А тот человек, по слухам, вроде попал под электричку – сильно выпивши был…
– От такой хреновой жизни любой запьет! – подытожила с тяжелым вздохом Нонка. – Вот суки, сколько же они приличных мужиков загубили! Весь, б…, генофонд. Оставили нам в наследство одних пэтэушников, чтоб их всех разорвало!.. Может, махнем по маленькой? За упокой души и этого бедняги Михальцева, и моей мамы. Знаешь, тридцать лет прошло, а я до сих пор не могу спокойно вспоминать, как мама умирала. Папа умер легко – уснул и не проснулся. Жутко страшно, но не так, – Всхлипнув, она закрыла рот ладонью, чтобы не разрыдаться.
У Люси тоже слезы подступали к горлу. Башка прямо раскалывалась после всего услышанного, безумно хотелось на воздух, на дачу, в свою мягкую, уютную постель. Несмотря на возражения, довольно, правда, вялые, она мгновенно вызвала по мобильнику такси, благо номер диспетчера был записан в память…
Арбатский каменный двор, забитый машинами, бодрящая осенняя сырость и холодная капля с козырька подъезда, скользнувшая по щеке, вернули привычное мироощущение. Без фантомов. Прежде чем сесть в такси, уже желтевшее в ярком проеме подворотни, Люся вытащила из папки Нонкины ксерокопии, разорвала и бросила в мусорный контейнер.
Обходилась она как-то без предков, проживет без них и дальше! Тем более что и они к ней, и она к ним имеют самое отдаленное отношение. На уровне ничтожной клетки. Если вообще имеют. Тот человек, чье имя Нюша утаила и от Елены Осиповны, мог быть вовсе и не Михальцевым. И не Сергеем даже, а каким-нибудь Митрофаном или Селифаном. Отчество Сергеевна, с учетом все той же конспирации, скорее всего, подбиралось по принципу: нравится – не нравится. Разъяснения на сей счет могла дать только Нюша, но подступаться к матери с вопросами Люся, как и прежде, считала для себя невозможным.
Лялька, та сможет. Не постесняется. Запросто учинит бабушке допрос с пристрастием. Именно это соображение в первую очередь и подвигло на то, чтобы избавиться от архивных бумажек.
Нет-нет, не нужны им все эти призраки со сломанной судьбой, мрачные тени далекого прошлого. Позитивненького бы чего-нибудь – это да! Это с превеликим, как говорится, нашим удовольствием.
Глава четвертая
Сзади все отчетливее хрустели ветки под тяжелой поступью безумца. Непроходимый лес из осеннего превратился в зимний – холодный, с фиолетовыми сугробами. Выбившись из сил, она упала лицом на ледяной, колючий снежный наст, и в ту же секунду земля разверзлась, выбросила столб горячего черного дыма, который подхватил ее и, будто пылесос песчинку, засосал и потащил вниз, в подземелье. Она уже знала, что ждет ее там, внизу: к ней опять потянутся сизые жилистые руки безобразного голого старика, его длинные желтые когти вопьются ей в горло, а сил, чтобы убежать, уже не будет. «Костя-я-а-а-а, спаси меня!!!» – в ужасе закричала она – и проснулась.
Хотелось поспать еще, рано ведь, но достаточно было закрыть глаза, задремать, как кошмарные видения вернулись снова.
Чтобы избавиться от дьявольской фантасмагории, Люся вскочила и, раздернув шторы, впустила в комнату еще слабый, но живой свет осеннего утра, после чего вернулась под одеяло и наконец-то обрела способность мыслить реалистически. Проклятый сон был всего лишь вполне закономерным продолжением ночного бдения над рукописью, которую всучил генеральный. Часа в три ночи, когда слова начали складываться в более или менее внятные фразы, а эпитеты из словаря синонимов придали натуралистичности событиям в мертвецкой, сделалось так невыносимо страшно, что пришлось даже включить люстру.
