Устин кое-как встал, одернул на себе мундир и покраснел, всей кожей ощущая, что проклятые чулки опять спустились.
– А ну, говори! - приказала Дунька. - Как ты здесь, ирод, оказался?!
– Я вас, сударыня, ждал… вы кричать изволили и ушли… я не мог уйти, коли мне Господь деньги в ответ на молитву послал, а я же о вас молился, чтобы Он мне средство дал вам из беды выручить! - вдруг, неожиданно для себя, пылко и звонко заговорил Устин. - Я не уйду отсюда, покуда вы меня не услышите и денег не возьмете! Там много, надолго хватит!
– Молчи, дурень! - приказала Дунька. - Агаша, взгляди, что там у него в мешке.
И показала рукой на столик.
Агашка высыпала содержимое и ахнула.
– Барыня, голубушка, точно - золото и серебро! Берите, коли дают!
Дунька подошла к столу и осветила свечкой монеты.
– Собери их, Агашенька, - ласково сказала она. - А потом… потом вот что! У меня в спальне рабочая корзинка есть! Найди там иголку, вдень нитку и неси сюда.
Как всякая москвичка, Дунька умела и шить, и вышивать, и даже кружево на коклюшках плести, хотя не слишком сложное. В соответствии с правилами светского обхождения она, отправляясь в гости туда, где ожидала увидеть женское общество, непременно брала с собой рукоделье. Тут хороший пример показывала сама императрица - она могла, принимая даже наиважнейших министров, сидеть в это время за пяльцами, вышивая шерстью. А уж в богатых купеческих домах, подражая тому, как было заведено сто лет назад в домах боярских, держали полную светлицу мастериц, и не столько для домашнего обихода, сколько чтобы расшивали для дарения в храмы покровы и воздухи.
Агашка принесла иголку с ниткой, и Дунька быстро зашила мешок с деньгами потайным швом: мужчине хоть час приглядывайся, а все равно нитку не углядеть.
– С утра пораньше ты, Фаддей, отвезешь это на Лубянку, отдашь в собственные руки господину Архарову, на словах добавишь: у барыни-де всего довольно, в подарках не нуждается! - объявила она. - Только чтоб спозаранку! И расскажи там, что ночью к нам воры забрались. Стой! Уж не за тобой ли с твоим мешком воры-то пришли?
Это относилось к Устину.
– За мной? - переспросил он. - Да Бог с вами! Никто и не знал, что я вам деньги несу!…
Тут в Устиновой голове наступило просветление. Он вспомнил, как вышло, что он бросился на незнакомца, чтобы повиснуть у него на плече и исказить направление удара.
Устин сделал шаг, опустился на корточки и поднял топор.
Это был здоровенный колун, им колоду мясника развалить - и то было бы нетрудно. И не лень же было тащить, подумал Устин, выпрямляясь, и тут же понял: а чем бы иным можно с одного удара располовинить деревянную чашу рулетки?
– Ахти мне! - воскликнул он, кидаясь с топором к дверям, да так прытко, что Фаддей шарахнулся. В голове же у Устина была одна мысль: на Лубянку! Доложить господину Архарову, что ловушка сработала! И вот же оно, доказательство - фунтов на десять, поди, потянет!
Не слыша, что его зовут Дунька и Агаша, напрочь забыв про деньги, не послужившие великой цели, Устин сбежал по темной лестнице, освещенной лишь из раскрытой наверху двери, в сени, но, забыв, как из этого дома выходят на улицу, сунулся не туда. И споткнулся о мягкое.
На колени упал опять же в мягкое.
Потрогав свободной от топора рукой, понял - вроде человек.
По лестнице уже спускалась Агаша с подсвечником.
– Ты куда подевался? - негромко спросила она.
Устин молчал - ему вдруг стало страшно. Человек, с которого он никак не мог подняться, был недвижен. Агаша тоже испугалась - замедлила шаг, позвала Фаддея. И лишь когда он спустился и, взяв у нее подсвечник, осветил сени, Устин, успевший встать на ноги, увидел лежащего.
Это был старый калмык Филимонка, уже неживой.
* * *
Тереза сидела перед клавикордами, опустив руки на колени.
Все был скверно, сквернее некуда. Она не понимала, что творится вокруг, чего от нее хочет Мишель, в чем ее упрекают, чувствовала только, что вокруг - непонятная опасность, примерно такого свойства, как сырость в подвале - все насквозь пронизывает.
И настолько, что она плотнее завернулась в свою темную шелковую накидку.
Дом, куда ее привезли, но привезли с заднего двора, был убран кое-как, рядом с дорогими вещами стояли чуть ли не подобранные на пожарище. Однако две гостиные и бильярдная оказались обставлены хорошей мебелью. Сперва Терезу отвели в комнатенку, где только дворовым девкам спать, там даже стула не было, и она сидела на топчане. Потом за ней пришел мужчина, для которого французский язык был родным, предложил перейти в гостиную. Там стояли клавикорды, и она подошла, откинула крышку, больше-то все равно нечем было себя занять, но музыка, порой переполнявшая душу, очевидно, вся иссякла.
