— Я — Фрэнк, — нервно сказал медведице Фрэнк, протягивая руку; затем он внезапно попытался схватить правую медвежью лапу обеими руками и пожать ее.
— Попридержи руки, парень, — сказала медведица Фрэнку, отбросив его руку в сторону коротким быстрым ударом.
Фрэнк отшатнулся и налетел спиной на регистрационную стойку; звонок издал быстрое «дзинь!».
— Как вам это удалось? — спросила Фрэнни у Фрейда. — Как вы заставили ее заговорить?
— Никто не заставлял меня говорить, милочка, — сказала медведица Сюзи, тыркаясь носом ей в бедро.
Лилли снова завизжала.
— Медведица разговаривает, медведица разговаривает! — кричала она.
— Она умный медведь, — крикнул Фрейд. — Разве я вам этого не говорил?
— Медведица разговаривает, — истерично кричала Лилли.
— По крайней мере, я не визжу, — сказала медведица Сюзи.
Отбросив все медвежьи повадки, она прямой человечьей походкой прошла через фойе и угрюмо уселась на диванчик, туда, где ее впервые потревожил Лиллин визг. Она села, закинула ногу на ногу, положила их на стул и принялась листать журнал «Тайм». Довольно старый.
— Сюзи из Мичигана, — сказал Фрейд, как будто это все объясняло. — Но она ходила в колледж в Нью-Йорке. Она очень умная.
— Я ходила в «Сару Лоуренс», — сказала медведица, — но потом бросила. Ну и элитарное же это дерьмо, — сказала она о колледже Сары Лоуренс, нетерпеливо теребя лапами номер журнала «Тайм».
— Она — девушка! — воскликнул отец. — Это девушка в медвежьем костюме!
— Женщина, — поправила его Сюзи. — Не забывайтесь!
Это был всего лишь 1957 год. Сюзи была медведицей, опередившей свое время.
— Женщина в медвежьем костюме, — сказал Фрэнк.
Лилли прижалась ко мне и обхватила мою ногу.
— Других умных медведей и не бывает, — мрачно сказал Фрейд.
Наверху машинистки спорили по поводу нависшей у нас ошеломляющей тишины. Мы рассматривали медведицу Сюзи, действительно умную медведицу; и медведицу-поводыря тоже. После того как мы узнали, что это не настоящая медведица, она стала казаться нам больше; в наших глазах она приобрела новую силу. Это больше, чем просто глаза Фрейда, подумали мы; вполне возможно, что она заменяет ему и сердце и ум.
Отец осматривал фойе, а его старый слепой ментор шел рядом, опираясь на его руку. И что же отец видел на этот раз? Какой замок, какой дворец, какая первоклассная возможность все ярче и ярче маячили перед ним, когда он проходил мимо продавленного диванчика, на котором сидела медведица, проходил мимо подделок под импрессионистов: развалившиеся в потоках света розовые толстозадые ню на дисгармонирующих с ними цветастых обоях? Мягкий стул с вывороченными внутренностями (как развалины в предместьях с закопанной под ними воображаемой бомбой) и единственная лампа для чтения, слишком тусклая даже для того, чтобы при ней мечтать.
— Жаль, что так получилось с кондитерским магазином, — сказал отец Фрейду.
— Жаль? — воскликнул Фрейд. — Nein, nein, nicht жаль! Это здорово! Заведение пропало, а страховки у них не было. Мы его можем купить, очень дешево! Сделать фойе, которое люди заметят с улицы! — воскликнул Фрейд, хотя, конечно, сам он не мог заметить уже ничего. — Этот пожар очень кстати, — сказал Фрейд. — Пожар как раз к вашему прибытию, — говорил Фрейд, стискивая руку моего отца. — Великолепный пожар! — воскликнул Фрейд.
— Такой умномедвежий пожар, — сказала медведица Сюзи, цинично листая старый номер «Тайма».
— Так это ты его устроила? — спросила Фрэнни медведицу Сюзи.
— И к бабке не ходи, милочка, — ответила Сюзи.
Однажды я встретил женщину, которую тоже изнасиловали, но когда я рассказал ей историю Фрэнни и то, как, на мой взгляд, Фрэнни с этим справилась — никак вообще не реагируя или отрицая худшее из того, что с ней случилось, — эта женщина сказала мне, что мы с Фрэнни не правы.
— Не правы? — переспросил я.
— И к бабке не ходи! — ответила женщина. — Фрэнни была изнасилована, а не избита. И эти сволочи достали ее: внутри себя она вовсе не та же, какая была, что бы там ни болтал твой пустоголовый черный друг. Что он в этом понимает? Сестру его, понимаете ли, тоже изнасиловали — и уже эксперт. Твоя сестра сама лишила себя единственного оружия, которое было у нее против этих гадов: их семени. И никто не остановил ее, не помешал ей вымыться, никто не заставил ее побороться с этим — так вот, теперь она будет бороться с этим всю свою жизнь. Она пожертвовала своей цельностью, не сопротивляясь нападавшим с самого начала. А ты, — сказала эта женщина мне, — ты очень ловко распылил изнасилование твоей сестры, ты лишил его цельности, убежав, чтобы найти какого-нибудь героя, вместо того чтобы остаться там и встретить опасность самому.
