С одной стороны, перед Бетти было стыдно. Я навесила на нее неосторожно ярлык, да еще и довольно поверхностно сделала выводы о ее личности.
Я всегда воспринимала искренне верящих в то, что где-то на небе сидит мудрый старец и решает, хороший ты или плохой, людей — слабовольными идиотами. Кем-то, кто ищет легкий путь утвердиться в жизни. Скинуть принятие решений на кого-то сверху и не думать своей головой. Но Бетти думала. Не то что бы ее слова хоть на секунду заставили меня поверить в новых богов, скорее они заставили меня присмотреться к Бетти. Если бог-основатель где-то и был, то только в ее голове, даже скорее частью ее личности, чем-то вроде антропоморфного морального компаса.
С другой стороны, после моей несдержанности, как ни странно, разговор пошел. Даже тему специально выдавливать не пришлось! Когда вернулся Орхан я уже даже не заметила, увлеченная беседой. Бетти, к слову, оказалась гораздо более толстокожей, чем выглядела, и говорить с ней можно было довольно свободно.
А еще она была первым человеком в моей жизни, который так интересно говорил о религии. Без высокомерия, без нотаций, без пафоса, а просто и искренне и очень увлеченно. И я сама не заметила, как все-таки согласилась сходить с ними на службу в конце недели. Боги одни и знают, зачем!
Ее слова еще долго не выходили у меня из головы. Быть честнее и строже к себе, чтобы Его не разочаровать… Я скорее ставила на то, что «не разочаровать» ей хотелось в первую очередь себя. Как человек, который разочаровывал себя не раз и не два, могу сказать, что это довольно неприятно… хотя жить можно.
На самом деле, в том, что касается «честнее с собой», у меня особых проблем не было. А вот с честностью с окружающими — еще какие! Хотя сама я в этом проблемы не видела. Никакого морального компаса у меня не было, а если и был, то сбоил нещадно. Я просто не могла воспринимать это, как проблему, учитывая, как сильно это помогало мне устроиться по жизни.
Но у любой медали есть две стороны.
Я не могла перестать думать о том, что было бы, если бы тогда я успела подарить Вилю подарок. А если еще немного честнее — если бы не струсила и подарила его. Если бы не начала заигрывать с его братом в отместку за то, как хорошо он смотрелся с Эни. Если бы сказала, что его слова и подозрения мне неприятны. Что мне от них гадко. А не делала гадко ему в ответ, чтобы сохранить остатки гордости.
Может это ничего бы и не изменило, и я бы все также осталась по итогу с маленькой сухой запиской. И еще и чувствовала бы себя жалкой от того, что не отбила удар.
Я думала о том, почему Леона считала, что ее брат должен реветь ночью в подушку, и не могла избавиться от мысли, что, возможно, остатки гордости я променяла на возможность… ну хотя бы закончить все иначе. Не так, чтоб было гадко до тошноты от своих и чужих слов.
Да и что случилось бы с гордостью от пары искренних слов? Разве Бетти стала в моих глазах жалкой от того, что попросила не язвить про важные для нее вещи?
Наверное, дело в том, что в голове Бетти сидит бог-основатель, а в моей…
«Ты как репей!»
Я не удержалась и хохотнула. Стинг подозрительно на меня покосился.
В мой голове сидит бывший!
— Если ты сойдешь с ума, я с удовольствием вызову лекарей, — шепотом поделился Стинг, — Свяжут тебя, увезут… — мечтательно продолжил он.
— Не дождешься, — отрезала я, — Я не сумасшедшая, я просто гордая трусиха!
Самое отвратительное, что я четко понимала — даже произойди тот разговор сейчас, я бы ответила так же. Я бы не подарила подарок, не призналась в любви, не просила бы его быть ко мне добрее… Я бы все равно ударила в ответ. Потому что в моей голове нет места доброму и строгому отцу-основателю, там учит осторожности первый мужчина, которому я открылась без остатка. И я не готова была к тому, что это может повториться, даже за шанс закончить все иначе. И, кажется, даже за шанс не заканчивать.
Стинг удивленно вскинул брови, помолчал, а потом вдруг зло фыркнул, как кот, и отвел взгляд.
