— Ты не справляешься с ним, — сказала Сюзи. — Ты так и не разозлилась достаточно. Ты должна разозлиться. Ты должна от всего этого прийти в ярость.
— Ты должна стать одержимой и не растерять одержимости, — закатив глаза, процитировал Фрэнк Айову Боба.
— Я серьезно, — сказала медведица Сюзи.
Она, конечно, была слишком серьезна — но более привлекательна, чем показалась с первого взгляда. Спустя какое-то время Сюзи-медведица наконец поняла изнасилование правильно. В конце концов она возглавила кризисный центр по изнасилованию, и в самой первой строчке своих «Советов жертвам изнасилования» она подчеркивает, что вопрос «чье это изнасилование?» — самый важный. Она в конце концов поймет, что хотя ее выздоровлению способствовал в первую очередь гнев, но в случае с Фрэнни он может и не оказаться таким целительным. «Позвольте жертве высказаться, — мудро пишет она в своем бюллетене для специалистов по изнасилованию, — отделите свои собственные проблемы от проблем жертвы». В один прекрасный день Сюзи-медведица стала настоящим консультантом по изнасилованиям, ведь это ей принадлежит знаменитое высказывание: «Будьте внимательны: каждая жертва изнасилования может видеть существо вопроса совсем иначе, чем вы; ваш взгляд — не единственный». И всем консультантам в своем центре она дает следующий совет: «Очень важно понимать, что каждая жертва будет пытаться осмыслить происшедшее по-своему, найти собственный выход из кризиса. Речь может идти обо всех обычных симптомах — вина, отрицание, ярость, смущение, страх — в том или ином сочетании или же о чем-то совершенно другом. И проблемы могут возникнуть в течение недели, года, десяти лет, а могут так никогда и не возникнуть».
Очень верно; Айова Боб полюбил бы этого медведя так же, как любил Эрла. Но когда мы только встретились, Сюзи во многом вела себя совершенно по-медвежьи, в том числе в вопросе об изнасиловании.
Мы вынуждены были пойти к ней с нашим сокровенным — это было неестественно, но у нас внезапно возникла потребность обратиться к ней как к матери (в отсутствие нашей собственной матери); впоследствии мы обращались к ней и с другими проблемами. Почти сразу же эта умная (хотя и грубоватая) медведица оказалась более всевидящей, чем слепой Фрейд, и с самых первых дней и ночей в нашем новом отеле мы шли со всеми нашими вопросами к Сюзи.
— Что это за люди с пишущими машинками? — спрашивал я ее.
— Сколько берут проститутки? — спрашивала Лилли.
— Где можно купить хорошую карту? — спрашивал Фрэнк. — Лучше бы такую, на которой отмечены пешие маршруты.
— Какие маршруты, Фрэнк? — спрашивала Фрэнни.
— Покажи детям их комнаты, — наказал Фрейд своему умному медведю.
Почему-то мы все сначала пошли в комнату Эгга, которая оказалась самой худшей — куб с двумя дверьми и без единого окна; одна дверь вела в комнату Лилли (которая была на одно окно лучше), другая — в фойе на первом этаже.
— Эггу она не понравится, — сказала Лилли; она предвидела, что Эггу ничего не понравится — ни переезд, ни вся затея в целом.
Подозреваю, она была права, и теперь, когда я думаю об Эгге, я вынужден представлять его в комнате в «Гастхаузе Фрейд», которой он так и не увидел. Эгг в коробке без воздуха и окон, крошечном отгороженном пространстве в самом сердце иностранного отеля, в номере, не подходящем для постояльцев.
Типичная семейная тирания: самому младшему достается худшая комната. Эгг не был бы счастлив в «Гастхаузе Фрейд», а теперь я задумываюсь о том, мог ли бы вообще кто-то из нас быть там счастлив. Конечно, начало получилось неудачным. У нас были всего день и ночь, прежде чем на нас обрушилась новость о матери и Эгге, прежде чем Сюзи превратилась и в нашего медведя-поводыря тоже, а отец с Фрейдом затянули на два голоса арию о великом отеле — по крайней мере, успешном отеле, надеялись они; ну если не великом, то хотя бы хорошем.
Уже в день прибытия отец и Фрейд начали строить планы. Отец хотел переселить проституток на пятый этаж, а Симпозиум по восточно-западным отношениям — на четвертый и таким образом очистить второй и третий этажи для постояльцев.
— Почему постояльцы, которые платят, должны забираться на четвертый и пятый этажи? — спрашивал отец Фрейда.
— Проститутки, — напоминал отцу Фрейд, — те же постояльцы, они тоже платят. — (Ему не надо было добавлять, что к тому же проститутки делают за ночь несколько заходов.) — А некоторые из их клиентов слишком стары, чтобы карабкаться по всем этим лестницам, — добавил Фрейд.
