менее крикливые и продажные политиканы пообещали друг другу не повторять прошлых ошибок и постараться исправить случившиеся. Чёрт с ними! Я им не верю. Правда в том, что я понял, находясь там, в Юнхэгуне, чего я по-настоящему боюсь… Что я научился бояться — ответственности за чужие жизни! Вот отчего теперь меня бросает в дрожь. Вот чего я постараюсь до конца своих дней не делать. Отвечать за других!
— Но всё же вы помогли.
— Только не вышло из этого ничего хорошего. Я здесь… В этой дыре, именуемой домом, «постарел» на шесть лет, обзавёлся ненужным чувством вины… а те, кто был со мной там, те, кому я «помог» навсегда остались в Юнхэгуне.
— Обстоятельства…
— Глупости. Я совершил ошибку, в тот самый момент, когда остановился и обернулся на голос. Мальчик девяти-десяти лет. Он был напуган, как и все они. Парнишка увидел во мне взрослого, способного к состраданию. Но ошибся, хоть и не его вина. Он был слишком мал, чтобы понять, кто есть кто. Почему я откликнулся на его просьбу? Возможно, по причине того, что сам был таким когда-то. Маленьким, напуганным стрельбой на противоположной стороне улицы от моего дома, гулом полицейских сирен, истошными воплями и лаем собак… Я также с надеждой смотрел на своего отца, сидящего за столом, смотрящего выпуск новостей… Безучастного…В окружении пустых бутылок и остатков дрянного ужина, купленного в местной забегаловке. Мне нужна была его помощь. Его забота и внимание…Его защита… Я остался с ними. Взял на себя роль спасителя. Но спасся только сам. И знаете в чём загвоздка? Мне не жаль ИХ, я жалею себя! Жалею, что мне приходится нести чувство вины за случившееся!
— Как они погибли?
— Неужели это так важно?
— Для меня важно.
— А для меня нет! После войны эта чёртова комиссия вытягивала из меня малейшие подробности тех дней. Их интересовал каждый мой шаг. Будь это возможно, они с удовольствием вскрыли бы мне черепную коробку, только чтобы добраться до истины. Прочесть мои мысли и выяснить вру я или говорю правду. Там, помимо прочего был и психолог, мерзкий, надоедливый старикан, задававший такие вопросы, на которые у меня не было ответов. Он всё сидел и поддакивал «ну да…ну да…». Я был для него предметом исследования. Похоже, его забавляло дёргать людей и заставлять их рыться в собственной памяти. Я знаю, что отчёт был составлен не только на моих воспоминаниях, там были и другие. Их слова также выслушали, записали, усомнились и… Эти доморощенные эксперты, аналитики и криминалисты… В конечном счёте подготовили отчёт, в полной мере удовлетворяющий всех, политиков, публику, военных. «Неизбежные жертвы и трагические обстоятельства» — вот чем закончилась их многодневная работа — набором слов, не передающих ничего, ни правды, ни вымысла, пустыми как и сама затея разобраться в произошедшем. Они всё узнали от очевидцев, но скомкав и вычеркнув неприятные моменты, выдали галиматью под названием «Инцидент в Юнхэгуне». Так, его и представили общественности. Ну и скажите, зачем тогда нужно было выворачивать меня на изнанку на этих допросах?! Но краше всего остального, не это, а то, что эти лицемеры вручили мне медаль за «Отвагу» и даже поблагодарили за службу, назвав «ветераном Нового Пекина»… Если вы читали тот отчёт, вам известно о количестве погибших, но там нет ни слова, как они покинули этот дерьмовый мир.
— Поэтому я и приехал к Вам.
— Ну хорошо. Хотите подробности? Чёрт с вами… Я не знаю, что случилось с той женщиной, она так и осталась в коридоре. Когда мы уходили, она так же смотрела перед собой, разума в её взгляде было не больше, чем в этом деревянном столе. Попытки детей уговорить её двигаться ни к чему не привели. Рыдая и причитая, они пошли за мной, оставив её одну. Я приказал им замолкнуть, иначе брошу их тут — сопли прекратились. Уже хорошо. Свет был только у меня, приходилось оглядываться и подгонять отстающих, при этом напрягать все свои чувства, чтобы вовремя заметить опасность. Как чёртов детский сад. Мы блуждали по лабиринтам, постоянно возвращались, натыкались на обвалы и пустые комнаты, утопающие в темноте. Кружили и петляли. Видели тела, свидетельства боя и разорение. Даже перебирались через импровизированную баррикаду, у которой валялись трупы защитников и нападающих. Сопротивление и гражданские. Кто какую роль играл, я не разобрался.
— Я не был в Юрхэгуне, но все описывают его как длинный и запутанный лабиринт. Это так?
— Да. Всё верно. Целые мили гротов и пещер, переходов и лестниц… То, что я увидел снаружи, лишь рукотворные пристройки к настоящим «внутренностям» этого места. Природа или человек создали подземный город, блуждать по которому можно часами.
— Вы пытались найти выход наружу?
— Только в начале. Потом, поразмыслив, я пришёл к выводу, что оказаться под открытым небом, рядом с эпицентром ядерного взрыва, не лучшая идея. Ионизирующее излучение увидеть или почувствовать нельзя. Но и школьнику понятно, чем оно опасно. Возможно, только окружающие камни и защитили нас от него. Укрыли и спасли. Что там происходит за пределами Юнхэгуна, я не знал.
Поэтому моей основной заботой было найти тех, кому я могу передать своих подопечных. Желательно, чтобы они не начали палить в меня при этом, развернуться и послав всех и вся искать путь к спасению самостоятельно. Безразлично кто это будет. Сопротивление, родители этих детей, моё командование или блаженный приверженец забытого культа, живущий здесь до прихода всех нас. Мне было всё равно. Лишь бы отделаться от них побыстрее. Теперь я даже не знал на чьей я стороне. И кого буду рад увидеть больше. Иногда до моего слуха доносились далёкие голоса и звуки перестрелки, но в тех катакомбах определить направление почти невозможно. Тебе кажется, что шум идёт из-за поворота, высовываешься, вслушиваешься, крадёшься до следующего, а за ним ничего. Теперь кажется, что он позади или сбоку, или вообще сверху. Чертовщина. Даже эхо собственных шагов замолкает секунд через десять. Становится объёмным, удаляется, отражаясь от стен, заставляя воображение рисовать картины преследователей, крадущихся за нами попятам. Благо та шестёрка, рядом со мной, помалкивала и повторяла все мои движения. Так продолжалось несколько часов. Людей мы встретили неожиданно. Будь я один… Дьявол! Было больно. Второй раз в жизни мне вмазали прикладом по лицу. Это стало входить в привычку. Хорошо хоть сил у атакующего было немного. Я не вырубился, но потерял равновесие и этого хватило, чтобы меня повалили и скрутили, мелькавшие в слабом свете силуэты. Гражданские. Четверо мужиков. Пятый — старик.
— Это
