— Гуч, — сказал Фредерик Пилчер опасливым шепотом, — ты подлец.
— Пилчер, — ответил Джон Гуч столь же приглушенным тоном, — ты низкий пройдоха. И если я замечу, что ты затолкнул мяч под куст, прольется кровь — и в больших количествах.
— Ха-ха!
— От ха-ха и слышу! — сказал Джон Гуч.
Мяч покоился в пучке жесткой травы, и, точно как предсказал Пилчер, вернуть его на поле ему удалось только тремя ударами. А чтобы достичь того места, куда упал мяч Джона Гуча, Фредерик Пилчер потратил семь ударов.
Однако в характере Джона Гуча хватало железа. Часто в моменты кризиса артистический темперамент выдает на-гора все лучшее, что в нем заключено. Тремя первыми короткими замахами полностью промазав по мячу, он чуть-чуть покатил его четвертым, чуть тронул с места пятым и, продолжая в том же духе, послал мяч по низкой дуге далеко за лунку в песочную яму. Фредерик Пилчер, целившийся в ту же яму, скиксовал, и мяч упокоился неподалеку от лунки. Шесть ударов, которые потребовались Джону, чтобы изъять мяч из песка, решили исход. Фредерик Пилчер после десятой лунки отставал на один удар.
Однако преимущество Джона Гуча оказалось недолговечным. При подходе к одиннадцатой лунке справа возникает глубокий овраг, через который перекинут деревянный мостик. Фредерик Пилчер не сумел загнать свой мяч в овраг, и он покатился почти к самой лунке. Джону Гучу уже мнилось, что победа за ним. Легкий короткий удар уведет его в глубину оврага, из которого на памяти людской еще ни разу не выбрался игрок его силы. Он, торжествуя, замахнулся клюшкой, и мяч, казалось, устремился к самому сердцу оврага.
Да, именно таков был прицел, и именно это нарушило тщательно выношенный план Джона Гуча. Мяч, в распоряжении которого имелся весь овраг, из чистого каприза решил вмазать в единственное место левых перил деревянного мостика, от которого мог отлететь прямо к лунке. Он свечой взмыл в воздух, упал на подстриженную траву у лунки и в следующий миг, пока Джон Гуч следил за ним, выпучив глаза и разинув рот, взял да и скатился в лунку.
Наступила вибрирующая тишина. Ее нарушила Агнес Флэк.
— Вот так, — объявила она. — Счет опять ровный. Одно можно сказать про вас двоих. С вами не соскучишься.
И вновь ее веселый смех вспугнул птиц с ближних и дальних деревьев. Джон Гуч, медленно приходя в себя после этого оглушительного взрыва, обнаружил, что уцепился за руку Фредерика Пилчера. Он отбросил ее от себя, будто омерзительную змею.
Такой угрюмо ожесточенной борьбы, которая велась вокруг следующих шести лунок, вероятно, не наблюдалось ни на одном поле для гольфа ни до, ни после. То один, то другой, казалось, должен был проиграть лунку, но каждый раз хорошо рассчитанный и своевременный удар противника сравнивал счет; к восемнадцатой лунке он оставался равным, и Джон Гуч, воспользовавшись тем, что Агнес нагнулась завязать шнурок, попытался воззвать к благородству своего бывшего друга.
— Фредерик, — сказал он, — это на тебя не похоже.
— Что не похоже на меня?
— Вести игру нечестно. Это абсолютно не похоже на былого Фредерика Пилчера.
— А как, по-твоему, ведешь игру ты?
— Ну, чуть хуже обычного, не спорю, — признался Джон Гуч. — Однако потому лишь, что нервничаю. А ты нарочно стараешься мазать, что крайне нечестно. И не могу понять, что тебя толкает на подобное?
— Не можешь, а?
Джон Гуч со всей искренностью прикоснулся к его плечу:
— Агнес Флэк — обворожительная девушка.
— Кто обворожительная?
— Агнес Флэк.
— Обворожительная девушка?
— Да.
— О?
— Она сделает тебя счастливым.
— Кто?
— Агнес Флэк.
— Сделает меня счастливым?
— Да.
— О?
Джон Гуч почувствовал себя так, будто бился головой о стену. Он не продвинулся вперед ни на йоту.
— Знаешь что? — сказал он. — Нам следовало бы заключить соглашение, как подобает джентльменам.
— Какие еще джентльмены?
— Ты и я.
— О?
Джону Гучу очень не нравились и выражение лица собеседника, и его тон. Впрочем, в Фредерике Пилчере ему не нравилось столько всего, что принимать хоть какие-то меры казалось абсолютно безнадежным. К тому же Агнес Флэк завершила завязывание шнурка и надвигалась на них, будто мастодонт по какой-нибудь доисторической равнине. На пустые разговоры времени не было.
— Соглашение между двумя джентльменами завершить матч вничью, — сказал он торопливо.
