– Поняла что? – с опаской уточняю у Стервеллы.
– Что Амиров мешает тебе строить нормальные отношения с Павлом. Нет, Лерой хороший и, наверно, лучший в своём деле, но его слишком много, а вам с Макеевым нужно чуть больше свободы. Я права, Арина? – Стервелла смотрит на меня с натянутой улыбкой, явно переигрывая, но сейчас берусь её поддержать. Главное же – результат?
– Да, всё так.
– Всё же решилась помириться с Павлом? – Глаза отца вмиг наполняются интересом и азартом. Как же ему не терпится сбагрить меня Паше!
– Не знаю... – неуверенно бубню в ответ, но если хочу избавиться от Лероя, то правду отцу знать не обязательно, а потому добавляю. – Может быть... Наверно... Скорее всего.
– Вот помиритесь, тогда и подумаю над твоей просьбой, а пока...
– Милый, – вступается Стервелла, – Амиров слишком опекает нашу девочку, а Павел этого не понимает и ревнует.
Снежана говорит всё верно, но меня пугает её излишняя осведомлённость и заинтересованность в этом вопросе. Хотя поведение мачехи мне давно кажется странным. А в ту ночь, когда я вернулась от Амирова, она и подавно была сама не своя.
Помню, как я сидела на лестнице, то и дело воскрешая в памяти образ Горской и её слова. Снежана впервые не прошла мимо, не стала бросать в мой адрес оскорбления, хотя я и разнесла вдребезги всю посуду... Вместо этого она села рядом и долго гладила меня по голове, как маленькую, а я... я была ей благодарна. Правда, её змеиное нутро вылезло слишком быстро, стоило отцу уйти спать. В момент из заботливой и ласковой Снежана стала прежней – озлобленной и люто меня ненавидящей. В ту ночь я узнала о себе многое, но главное – что я идиотка, которая не ценит расчудесного Павла с его миллионами. А после мачеха сунула мне таблетку – ту самую, успокоительную. А я по глупости её проглотила. Жаль, что таблетка была всего одна...
– Так, – заключает отец, складывая газету и поднимая на нас со Снежаной взгляд. – Амиров остаётся. С Павлом чтобы помирилась! А мне пора!
Он довольно резко встаёт из-за стола, чмокает в макушку свою ненаглядную супругу и проносится мимо меня к выходу.
– Надеюсь, мою сестру папа будет любить сильнее, чем меня, – рассуждаю вслух и в этот момент наталкиваюсь на пристальный взгляд мачехи. – Что я опять сказала не так?
– Глупая ты, Арина! – вздыхает Снежана. – Это еще цветочки! Когда родится малышка, Петя и вовсе о тебе позабудет. Так что, пока не поздно, держись за Макеева, иначе...
– Ненавижу! – вспыхиваю, недослушав, и, бросив недоеденный завтрак, выбегаю следом за отцом.
– Про врача не забывай! – доносится в спину елейный голосок Стервеллы.
Тереблю рукава толстовки, никак не решаясь выйти во двор. Меньше чем через час у меня назначен приём у Олега Витальевича. Будь на его месте любой другой врач, я бы точно проигнорировала визит: ехать куда-то с Амировым не хочу. Но Олег Витальевич возится со мной с детства и постоянно в разговоре вспоминает мою маму, отчего встречи с ним всегда наполнены печальной радостью, такой трогательной и важной для меня.
– Привет, – произношу еле слышно, покорно усаживаясь на заднее сиденье автомобиля Амирова.
– Доброе утро, – доносится со стороны водителя бесцветный голос. Лерой не смотрит на меня, не улыбается, ничего не спрашивает – просто заводит двигатель и плавно начинает выезжать с парковки. Я добилась своего: мы стали чужими.
– Как дела? – Меня напрягает тишина. Она не кажется естественной – напротив, давит, душит, выводит из себя.
– Нормально, – сухо отвечает Амиров, всем своим видом показывая, что не желает поддерживать беседу.
Отворачиваюсь к окну и медленно начинаю себя накручивать: может, я, и правда, веду себя как-то не так, раз от меня все отворачиваются...
– Лерой, мы можем остаться приятелями, раз иного не дано, правда? – не в силах выдержать повисшего молчания, бормочу, упираясь лбом в стекло.
– Нет! – уверенно отрезает Амиров, а потом как ни в чём не бывало уточняет: – После клиники, куда едем?
Хочу сказать «домой», но его холодное «нет» вновь провоцирует меня на глупость:
– Я обедаю с Макеевым, – заявляю твердо.
– Арин, до столицы нашей Родины к обеду не успеем, – еле сдерживает смех Лерой, а я ничего не понимаю.
– Амиров, ты, видимо, глухой, – ворчу себе под нос, наблюдая, как веселится этот балбес. – При чём тут столица?
– Вы так и не помирились, верно? – Лерой впервые за время движения смотрит на меня через зеркало заднего вида, но даже этого мимолётного взгляда хватает, чтобы глупое сердце вновь разогналось до предела. Почему? Почему у меня не получается смотреть на Амирова спокойно?
– Не твоё...
– Дело, – подхватывает Лерой и вновь улыбается. Гляжу на довольное выражение его лица, мелкие морщинки в уголках глаз и щетину на щеках, безбожно завидуя Горской, а потом вновь отворачиваюсь к окну, чтобы Лерой не заметил слёз в моих глазах. – Он улетел ещё утром. Вроде, в Москву, но я могу ошибаться. Неужели такой идеальный Макеев не сообщил об отъезде своей любимой девушке?
– Я просто забыла, – бормочу в оправдание, ощущая себя неимоверно жалкой в этот момент, и утыкаюсь в телефон, бесцельно пролистывая новостную ленту в социальной сети.
К дверям клиники мы подъезжаем минут через десять напряжённого молчания. Хватаю рюкзак и мобильный, желая поскорее вырваться на свободу, но в последний момент Лерой блокирует двери и оборачивается ко мне.
– Всего один вопрос, мелкая, и отпущу!
Влюблённый человек – неимоверно глупое создание, а ещё до одури уязвимое. По крайней мере, я – точно. Жизнь бьёт меня поганой метлой, заставляя скрючиваться от боли, но стоит свету едва мелькнуть в темноте, как нелепая надежда вновь заполоняет собой всё существо, безудержно нашёптывая: « А вдруг...»
Вот и сейчас
