Тяжкие страдания на поле для гольфа
По-моему, два молодых человека в гольфах буйной шахматной расцветки были слегка удивлены, когда подняли глаза и увидели, что над их столиком возник мистер Муллинер, словно джинн, благодушный Раб Лампы. Поглощенные своей беседой, эти двое не заметили его приближения. Они впервые переступили порог «Отдыха удильщика», в первый раз увидели Мудреца его зала и пока еще не знали, что мистер Муллинер любое собрание своих ближних в количестве более одного считает благодарной аудиторией.
— Добрый вечер, джентльмены, — сказал мистер Муллинер. — Как вижу, вы играли в гольф.
Они сказали, что да, играли.
— И партия доставила вам удовольствие?
Они сказали, что да, доставила.
— Быть может, вы дозволите мне попросить мисс Постлетуэйт, королеву буфетчиц, вновь наполнить ваши емкости?
Они сказали, что да, дозволят.
— Гольф, — сказал мистер Муллинер, придвигая стул и плавно на него опускаясь, — это игра, в которую я не играю вот уже несколько лет. Я никогда особенно в ней не блистал и постепенно отказался от нее ради ужения рыбы, занятия менее требовательного и более располагающего к размышлениям. Весьма любопытный факт: хотя Муллинеры на редкость одаренны буквально во всех областях жизни, спортом из нас увлекались лишь немногие. Собственно говоря, единственным членом нашей семьи, кто научился орудовать клюшками в полной мере, была дочь моей дальней родственницы, принадлежавшей к девонширским Муллинерам, которая вышла замуж за некоего Флэка. Девушку звали Агнес. Быть может, вам доводилось встречаться с ней? Она постоянно участвует в турнирах и матчах, если не ошибаюсь.
Молодые люди сказали, что нет, фамилия Флэк им как будто незнакома.
— О? — сказал мистер Муллинер. — Жаль-жаль. Ведь тогда эта история показалась бы вам еще интереснее.
Молодые люди переглянулись.
— История? — спросил тот, чьи гольфы были особенно клетчатыми, голосом, выдававшим бурное волнение.
— История? — повторил его товарищ, слегка побелев.
— История, — сказал мистер Муллинер, — Джона Гуча, Фредерика Пилчера, Сидни Макмэрдо и Агнес Флэк.
Первый молодой человек сказал, что понятия не имел, насколько час уже поздний. Второй молодой человек сказал, что просто поразительно, как летит время. И они что-то забормотали о поездах.
— История, — сказал мистер Муллинер, удерживая их на месте с величайшей непринужденностью, благодаря которой он в подобных случаях неизменно оказывался победителем, — Агнес Флэк, Сидни Макмэрдо, Фредерика Пилчера и Джона Гуча.
Поистине странно (продолжал мистер Муллинер), как много среди тех, кто посвятил себя Искусству, найдется тихих, робких, невысоких ростом субъектов, застенчивых в обществе и способных к самовыражению только с помощью кисти или пера. Я убеждаюсь в этом снова и снова. Таким был Джон Гуч. Таким был и Фредерик Пилчер. Гуч был писателем, а Пилчер художником, и они постоянно встречались в доме Агнес Флэк, частыми посетителями которого были. И всякий раз, когда они встречались там, Джон Гуч говорил себе, глядя, как Пилчер балансирует чашкой с чаем и улыбается слабой заискивающей улыбкой: «Я люблю Фредерика, но и ближайший его друг не мог бы отрицать, что он мокрейшая тряпка». А Пилчер, глядя, как Гуч сидит на краешке стула и теребит галстук, приходил к выводу: «Хотя Джон и симпатявка, однако в смешанном обществе он, бесспорно, ноль без палочки».
Однако если когда-либо у мужчин бывают основания робеть в присутствии представительницы прекрасного пола, то, бесспорно, у этих двух они имелись. В гольфе оба дальше восемнадцати лунок не забирались, Агнес же была на поле фонтаном энергии и меткости. Этому — особенно в долгой игре — очень способствовало ее телосложение. Рост Агнес в носках равнялся пяти футам десяти дюймам, а плечи и бицепсы вызвали бы завистливое восхищение у любой увитой мускулами дамы, которая на сцене мюзик-холла благодушно позволяет шестерым братьям, трем сестрам и свояку взгромоздиться на свои ключицы, пока оркестр тянет нескончаемую ноту, а публика устремляется в буфет. Ее глаза поспорили бы с глазами самой властной из самодержиц, каких только знала история, а когда она смеялась, сильные мужчины зажимали виски в ладонях, удерживая на месте черепную крышку.