Дверь отворилась, быстро вошел Мишель. Увидел ее, улыбнулся, устремился к ней с обычным своим нетерпением, но сейчас оно не радовало Терезу - оно было некстати. Тереза полагала, что без тяжкого для обоих и откровенного разговора не обойтись, и не хотела топить этот разговор в море страстных поцелуев.
– Любовь моя, прости - раньше не мог, - сказал Мишель по-французски. - Ну, как ты выполнила мою просьбу?
– Это была не просьба, а приказ, - отвечала она. - И, любовь моя, даже не твой приказ, а того толстого носатого господина! Кто он такой?
– Тереза, не говори, умоляю тебя, о том, чего ты не понимаешь, - тихо, проникновенным голосом, попросил Мишель.
Она резко встала - и тут же угодила в его объятия.
– Почему этот человек приказывает тебе, графу Ховрину? - спросила она. - Почему ты ему подчиняешься?
– Любовь моя, тебе показалось. Ты выполняла не его приказание, а мою просьбу. Он только напомнил о том, что я позабыл. И я полагаю, что любой мужчина, попав в мое положение, поступил бы точно так же, как я, - продолжал настаивать на своем Мишель.
– Хороша просьба! Сперва ты врываешься ко мне, кричишь на всю Ильинку, что я любовница обер-полицмейстера! Потом ты устраиваешь мне унизительный допрос в присутствии того господина, зовешь Катиш, зовешь приказчиков из соседних лавок, чтобы убедиться, что я тебе не вру и что весь день, весь вечер была у себя, занималась торговлей, потом занималась хозяйством! Мне стыдно смотреть людям в глаза - что они обо мне подумали?!
– Подумали, что у тебя ревнивый и страстный любовник! - не давая ей вырваться из объятий, отвечал Мишель. - И разве это не так? Я не собираюсь делить тебя ни с кем, а менее всего - с московским обер-полицмейстером! Одна мысль о том, что в твоей жизни может быть другой мужчина, для меня невыносима! Я, кажется, охотнее убил бы тебя, чем допустил, что ты однажды подумаешь о другом! Я душу дьяволу бы заложил, лишь бы этого не случилось!
– Мне кажется, ты так и сделал! - крикнула Тереза. - Откуда у тебя взялись эти деньги? Там же не менее восьмисот рублей, а скорее целая тысяча! Еще неделю назад у тебя не было пятидесяти рублей, чтобы купить кружева на манжеты!
– У меня их при себе не было. И давай забудем об этом. Обо всем забудем! Я клянусь никогда больше не расспрашивать тебя о том, как вышло, что господин Архаров прислал тебе деньги…
– Когда-нибудь я убью тебя, - перебила любовника Тереза. - Но вернемся к нашим баранам! Ты слушать больше не желаешь об Архарове! Чудесно! А как же понимать приказ того носатого господина?
– Тереза, это была шутка, обычная галантная шутка, - успокаивая ее словами, пылкий Мишель запустил руки под накидку. - Так сказал бы каждый благовоспитанный мужчина… Тереза, тебе эта шутка показалась фривольной, но лишь показалась! Ты отвыкла от светского обхождения…
– Мишель, это была не шутка. Когда ты в его присутствии дал мне деньги и приказал…
– Я попросил тебя…
– Приказал, чтобы я вернула обер-полицмейстеру свой долг, этот господин тут же добавил, что я не должна быть с ним слишком строга, что я должна изъявить свою благодарность, быть с ним ласкова…
– И что же тут такого? Тереза, я верю тебе, я верю, что он помог тебе совершенно бескорыстно! Тогда тем более ты должна была поблагодарить его наконец, высказать ему, как много для тебя значила его помощь… да и даже если бы ты с ним пококетничала немного - что за беда? Ты красивая женщина, ты имеешь право…
– А для чего? Вы оба врываетесь ко мне, вручаете деньги для обер-полицмейстера, он приказывает, чтобы я сделала обер-полицмейстеру авансы, как если бы я была дорогой шлюхой, приглашающей к себе в постель богатого поклонника!…
– Тереза! Все было не так! Ты не поняла обыкновенной шутки, - твердил Мишель. - Я не хотел, чтобы ты оставалась в долгу перед этим человеком, тем более, что деньги он дал тебе не в награждение…
– Но я не желаю понимать таких шуток. Мишель, скажи мне правду - эти деньги дал тебе господин…
– Господин Перрен, к вашим услугам, - услышали они, и в гостиную вошел тот самый высокий носатый кавалер в черном кафтане. - Простите, мне только что сказали, что вы дожидаетесь меня, сударыня.
