Тут только Тереза вспомнила, что он, приехав с Мишелем на Ильинку, сразу ей представился. Но их совместная затея, подкрепленная мешком денег и обильно сдобренная Мишелевой ревностью, так ее взбудоражила, что было уже не до имен.
Мужчина по имени Перрен не понравился ей тем, что во время ее с Мишелем перепалки словно бы сидел в засаде, давая им обоим выкричаться и устать душевно, а потом говорил свои веские слова, имеющие вид совета старшего младшим, а на деле - почти приказ.
У него был неприятный взгляд - глубоко сидящие черные глаза смотрели очень внимательно, как если бы он на пари подрядился счесть количество волосков в бровях Мишеля или Терезы. И рот был неприятный - узкий, с нависающим над почти отсутствующей верхней губой широким мясистым носом. И еще менее приятны были руки с неимоверно длинными пальцами. Очевидно, он знал это - кисти едва выглядывали из-под роскошных кружевных манжет. И светился сквозь кружева крупный зеленоватый камень в перстне - словно кусочек граненого льда.
– Я жду вас не менее часа, господин Перрен, - высвободившись наконец из объятий Мишеля, сказала Тереза. - Объясните мне, ради всего святого, откуда у Мишеля эти деньги и что означал ваш приказ!
– Отойдите от своей прелестницы, Мишель, - неожиданно жестко велел Перрен, и Мишель, понурившись, отступил на два шага. - Коли вам угодно знать, сударыня, так я скажу. Ваш любовник примчался ко мне в отчаянии. Он клялся, что готов продать душу дьяволу за тысячу рублей. Взять их было ему негде - а он где-то слышал, что вас считают одной из любовниц обер-полицмейстера, и что обер-полицмейстер таким образом взымает с вас проценты за деньги, данные вам на обзаведение.
– Боже, кто мог придумать такую глупость? - воскликнула Тереза.
– Всякий порядочный мужчина, узнав, что его возлюбленная оказалась в таком положении, будет грабить почтовые кареты на трактах, лишь бы выкупить ее из позорного рабства, - сказал Перрен. - Я дал деньги Мишелю, хотя…
– Господин Перрен! - перебил его Мишель.
– Сударыне угодно знать правду. Извольте - хотя он уже должен мне немалые деньги, потому что имеет скверную привычку играть под честное слово, - объяснил Перрен. - Но я не мог оставить вас в беде.
Он коротко поклонился, как если бы сказал нечто приятное, и взял со столика початую колоду карт.
– О Боже мой… - только и смогла сказать Тереза. - Но ведь это же ложь, я видела обер-полицмейстера всего дважды в жизни - когда он захватил шайку мародеров в вашем доме, Мишель, и сегодня - возвращая ему деньги…
Перрен играл с колодой, тасуя ее по-всякому, и Тереза невольно следила за мельканием черного, красного и белого.
– Тем не менее деньги уже у него, а вернуть их мне должен ваш любовник. И теперь мы перейдем к моей скромной просьбе. Возвращая обер-полицмейстеру долг, были ли вы с ним достаточно любезны? Был ли он в ответ галантен с вами?
Задав этот вопрос, Перрен добыл из колоды карту и выложил ее на столик картинкой вверх. Это был пиковый король. Не глядя на добычу, он опять прокинул колоду.
– Да, - опустив глаза, сказала Тереза. - Я выполнила вашу скромную просьбу, хотя и не понимаю, для чего вам галантность обер-полицмейстера.
Все фигуры карточной колоды имели общеизвестные имена. Тереза, разумеется, знала их и видела перед собой не просто пикового короля - а Давида, царя-музыканта с маленькой арфой. Музыка, что ли, пыталась сейчас прийти ей на помощь?
– Все очень просто. Один из моих друзей попал в неприятную историю. Господину Архарову очень легко было бы своей властью не дать этому делу хода. Но кто-то должен его попросить. Он не светский человек, за дамами не ухаживает, подобраться к нему затруднительно. Вы, сударыня, единственная женщина, о которой известно, что у нее с обер-полицмейстером…
Очевидно, этот человек имел глаза на пальцах. Он опять выдернул из колоды карту - рядом с королем легла червовая дама, Юдифь, победительница полководца Олоферна. Вот только не было у нее под рукой меча…
– Молчите! - приказала Тереза. - Я больше не желаю слушать об этой грязной сплетне!
– Как вам угодно. Мишель, друг мой, на какую сумму у меня набралось твоих векселей?
Мишель, глядя на паркет, молчал.
Третьей выловленной в колоде картой оказался бубновый валет, предвестник несчастья.
Три карты лежали рядом, дама - посередке. Давид с арфой, Юдифь без меча и Гектор - но не благородный троянский герой, а бесчестный придворный Карла Седьмого Французского Гектор де Галад, завещавший свое имя игральной карте.