— Если они стары для всех этих лестниц, — заметила Сюзи, — то они стары и для своего грязного дела тоже. Лучше пусть кто-нибудь загнется на лестнице, чем отбросит коньки в кровати, лежа на маленькой девочке.
— Господи Иисусе! — сказал отец. — Тогда, может быть, отдадим проституткам второй этаж? А этих чертовых радикалов выселим на самый верх.
— Интеллектуалы, — возразил Фрейд, — всегда хлюпики.
— Не все эти радикалы — интеллектуалы, — заметила Сюзи. — И нам определенно нужен лифт, — добавила она. — Я склонна оставить проституток ближе к земле, а этих мыслителей заставить карабкаться по лестнице.
— Да, а постояльцев поселим между ними, — согласился отец.
— Каких постояльцев? — спросила Фрэнни. Они с Фрэнком проверили регистрационную книгу; в «Гастхаузе Фрейд» постояльцев не было.
— Это просто из-за пожара в кондитерском магазине, — пояснил Фрейд. — Он выкурил всех постояльцев. Как только мы устроим настоящее фойе, постояльцы валом повалят!
— И траханье не даст им всю ночь спать, а утром их разбудит стук пишущих машинок, — сказала медведица Сюзи.
— Этакий отель для богемы, — оптимистично заметил Фрэнк.
— Что ты знаешь о богеме, Фрэнк? — спросила его Фрэнни.
В комнате Фрэнка оказался портновский торс, оставшийся от проститутки, которая держала в отеле постоянную комнату. Крепкий торс, с пришпиленной сверху головой, отломанной у манекена.
Фрейд уверял, что она украдена в одном из крупных магазинов на Кернтнерштрассе. Миловидная, но выщербленная голова с одетым набекрень париком.
— Прекрасно подойдет для твоих переодеваний, Фрэнк, — сказала Фрэнни.
Фрэнк мрачно повесил на него свой пиджак.
— Очень смешно, — заметил он.
Комната Фрэнни соединялась с моей. У нас с ней была общая ванная комната с древней ванной, такой глубокой, что в ней можно было сварить целого быка. Туалет находился в коридоре, как раз напротив фойе. Только в комнате отца были собственные ванна и туалет. Выяснилось, что Сюзи пользуется той же ванной, что и мы с Фрэнни, хотя войти в нее она могла только через одну из наших комнат.
— Не дергайтесь, — сказала Сюзи, — я не так уж и часто моюсь.
Это мы и так могли сказать. От нее исходил не совсем медвежий, но сильный кисло-соленый запах, а когда она сняла свою медвежью голову и мы впервые увидели ее темные мокрые волосы, ее бледное рябое лицо, ее изможденные нервные глаза, то поняли, что в медвежьем костюме она выглядит намного приятней.
— То, что вы видите, это все от угрей — беды моей юности, — сказала Сюзи. — Я, что называется, девочка, которая «не так плоха, если спит лицом к стенке».
— Не расстраивайся, — сказал Фрэнк. — Я — гомосексуалист. Мне тоже предстоит веселенькая юность.
— Ну, по крайней мере, ты симпатичный, — сказала медведица Сюзи. — У вас вся семья симпатичная, — сказала она, окинув нас многозначительным взглядом. — Возможно, вы со мной не согласитесь, но дайте мне высказаться: никакая дискриминация не сравнима с тем, как относятся к уродливым людям. Я была уродливым ребенком и с каждым долбаным днем становилась все уродливей и уродливей.
Мы не могли отвести от нее глаз в ее медвежьем костюме без головы; мы, конечно, пытались догадаться, такое ли у нее грузное тело, как и у медведя. А когда на следующее утро мы увидели, как она разминается в кабинете Фрейда в футболке и тренировочных штанах, готовясь войти в роль медведя к тому времени, когда днем придут радикалы, а вечером проститутки, мы поняли, что физически она прекрасно подходит для того животного, которого изображает.
— Не тростиночка, да? — спросила она меня. «Многовато бананов», — сказал бы Айова Боб, «а пробежки маловато».
Но будем справедливы — Сюзи было трудно куда-нибудь выйти без медвежьего костюма. А делать зарядку в медвежьем костюме проблематично.
— Я не могу раскрыться, не то у нас будут большие неприятности.
И то верно, как бы Фрейд без нее смог поддерживать порядок? Медведица Сюзи была вышибалой. Когда левым радикалам досаждали правые, когда в холле и на лестнице раздавались яростные выкрики, когда какой-нибудь неофашист начинал орать: «Ничего не бывает задаром!», когда кучка протестующих набивалась в фойе, потрясая плакатами с требованием, чтобы Симпозиум по восточно-западным отношениям переехал… подальше на восток, вот тогда-то, говорила Сюзи, она и нужна была Фрейду.
