любой из его предшественников. Эту интеграцию он демонстрирует несколькими способами. Один из них – уравновешенность пассивных и активных ролей во взаимодействии поэта с природой. Во второй строфе дуб играет активную роль, поэт – пассивную. Корни дуба обвивают душу поэта, листва дает приют уму, а ветви лелеют его мысли, давая возможность далекому потомку стать причастным к сознанию поэта[258]. В третьей строфе поэт принимает на себя активную роль, а не продолжает пассивно пользоваться защитой природы. Сравнения, которые использует Заболоцкий, подкрепляют идею о его тождественности с природой: он утверждает, что пролетит над своим правнуком «как медленная птица», вспыхнет над ним «как бледная зарница» и прольется «как летний дождь».
Как ни парадоксально, наряду с равновесием пассивных и активных ролей, об интеграции поэта в природу свидетельствует также обилие форм первого лица. В 34 строках стихотворения формы первого лица – личные, возвратные и притяжательные местоимения – встречаются 25 раз, причем в 40 % случаев они занимают сильные позиции, – в начале либо в конце строки. В числе притяжательных местоимений – первые два зарифмованных слова стихотворения моя и я, а также важнейшее утверждение, которое подводит итог третьей строфе: «Повсюду жизнь и я». Твердая убежденность поэта в том, что он может быть одновременно самим собой и чем-то другим, его чувство идентичности, одновременно особенной и универсальной, – вот что удерживает стихотворение от ниспадения в крайнюю форму эгоцентризма. Основа веры поэта в свою сложносоставную личность объясняется в четвертой строфе. «Не я родился в мир, когда из колыбели / Глаза мои впервые в мир глядели», – объявляет лирический герой, рассуждая о своем эволюционном происхождении от «безжизненного кристалла».
Суть философской позиции поэта представлена во втором четверостишии третьей строфы и в четырехстрочной строфе, завершающей стихотворение, причем в обоих случаях с использованием звуковой игры и других средств для выделения идеи. В первом случае мы видим романтический аспект философии поэта, во втором – позитивистский.
Нет в мире ничего прекрасней бытия,
Безмолвный мрак могил – томление пустое.
Я жизнь мою прожил, я не видал покоя:
Покоя в мире нет. Повсюду жизнь и я.
Во второй строке приведенного выше отрывка аллитерация сонорных м, л и р подчеркивает ненужность и расточительность смерти: «Безмолвный мрак могил – томление пустое». Эта звуковая оркестровка и концепция, которую она иллюстрирует, уже в следующих двух строках сменяются акцентом на жизни, с повторением слова жизнь и однокоренного глагола (прожил): «я жизнь мою прожил… / Повсюду жизнь и я». Романтизм этого философского утверждения проявляется в уравнивании жизни с неуспокоенностью. В отчасти автобиографической строке Заболоцкий пишет: «Я не видал покоя: / Покоя в мире нет». Но, вместо того чтобы сетовать на это обстоятельство, он противопоставляет отсутствие покоя присутствию жизни, которую во второй половине строки он отождествляет с собой: «Повсюду жизнь и я».
Связь между отсутствием покоя и положительным переживанием жизни и себя у Заболоцкого перекликается с известным байроническим стихотворением Лермонтова «Парус», главный персонаж которого, мятежный персонифицированный парус, ищет бури, «как будто в бурях есть покой» [Лермонтов 1954, 2: 62]. В то же время поэт противостоит зрелому неромантизму Пушкина с его стихотворением «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит». Пушкин отказывается от всякой надежды на счастье, но уверен в возможности покоя и воли: «На свете счастья нет, но есть покой и воля» [Пушкин 1937, 3: 330]. Заимствуя у Пушкина ритм, рифму и до некоторой степени семантику, Заболоцкий переосмысливает его утверждение «На свете счастья нет», превращая его в экзистенциальное отрицание «Покоя в мире нет». При этом он одновременно опровергает утверждение Пушкина о существовании покоя. Сердце Заболоцкого, как и сердце Пушкина, наверняка порой искало покоя. Но его собственные романтические устремления, сталкиваясь с воспринимаемой «голыми глазами» советской действительностью, заставляют его описывать отсутствие покоя как суть жизни и его собственной личности.
В заключительной строфе поэт снова утверждает ценность своей жизни и вновь видит себя частью природы, – в данном случае чем-то неопределенным, но явно очень маленьким, что общается со своим дальним потомком.
О, я недаром в этом мире жил!
И сладко мне стремиться из потемок,
Чтоб, взяв меня в ладонь, ты, дальний мой потомок,
Доделал то, что я не довершил.
Аллитерация д, л и н, вступающая в предпоследней строке, знаменует заключительную идею позитивистского прогресса в стихотворении: «Чтоб взяв меня в ладонь, ты, дальний мой потомок / Доделал то, что я не довершил». Многократное употребление приставки до– в совершенных глаголах доделать и довершить указывает на завершенность, совершенство, достижение результата. Кроме того, это связывает конец стихотворения с первой строфой, где глагол довершить использовался, когда лирический герой провидел новые поколения, которые «довершат строение природы». К одному из этих поколений принадлежит и «дальний потомок», который сейчас держит поэта на ладони.
В отличие от стихотворений «Вновь я посетил» Пушкина и «На посев леса» Боратынского, в «Завещании», которое иногда сравнивают с этими стихотворениями, лирический герой взаимодействует со своим потомком, а не просто воображает его. Возможно, поэтому он предстоит перед смертью с радостью и интересом, а не с горечью или грустью, которые чувствуются у Боратынского и у Пушкина. По мере того, как лирический герой Заболоцкого эволюционирует от безжизненного кристалла до частички вещества в руке дальнего потомка, он являет себя одновременно как источник индивидуальной идентичности и как полностью интегрированный аспект природы.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ И ДУХОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ I: ПОЛИТИЧЕСКИ БЛАГОНАДЕЖНЫЕ
Человек и природа – это единство, и говорить всерьез о каком-то покорении природы может только круглый дуралей и дуалист… выражение «покорение природы»… [унаследовано] из языка дикарей. Энгельс, Вернадский, Циолковский хорошо разъяснили нам подлинную суть этого явления. Жаль, что в мою книжку не вошли многие из тех вещей, которые уточняют мой взгляд на эти вещи.
Заболоцкий. Письмо от 20 февраля 1958 года
На основе вышеизложенного мы можем выделить три основных элемента в философии бессмертия Заболоцкого: (1) концепция смерти как трансформации, с изменением формы, но не с полным уничтожением индивидуальной личности; (2) вера в сущностное единство бытия внутри природы, прямая связь между живым и мертвым, органической и неорганической материей; и (3) иногда неуверенное ощущение прогресса в форме способности человека обустраивать и совершенствовать природу, и столь же неуверенное ощущение потребности человека в этом.
В этих принципах отражена вера поэта в то, что он называл «монизмом», и о котором рассказывал в