— А толку? Она заставит нас пройти добавочные лунки.
— А мы и их разыграем вничью.
— Чтобы начать сначала на следующий день?
— Но мы успеем скрыться отсюда.
— Сидни Макмэрдо последует за нами хоть на край света.
— Да, но зачем нам край света? Предположим, мы просто затаимся в Лондоне и отрастим бороды?
— В этом что-то есть, — задумчиво сказал Фредерик Пилчер.
— Ты согласен?
— Пожалуй.
— Великолепно!
— Что великолепно? — осведомилась Агнес Флэк, чей громовой топот оборвался возле них.
— А… э… матч, — пробормотал Джон Гуч, — я как раз говорил Пилчеру, что матч проходит великолепно.
Агнес Флэк хмыкнула. Она, казалось, несколько поутратила свою бурную энергию, ее угнетала какая-то мысль.
— Рада, что вы так думаете, — сказала она. — Вы оба всегда играете так?
— О да, да! Когда мы в форме.
— Хм! Ну, валяйте дальше.
Джон Гуч с легким сердцем приготовился атаковать последнюю лунку матча. С его души скатилось тяжелое бремя, и он сказал себе, что уж теперь-то можно пуститься во все тяжкие. Он мощно размахнулся, и мяч, принявший удар точно слева, унесся вправо, ударился о барьерчик и, просвистев обратно на большой скорости, скосил бы лодыжки Агнес Флэк, если бы точно в этот момент она не подпрыгнула, приведя на память одну из резвых гор, упомянутых в сто тринадцатом псалме.
— Извини, старина, — поспешно сказал Джон Гуч, краснея под холодно-подозрительным взглядом Фредерика Пилчера, — извини, Фредерик, старина. Это вышло абсолютно непреднамеренно.
— С какой, собственно, стати вы извиняетесь перед ним? — вопросила Агнес Флэк с жаром. Бедной девочке чудом удалось избегнуть травмы, и все ее чувства были взбудоражены.
Извинения Джона Гуча явно не рассеяли подозрений Фредерика Пилчера. Он послал мяч на безопасные тридцать ярдов и с видом человека, медлящего с вынесением окончательного приговора, ждал очередного удара своего противника. С великим облегчением Джон Гуч энергичным ударом доказал свои bona fides,[15] послав мяч почти к самой траве вокруг лунки.
Фредерик Пилчер, казалось, был удовлетворен, и после второго удара его мяч приземлился в непосредственной близости от лунки.
Фредерик Пилчер нагнулся и взял мяч в руку.
— Э-эй! — крикнула Агнес Флэк.
— Стой! — взвизгнул Джон Гуч.
— Что вы такое себе позволяете? — сказала Агнес Флэк.
Фредерик Пилчер поглядел на них с легким удивлением.
— В чем дело? — спросил он кротко. — На мой мяч налипла глина. Я просто хотел ее счистить.
— О небо! — прогремела Агнес Флэк. — Вы что, даже правил не читали? Вы дисквалифицированы!
— Дисквалифицирован?
— Дис-ква-ко-всем-чертям-ли-фи-ци-ро-ва-ны, — сказала Агнес Флэк, а ее глаза полыхали презрением. — Матч выиграл этот косорукий калека.
Фредерик Пилчер испустил глубокий вздох.
— Да будет так, — сказал он. — Да будет так.
— То есть как — да будет? Уже есть.
— Именно. Именно. Я понял. Я проиграл матч. Да будет так!
И, поникнув, Фредерик Пилчер побрел в направлении бара.
Джон Гуч следил за его удаляющейся фигурой, кипя яростью, которая на время отняла у него дар речи. Ему следовало, твердил он себе, предвидеть что-то в этом духе. Фредерик Пилчер, презрев элементарную порядочность и принципы честной игры, надул его самым наглым образом. Он содрогнулся при мысли, каким чернильным должен быть оттенок души Фредерика Пилчера, и судорожно пожалел, что не сообразил первым ухватить мяч. Поздно! Поздно!
На мгновение своего рода красная мгла заволокла все вокруг. Но мгла рассеялась, и он увидел перед собой Агнес Флэк, которая глядела на него как-то взвешивающе со странным выражением в глазах. А позади нее, мрачно привалившись к стене клуба, Сидни Макмэрдо поигрывал вздувшимися под пиджаком мышцами, а его могучие пальцы рвали в клочья нечто, сильно напоминающее отрезок водопроводной трубы.
Джон Гуч не колебался ни секунды. Хотя Макмэрдо рвал трубу на клочки в некотором отдалении, видел он его с полной ясностью и с равной ясностью помнил все подробности своей недавней беседы с ним. Он сделал шаг к Агнес Флэк и, раза два вздохнув, заговорил.
— Агнес, — сказал он хрипло, — есть нечто, в чем я хочу признаться вам! Ах, Агнес, неужели вы не догадывались…