— Цельность изнасилования — о чем это ты? — удивился Фрэнк.
— Я побежал за помощью, — сказал я. — Они бы просто вышибли из меня дух и все равно бы ее изнасиловали.
— Мне надо поговорить с твоей сестрой, милок, — сказала эта женщина. — Она бьется со своей любительской психологией, а это не поможет, поверь мне: я знаю, что такое изнасилование.
— Ух! — однажды сказал Айова Боб. — Вся психология любительская. Да ну их на фиг, Фрейда и всех остальных.
— Во всяком случае, того Фрейда, — добавил мой отец.
Но позже я подумал: может быть, и нашего Фрейда тоже.
Во всяком случае, женщина, являющаяся экспертом по изнасилованию, сказала, что реакция Фрэнни на изнасилование — это полнейшая фигня, а то, что Фрэнни до сих пор пишет Чипперу Доуву, вообще ее поразило. Женщина, являющаяся экспертом по изнасилованию, сказала, что после изнасилования так попросту не бывает и быть не может. Она сказала, что знает это наверняка. Поскольку ее тоже изнасиловали. А когда она училась в колледже, то вступила в нечто вроде клуба изнасилованных женщин, и они между собой условились, что конкретно под этим подразумевать и каковы должны быть конкретные ответные действия. Еще даже до ее разговора с Фрэнни я видел, что эта женщина зациклена на ее собственном несчастье и что, по ее мнению, единственная здравая реакция на изнасилование — это ее собственная реакция. Если же кто-то реагировал на подобное несчастье иначе, в ее глазах это просто означало, что и несчастье было иным.
— Все люди таковы, — сказал бы Айова Боб, — они хотят сделать свой печальный опыт универсальным. Это их как-то поддерживает.
И можно ли их за это винить? Спорить с такими людьми бесполезно, потому что из-за опыта, который лишил их каких-то человеческих качеств, они начинают отрицать другие человеческие качества в других, а ведь правда в том, что люди различны — это противоположная сторона нашего сходства… Да, ей не позавидуешь.
— Возможно, у нее была самая несчастливая жизнь на свете, — сказал бы Айова Боб.
И в самом деле, у этой женщины была самая несчастливая жизнь на свете. Экспертом по изнасилованию оказалась медведица Сюзи.
— Что это за бред — «маленькое событие среди множества других»? — спрашивала Сюзи у Фрэнни. — Что за бред — «самый счастливый день в моей жизни»? — спрашивала ее Сюзи. — Эти ублюдки хотели не просто тебя трахнуть, они хотели забрать твою силу, и ты им это позволила. Любая женщина, которая так пассивно относится к насилию над собой… да как ты можешь такое говорить, мол, ты откуда-то знала, что Чип Доув будет «первым». Радость моя! Ты просто пытаешься преуменьшить то огромное и страшное, что с тобой случилось, для того, чтобы легче это воспринять.
— Так кого же в данном случае насиловали? — спрашивала Фрэнни медведицу Сюзи. — Я хочу сказать, что у тебя было твое изнасилование, а у меня — мое. Если я говорю, что внутри я осталась такая же, какая была, значит, осталась. Ты думаешь, что они могут сделать это каждый раз?
— А здесь и к бабке не ходи, — отвечала Сюзи, — насильник использует свой член как оружие. С таким оружием он всяко доберется до тебя. К примеру, — говорила медведица Сюзи, — как нынче твоя половая жизнь?
— Ей всего лишь шестнадцать, — сказал я. — Нельзя ожидать слишком активной половой жизни в шестнадцать лет.
— Это меня не смущает, — сказала Фрэнни, — но есть половая жизнь, а есть изнасилование, — сказала она. — Это день и ночь.
— Тогда как же ты продолжаешь уверять, что Чиппер Доув был «первым»? — тихо спросил я.
— Вот тут и к бабке не ходи, это-то и главное, — подхватила медведица Сюзи.
— Смотрите, — сказала нам Фрэнни; Фрэнк в это время неловко раскладывал пасьянс, делая вид, что вообще нас не слушает, а Лилли следила за нашим разговором, как за теннисным матчем, не упуская ни единой реплики. — Смотрите, — сказала Фрэнни, — весь смысл в том, что у меня есть мое собственное изнасилование. Оно — мое. Мое собственное. И я справляюсь с ним на свой манер.
— Ты не справляешься с ним, — сказала Сюзи. — Ты так и не разозлилась достаточно. Ты должна разозлиться. Ты должна от всего этого прийти в ярость.