Вот и спрашивается: если ее обуял такой ужас и уже третью ночь преследуют покойники, что же тогда должен был испытывать сам автор, выдумывая все эти страсти-мордасти про голых, располосованных скальпелем патологоанатома мертвецов и их маньяка-сторожа?.. Может, он вообще лишен воображения и нервы у него как канаты? Из той породы мужиков, кому море крови на экране ящика не портит аппетит? Но, скорее всего, сочиняя эту первую, а по сути финальную главу, итог жизни деревенского паренька Вани Дегтярева, потерпевшего фиаско и в бизнесе, и на любовном фронте, автор просто-напросто не заморачивался. Берег свое душевное здоровье. В отличие от среднестатистического описания природы, сцен с заключением многомиллионных контрактов, депутатства главного героя, его времяпрепровождения в шикарных ресторанах и возни с алчными, продажными бабами, над воссозданием атмосферы морга сочинитель явно не парился, писал, что называется, куда кривая вывезет. Дескать, Руслан поможет. Отсюда и корявый стиль, бесконечное повторение одних и тех же слов. Судя по всему, в данном скорбном заведении глубокоуважаемый, как отрекомендовал его Руслан, никогда не бывал и никаких сизых покойников в таком количестве и сразу, безусловно, не видел. Зато, похоже, встречал на своем веку немало современного дрянного народца, всяких циников нуворишей, собирательным образом которых, переродившись к финалу, и стал Иван Дегтярев. Тут бы его, гада такого, и прикончить, к примеру, в автокатастрофе, пустив белый «бентли» под откос, и дело с концом. И Ваня бы быстрее отмучился, и автор, и редактор. Но романист приготовил бизнесмену, предавшему светлые идеалы своей комсомольской юности, возмездие страшнее не придумаешь: отправил сторожем в морг при больнице для умалишенных, где Иван, и сам свихнувшийся после потери бизнеса, по ночам безраздельно властвовал над безобразными мертвецами обоего пола. Авторская задумка была понятна: мечта героя о власти сбывалась в царстве мертвых. Однако для воплощения такого замысла требовалось куда более изощренное перо, нежели у глубокоуважаемого, вступающего в литературу под звучным псевдонимом Артур Астров.
В результате с моргом у Артура ни хрена не вышло. Галиматья! Местами до смешного безграмотная, но в целом – препротивная. В последнем абзаце Ваньку предстояло еще и повесить на шнуре от электрической лампочки, так, чтобы у читателя мороз пошел по коже. При одной лишь мысли о грядущей отделке всех деталей и самой хотелось повеситься. Бр-р-р-р! Чур меня, чур!
Выходит, никакой она не редактор, не профессионал. Профессионал делает свое дело с холодной головой, ее же в ночном дачном безмолвии буквально трясет от страха. После встряски следует бессонница – поиски точных слов. Короткий сон под утро, приблизительно одного и того же адского содержания, а с утра опять к Ивану в морг. Короче, средневековая пытка. Однако отказаться от редактирования Астрова – значит навсегда поставить крест на своей карьере. Руслан такого не простит…
«Тишина повсюду в доме, дрыхнут все без задних ног!» – как-то само собой срифмовалось на лестнице, еще по-осеннему полутемной в половине девятого. Внизу, на кухне, восточное окно уже горело солнцем, так что денек обещал быть подходящим для занятий агрофитнесом. Но в темпе: к вечеру Гидрометеоцентр прогнозировал осадки, а они там теперь ошибаются редко.
Опа-на! – а в холодильнике-то пустовато! В другом – тоже не так чтобы очень густо. Господи, когда же они успели все сожрать? – возмутилась Люся, но, обнаружив лишь одну из пяти «Активий» без сахара, которые служили завтраком только ей, вдруг – мама дорогая, сегодня же суббота! – поняла, что, зациклившись на мертвецкой, совершенно потеряла счет времени.
Сварив в кофемашине большую чашку эспрессо, она уселась на свое любимое место – боком к окну, лицом к двери – и заставила себя выбросить из головы покойников и думать исключительно о воскрешении жизни. О весне, когда из-под земли вылезут навстречу солнцу, а потом раскроются разноцветные тюльпаны: розовые с махровым краем, яично-желтые, гигантские белые, потрясающие синие, три года назад привезенные Лялькой из Амстердама… А еще лиловые и бледно-желтые, которые собственноручно куплены в позапрошлую среду, когда они с Костей пронеслись с утра по флорентийскому рынку, со смехом уворачиваясь от крупных, почти горячих капель дождя сквозь солнце. Вот где был праздник жизни! Пиршество буйных красок, радостно-ярмарочный настрой публики и поражающее воображение славянина романское изобилие: колбасы размером с колесо, грандиозное разнообразие сыров – от каменного на вид светло-коричневого пармезана до купающейся в рассоле нежнейшей моцареллы из буйволиного молока, – гигантские рыжие тыквы, средиземноморские, лопавшиеся от спелости фрукты, груды белых грибов с густо-вишневыми шляпками из влажных апеннинских лесов и неимоверное количество шмотья по фантастически низким ценам.
Флорентийские тюльпанчики стоило посадить отдельно: сочетание лилового с мягким желтым будет выглядеть очень изысканно. Вопрос – где? Где вообще разместить всю эту разноцветную стоштучную компанию? С тюльпанами всегда морока: они отцветают в мае, и потом на их месте уже ничего не посадишь без риска повредить луковицы. Участок огромный, а места для них нет. Так же, как и для гиацинтов, которых тоже скопилось порядочно.