— И это говорит женщина, которая уже дважды не постеснялась ворваться в кабинет королевы, расталкивая ее помощников локтями, пока они пытались убедить ее, что Ее Величество не принимает? Нет уж, никакой гордостью и трусостью тут не пахнет! Ты отшибленная на всю голову, точно тебе говорю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Даже не знаю, что удивило меня больше. То, какими фантастическими подробностями обросла совершенно невинная история, или то, что Стинг, кажется, пытался меня успокоить.
Я открыла блокнот, собираясь хотя бы набросать ответ Леоне.
«Дорогая Леона! Я ненавижу твоего поганца-брата! Чтоб он провалился, гад плешивый. Я искренне тебя поздравляю и надеюсь, что ты хорошо себя чувствуешь и не лезешь ни с кем драться — побереги моего крестника. Кстати, о драках! Твоему брату я бы оторвала его чудесную косу вместе с кожей…»
Я вздохнула. Вот хотела же написать, что влюбилась, но рука прямо отказывается! А если так?
«Насчет того, насколько сильно я влипла: сильно. Боюсь, мне не простят, если я лишу герцогского сына фертильности…»
Я зачеркнула и захлопнула блокнот. Вот прямо физически не получается нормально по-человечески, ну что ты будешь делать!
Вздохнула и решила, что если с третьей попытки не получится, поцелую барона Шурейджа, чтоб не грустить! Мужчины нужны, чтоб их целовать, а не чтобы в них влюбляться.
Вдруг сердце смущенно бултыхнулось в груди и будто застыло, боясь пошевелиться. Я случайно открыла титульный лист, где помимо моего мелкого и аккуратного почерка откуда-то были размашистые буквы Виля.
«Заметки графской ВОЗлюбовницыЛЕННОЙ!!!»
— И когда успел?.. — просипела я, с трудом сглотнув застрявший в горле комок.
«Я влюбилась, попроси герцога отправить мне его досье!»
Барону, видимо, не обломится поцелуя.
Глава 18. Viva la revolución?..
«По-моему, жажду жить не в реальном мире, а в своей фантазии, люди слишком часто называют жаждой справедливости. Звучит красиво. Можно я тоже назову свою жажду денег и почестей жаждой справедливости? Справедливости для одной отдельно взятой леди!
— — — Поговорить с профессором»
— Позолоти ручку, красавица, а я тебе на все вопросы отвечу, будущее расскажу!
Я бы может и прошла мимо, мало ли шарлатанок на улицах города. Но было что-то в ее глазах, какая-то насмешка то ли над собой, то ли надо мной. Девушка была, вроде, молодой, но точно сказать я не решилась бы, так густо были обведены ее глаза. Вульгарно красные губы, изогнутые насмешливо и огромная сигара в руках, которой она затягивалась совсем не по-женски. Стоило ей шевельнуться, звенели бесчисленные дешевые украшения из стекляшек и дешевых, выкрашенных позолотой металлов.
Я кинула ей пару монеток и села на явно подгнившую табуретку, обернутую цветастой тканью. Как бы подо мной не развалилась!
— Ну давай, гадай.
Я как раз возвращалась домой с очередного собрания в оборудованном под редакцию издания подвальчике на Осенней улице. Местечко не злачное, но не самые богатые районы города, конечно.
И вопросов у меня никаких не было. Просто потому, что я не могла их толком сформулировать.
Я не торопилась налаживать какие-то «близкие» связи с энтузиастами из «Ласкового Запада». Во-первых, это было бы подозрительно, пожалуй, даже для барона, ведь я с самого начала не горела желанием соглашаться с его взглядами и выводами, хоть и слушала их с интересом. Во-вторых, все знают, что больше доверие вызывает не тот, кто пытается завоевать твое доверие, а тот, чье доверие пытаешься завоевать ты.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Так что я уже вполне намеренно спорила со всеми до хрипоты, критиковала их подход, находила изъяны, позволяя им потихоньку меня «переубеждать».
Я уже третий раз захаживала не просто к ним в гости, а на летучку, и начинала неохотно «соглашаться» с тем, что их деятельность если и не жизненно важна для государственных интересов, то хотя бы просто важна.
