— Не делаешь ли ты ошибки, Дезире, что не принимаешь Наполеона всерьез? — сказала Жюли.
— Ты забываешь, что я первая приняла его всерьез. Но сейчас мы должны поторопиться. Я хочу посмотреть на кортеж членов Сената перед тем, как ехать в Дом Инвалидов.
Агенты полиции охраняли подъезд Люксембургского дворца, и я слышала, как они называли Наполеона императором Франции. Во главе кортежа ехал батальон драгун. Затем следовали двенадцать муниципальных советников пешком, все в поту. Это не было большим удовольствием для господ, не привыкших ходить пешком! Сзади них показались два префекта в парадной форме. И затем под оглушительный хохот зрителей — Фонтен, президент Сената, верхом на лошади. Фонтена посадили на гнедую лошадь, смирную как ягненок, которую к тому же вел под уздцы конюх. И все-таки создавалось впечатление, что президент Сената свалится с лошади с минуты на минуту. В левой руке он держал свиток пергамента, правой вцепился в луку седла. Сзади него маршировали все члены Сената. Сзади шел военный оркестр, так громко игравший кавалерийский марш, что даже спокойная лошадь Фонтена взволнованно трясла ушами. Офицеры парижского гарнизона и четыре эскадрона кавалерии замыкали шествие.
Возле дворца кортеж остановился. Трубач проиграл сигнал. Бедный Фонтен развернул свиток и прочел постановление консульского Сената, который решил избрать первого консула генерала Бонапарта императором Франции. Толпа слушала в молчании, и когда он окончил, несколько голосов закричали: «Да здравствует император!» Военная музыка заиграла Марсельезу, затем кортеж двинулся дальше. Фонтен читал прокламацию также на площади Законодательства, Вандомской, Карусель и перед городской ратушей.
Потом мы с Жюли приказали кучеру везти нас как можно быстрее к Дому Инвалидов, так как мог произойти ужасный скандал, если бы мы опоздали к намеченному часу. Нас провели на галерею, предназначенную для императрицы и дам королевской семьи, а также для жен маршалов. Мы поспели в последний момент. Жюли быстро проскользнула на свое место, слева от Жозефины. Меня посадили во втором ряду, и я повернула шею, чтобы бросить взгляд между страусовых перьев, которые украшали прическу Жюли, и детских кудряшек, украшенных нитками жемчуга, на головке Жозефины.
Внизу было видно колышущееся море мундиров. В первых рядах сидели семьсот офицеров возвращенной из Египта армии, сзади них — худые и застывшие в неподвижности двести слушателей Политехнической академии.
Перед церковными скамьями поставили восемнадцать золоченых кресел. Там сияло золото на темно-синих мундирах. Маршалы в противовес скованности других военных, казалось, развлекались. Я увидела, что Жан-Батист с увлечением рассказывает что-то маршалу Массена, а Жюно даже повернул к нам свою золотистую голову и делал какие-то гримасы своей жене. Жозефина открыла свой веер и сделала ему знак, что он ведет себя невозможно.
Наконец замолчали и маршалы. Кардинал вышел перед алтарем, стал на колени и молча начал молиться. В то же мгновенье мы услышали снаружи звуки труб и выкрики толпы: «Да здравствует император!»
Кардинал поднялся с колен и медленно пошел к входным дверям Дома Инвалидов в сопровождении десяти почтенных церковнослужителей. Там он встретил императора Франции. Жозеф, Луи и министры сопровождали Наполеона. Оба принца были в странных костюмах. В бархатных жилетах, широких штанах и шелковых белых чулках они походили на актеров, играющих роль лакеев в спектакле Комеди Франсез.
Процессия прибывших, смешавшись со служителями собора, заиграла всеми цветами радуги. Во главе шли Наполеон и кардинал. Наполеон был в темно-зеленом мундире без всяких украшений.
— Он сошел с ума! Он надел свою полковничью форму без знаков отличия, — зашептала Каролина возмущенно.
Она сидела рядом с принцессой Гортенс. Гортенс толкнула ее острым локтем и шепнула:
— Тише!
Медленно Наполеон поднялся по трем ступеням, которые вели к золоченому трону с левой стороны алтаря. Я думаю, что это был трон, так как я раньше не видела трона. Потом он сел на этот трон, маленькая одинокая фигурка в зеленом полковничьем мундире.
Я изо всех сил старалась разглядеть эмблему, вырезанную на высокой спинке этого золоченого кресла. Это была «Н», огромная «Н», окруженная лавровым венком.
Шелест шелковых платьев дал мне понять, что нужно опуститься на колени, и я услышала, что кардинал начал мессу. Наполеон встал и сошел на две ступеньки вниз.
— Он отказался исповедоваться, — зашептала Каролина на ухо Полетт. — Однако дядюшка Феш его быстро уговорил.
Гортенс опять зашикала. Жозефина закрыла лицо руками. Она молилась самозабвенно.
Дядюшка Феш…
Аббат, который во время Революции решил выбрать себе карьеру коммивояжера и попросил у Этьена место в торговом доме Клари, уже довольно давно вернулся к своему привычному делу священнослужителя. С того дня, когда французские войска вошли в Рим и генерал Бонапарт вырабатывал условия мира с Ватиканом, дядюшка Феш надел кардинальскую митру. И сейчас дядюшка Феш в пурпурной мантии поднимает золотую дарохранительницу.
На коленях были маршалы, офицеры, слушатели Политехнического училища, солдаты — все были на коленях. Жозефина, первая императрица Франции, и рядом с ней вся семья Бонапарта — были на коленях. Церковные служки были на коленях.
А Наполеон стоял на первой ступеньке трона и только слегка склонил голову с видом вежливого внимания. Замолкли последние звуки органа. По церкви прошелестел легкий вздох. Потом тысяча человек задержала дыхание. Наполеон достал из кармана мундира бумагу и начал говорить. Он даже не развернул листок. Он говорил, не заглядывая в написанный текст. Без усилия его голос с металлическим оттенком разносился по всей церкви.
— Ом брал уроки дикции у одного актера, — зашептала Каролина.
— Нет, у актрисы, — сказала Полетт с подавленным смехом. — У мадемуазель Жорж.
— Тише, — прошипела Гортенс.
Закончив говорить, Наполеон сошел со ступенек своего трона. Он подошел к алтарю и поднял правую руку, принося присягу. Потом он обратился к присутствующим:
— Клянитесь приложить все ваши силы для сохранения прав, на которые опирается наше государство: свобода, равенство. Клянитесь!
Все руки поднялись. Моя рука также. Возглас клятвы поднялся волной до высоких сводов Дома Инвалидов и долго дрожал в переполненном соборе.
Началось «Те-деум» [11]. Медленно Наполеон вернулся на свой трон и внимательно смотрел на ряды скамей. Орган гремел.
Сопровождаемый восемнадцатью маршалами в расшитых золотом мундирах, Наполеон покинул церковь. Перед церковью он сел на белую лошадь и вернулся в Тюильри во главе всех офицеров гвардии. Толпы народа радостно кричали. Женщина с безумным взглядом протягивала к Наполеону грудного ребенка и кричала: «Благослови его! Благослови!»