– Хорошо, - сказала тогда Тереза. - Я сделаю то, о чем вы меня просите. Только дайте мне немного времени.
– Разумеется, - тут же согласился Перрен. - Я восхищаюсь вашим мужеством - для женщины поездка в полицейскую контору равноценна путешествию через дикую Африку. Теперь вы осознаете положение - свое и господина Ховрина. Итак, я покидаю вас и буду ждать от вас хороших вестей. Мишель, у крыльца вас ждет карета.
Господин Перрен поклонился, одновременно протянув руку к столику. Пиковый король, накрытый кончиками его пальцев, исчез. Перрен сделал, пятясь, два шага, тогда оишь развернулся и ушел на хозяйскую половину дома, Тереза и Мишель остались в богато убранной гостиной.
Мишель молчал, глядя в пол. Молчала и Тереза.
– Поедем, - наконец сказала она. Он кивнул и предложил ей руку.
Тут она внезапно увидела, что пиковый король никуда не исчезал. Перрен положил его на червовую даму, словно бы он бил даму королем в некой игре. Что-то было в его затее с картами угрожающее… или же - приказ, который трудно высказать благопристойно в словах, но можно довести до сведения и так…
Взяв Мишеля под руку, Тереза вышла на крыльцо, уже не задумываясь, почему карету подают сюда, на задний двор. Ей было не до того. Хотелось поскорее вернуться домой.
Мишель, не говоря ни слова, помог ей сесть, сел и сам, карета выехала и покатила по московским улицам.
Тереза Москвы не знала - этот город ей был ни к чему. Она решила тут остаться по самой простой причине - открыв модную лавку, она действительно могла заработать довольно денег, чтобы вернуться в Лион богатой невестой. Ей не было нужды знать Москву - вся Москва приезжала к ней на Ильинку. А коли случалась знатная покупательница - так она присылала за француженкой карету, и Тереза долго укладывала картоны с наколотыми кружевами, гирлянды искусственных цветов, модные чепцы (изготовленные тут же в лавке вместе с Катиш) и прочий товар без малейшей надежды, что потраченное время хоть как-то окупится. И по дороге следила не за тем, как сменяются дома и храмы за окном кареты, а за тем, как лежат на коленях мнущиеся от одного дуновения батисты и плиссированный газ.
Но сейчас Тереза глядела в окно, удивляясь причудливости видов - кремлевские башни, явившиеся ей издали, навеяли мысли о чем-то китайском, а шатровые своды и луковицы куполов над церквами - о чем-то совсем далеком, возможно, индийском…
Она была готова залететь мыслями хоть в Парагвай, лишь бы не думать о положении, в которое угодила по милости Мишеля.
Галантность Архарова!…
Она, сгорая от стыда за то, что выполняет унизительный приказ, явилась в полицейскую контору и положила на обер-полицмейстерский стол деньги, стараясь не глядеть в лицо господину Архарову, тем более - в глаза. И выскочила оттуда, как ошпаренная.
Однако она не была бы женщиной, если бы не успела взглянуть…
Лицо было крупное, тяжелое, неподвижное… не юный вертопрах и не румяный купидон, отнюдь… Тереза дала бы ему на вид тридцать пять и более.
Она могла бы поклясться - он ее узнал сразу!
И ни слова не сказал, чтобы удержать!
Невольно вспомнилась та ночь, когда она, твердо зная, что больше нечего терять, а жизнь иссякла, сидела за клавикордами и наперекор всему играла, играла, и ей было наплевать, что он вошел в гостиную и слушает, потому что его присутствие решительно ничего не значило перед ликом подступающей к Терезе смерти. И тут же ей опять стало стыдно - она ведь знала, что голод в ближайшие дни не угрожает, и тем не менее некоторым образом наслаждалась своей обреченностью - да простит ей Господь этот неожиданный грех…
А он молча стоял у дверей с обнаженной шпагой в руке.
Потом Клаварош рассказывал, как этот человек во главе мортусов ворвался в особняк, рассказывал восторженно, и не один раз повторил сюжет - как его выдернули из строя смертников, как этот самый господин Архаров велел ему караулить убийцу митрополита… Терезе было скучно слушать, она так и не поняла, что за сундук стоял в спальне старой графини. Сейчас же она была очень взволнована сегодняшними событиями - но настолько остыла от событий чумной осени, что уже могла думать о них, уже не отталкивала воспоминания, словно они были горячей раскаленного железа… уже не заталкивала их в такие глубины памяти, что и пороховым взрывом их оттуда не добыть…
Карета остановилась. Мишель поднялся, открыл дверцу, вышел, протянул ей руку.
