жизни, перехожу к своему вопросу:
– Ген, Коля спрашивал тебя про Макеева?
– Было дело, да только ничего там криминального. Я вообще не понимаю: что вы с Горским к мужику пристали? Нормальный он. Ну, пару раз по налогам чудил, так там мелочи. Не к чему придраться, Лерой, серьёзно!
– Не верю я ему, понимаешь? – Не знаю, как объяснить это чувство, но отчётливо вижу, что Павлик ведёт свою игру, в которой нет места любви к Арине.
– Знаешь, Валер, – озабоченно добавляет Миронов, – ты прости меня, старого, что лезу не в своё дело, да только Кшинский твой и без Макеева себя до беды доведёт.
– О чём ты?
– Не телефонный это разговор, Амиров. Давай на днях пересечемся да потолкуем? Идёт?
– Идёт.
Я никогда не смотрел на это дело под иным углом. Всегда считал, что угроза исходит исключительно от Макеева: слишком он идеальный, вылизанный и подозрительно влюблённый в мелкую. Но сегодня уже второй раз невольно наталкиваюсь на мысль, что, возможно, не там рою. Договорившись с Мироновым о встрече, собираюсь вернуться к мужикам, но замечаю краем глаза, как из дома выходит Снежана под ручку с Петей... Уезжают!
– Сеня, – ловлю телохранителя жены Кшинского. – Куда они?
– А догадайся? – ухмыляется один из лучших моих бойцов, но вскоре понимает, что шутить я не настроен. – По магазинам, куда же ещё! Этой выдре фиолетово, что её мужик ночь без сна провёл, а падчерица загибается в своей комнате.
Арсений что-то ещё причитает, сетуя, как надоело ему впустую следить за супругой Кшинского, которая, кроме как по бутикам и спа, больше никуда и не выходит, но я его практически не слышу. Их отъезд – мой шанс увидеть Арину, и я его не упущу.
Дожидаюсь, когда автомобиль Петра выедет за пределы территории, и несусь к дому. В считанные секунды преодолеваю лестницу на второй этаж и, минуя длинный коридор, замираю возле комнаты Рины. Как сопливый подросток, стою напротив двери, не решаясь войти. Мне так много нужно сказать мелкой, всё объяснить, найти слова, чтобы она услышала! Доверилась мне! Простила!
Меня как никогда переполняют чувства, которые, перехлёстываясь с пережитым утром волнением, того и гляди разорвут меня в клочья. Лёгкий стук в дверь, и новая порция неуверенности вперемешку со жгучим желанием поскорее ворваться в комнату Арины накрывает с головой. Но в ответ – ничего: ни шороха, ни звука.
Не мешкая, открываю дверь и вижу её. Маленькая, хрупкая, невесомая, она лежит посреди огромной кровати и прижимает к груди потрёпанную мягкую игрушку. Закрытые глаза и ровное дыхание безошибочно указывают, что мелкая спит, подтянув колени к груди.
Подхожу к ней медленно, бесшумно, изо всех сил стараясь не потревожить её сон. Знаю, как он ей сейчас необходим, и ни в коем разе не хочу её лишать отдыха. Шаг-другой, и я сажусь на корточки возле изголовья кровати, не отрывая взгляда от Арины. Сгораю от желания прикоснуться к ней, поделиться своим теплом, но вместо этого лишь тихонько поправляю одеяло, сбившееся в ногах моей девочки.
Сколько я так сижу, не знаю. Смотрю на Рину, на точёные черты лица и нежные изгибы, а ещё решаюсь накрыть её ладонь, такую тонкую и маленькую, своей увесистой и немного грубой, и в этот момент слишком отчётливо понимаю, что никогда больше не смогу отпустить Рину от себя!
Тону в своих мыслях и мечтах и не замечаю, как начинаю слегка перебирать её пальчики в своей руке: желание быть ближе, пропитаться ею насквозь перевешивает здравый смысл и оттого будит мелкую. Та открывает глаза и растерянно смотрит на меня. Арина не пугается, не выдёргивает руки́ из моего плена, а лишь смотрит на меня немного печально, чуть отстранённо и холодно.
– Привет, как ты? – бормочу, списывая реакцию Кшинской на слабость и плохое самочувствие, а затем протягиваю ладонь, чтобы коснуться её щёки и большим пальцем подцепить одинокую слезинку, упорно прокладывающую себе извилистую дорожку вниз.
– Не плачь, – шепчу, несмело улыбаясь. Моя глупая девочка, сбежавшая от меня и чуть не погибшая от безалаберности взрослых. – Всё хорошо! Теперь всё будет хорошо.
Жду, что Арина хоть как-то отреагирует: может, улыбнётся в ответ или что-то ответит. Но она продолжает молчать, не сводя с меня пустого и отрешённого взгляда.
– Тебе больно? – Волнуюсь, что последствия отравления всё ещё могут причинять девчонке дискомфорт, но та лишь качает головой и продолжает молчать.
– Что-нибудь нужно? Воды, лекарство? – Оглядываюсь по сторонам, в попытках отыскать то, что сможет помочь облегчить её состояние, но Арина снова едва мотает головой, не отводя от меня глаз. Мне не нравится то, как она смотрит на меня. Более того, этот взор, наполненный разочарованием и беспомощными слезами, меня пугает.
– На тебе лица нет, мелкая! – хриплю в отчаянии. – Что этот урод с тобой сделал? Скажи…
– Уходи, – бормочет она в ответ одними губами так, что я с трудом различаю смысл сказанного.
– Никуда я не уйду! – Упорно собираю с её щёк солёную влагу одной рукой, второй же сильнее переплетаю наши пальцы. – Рина, ты себя видела? Господи, девочка моя, что произошло?!
– Уходи, – повторяет она чуть громче, не понимая, что больше я не отойду от неё ни на шаг.
– Макеев что-то сделал тебе? Обидел? – Я не верю, что простая ссора способна так изувечить человека. Нет, для того, чтобы Арина сдалась, отчаялась, должно было произойти что-то действительно нехорошее. И дело тут совсем не в таблетке...
– Нет, – хриплым, сорванным голосом отвечает Рина, а у меня щемит в груди от понимания, сколько боли скрывается за этим её «нет».
– Не верю. Арин, ты...
– Уходи! – срывается она на крик, выдернув свою ладонь из моей и не дав мне закончить фразу.– Это я обидела Пашу! Я! И сейчас сожалею! Мне плохо без него! Тоскливо! А тут ты... Опять ты!
– Ещё скажи, что любишь Макеева! –
