обед иногда заезжал, чтобы отвезти в какое-нибудь кафе и накормить нормальной едой, а не бутербродами, которые она с собой брала. Его уже узнавали охранники на входе, и Катины коллеги начали с ним здороваться, и Андрею это нравилось. Хотя чему там радоваться!
А звонки с угрозами прекратились. И писем с идиотскими открытками Катя больше не получала. Казалось, можно наконец расслабиться, зажить нормально, по-человечески. Вот только у Андрея ничего не получалось. Тревога никуда не делась. И в этой своей тревоге он становился деспотичным параноиком. Параноиком потому, что боялся за свою жену, а деспотичным потому, что все время пытался ее контролировать. Для ее же блага.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