В ее присутствии даже Сидни Макмэрдо превращался в отсыревшую промокашку, а он весил двести одиннадцать футов и один раз вышел в полуфинал чемпионата по гольфу среди любителей. Он любил Агнес Флэк с тупой преданностью. И все же — уж такова жизнь — когда она смеялась, то почти всегда над ним. Я слышал из верного источника, что дальний рокот ее смеха, когда он сделал ей предложение у шестой лунки, донесся до клубного гардероба и два игрока, побаивавшихся гроз, решили отложить свой матч.
Вот какой была Агнес Флэк. И вот каким был Сидни Макмэрдо. И стало быть, вот какими были Фредерик Пилчер и Джон Гуч.
Джон Гуч ни в каком смысле не состоял в приятелях Сидни Макмэрдо, хотя, конечно, порой они обменивались парой-другой слов, а потому он был крайне удивлен, когда однажды вечером, работая над детективным рассказом — ибо его талант находил выражение главным образом в крови, выстрелах под покровом ночи и миллионерах, которых находили убитыми в запертых комнатах, проникнуть куда можно было лишь через окно в сорока футах над землей, — он вдруг увидел, как массивная фигура Макмэрдо переступила его порог и расположилась в кресле.
Кресло заскрипело. Гуч выпучил глаза. Макмэрдо застонал.
— Вам нездоровится? — осведомился Джон Гуч.
— Ха! — сказал Сидни Макмэрдо.
Он сидел, спрятав лицо в ладонях, но теперь поднял голову, и багряное мерцание его глаз ввергло Джона Гуча в панический ужас. Гость напомнил ему Гориллу в Человеческом Обличье из его романа «Тайна отсеченного уха».
— За ломаный пенс, — сказал Сидни Макмэрдо, демонстрируя корыстолюбивый дух, чуждый Горилле в Человеческом Обличье, которая не требовала платы наличными за свои преступления, — я бы разорвал вас в клочья.
— Меня? — с недоумением сказал Джон Гуч.
— Да, вас. И этого типчика Пилчера тоже. — Он встал, отошел к каминной полке, отломил угол и раскрошил его в пальцах. — Вы украли ее у меня.
— Украли? Кого?
— Мою Агнес.
Джон Гуч ошарашенно уставился на него. Украсть Агнес Флэк? Проще было бы уволочь Альберт-Холл. Он ничего не понимал.
— Она намерена выйти за вас замуж.
— Что-о?! — возопил Джон Гуч в полнейшем смятении.
— Либо за вас, либо за Пилчера. — Макмэрдо помолчал. — Может, порвать вас в мелкие клочья и втоптать в ковер? — задумчиво прошептал он.
— Нет, — категорически заявил Джон Гуч. В голове у него мутилось, но ответ на этот вопрос был кристально ясен.
— И чего вам понадобилось влезать? — простонал Сидни Макмэрдо, рассеянно взял кочергу и завязал ее двойным узлом. — У меня все шло лучше некуда, пока не появились вы, два прыща. Медленно, но верно я внушал ей любовь ко мне, а теперь этому не бывать. У меня к вам поручение. От нее. Сегодня я сделал ей предложение в одиннадцатый раз, и она, когда отсмеялась, сказала, что ни в коем случае не выйдет замуж за груду мышц. Она сказала, что ей требуются мозги. И велела мне передать вам и этому фурункулу Пилчеру, что внимательно наблюдала за вами и поняла, как горячо вы оба ее любите, хотя из застенчивости не решаетесь признаться ей. Однако она все понимает и выйдет за одного из вас.
Наступило длительное молчание.
— Пилчер — замечательный человек, — сказал Джон Гуч. — Она должна выйти за Пилчера.
— И выйдет, если он победит в матче.
— Каком матче?
— В гольф. Она прочитала рассказик в журнале про то, как двое парней разыграли в гольф, кому достанется героиня. А через пару дней она прочла еще три рассказика еще в трех журналах про то же самое, вот и решила счесть это предзнаменованием. Так что вы и подлюга Пилчер сыграете матч из восемнадцати лунок, и победитель получит Агнес.
— Победитель?
— Естественно.
— Я бы сказал… забыл, что я хотел сказать.
Макмэрдо прожег его взглядом.
— Гуч, — сказал он, — надеюсь, вы не принадлежите к беззаботным мотылькам, которые походя разбивают сердца девушек?
— Нет-нет, — сказал Гуч, впервые узнавший о том, чем занимаются мотыльки.
— Вы не один из тех, кто завоевывает любовь чудесной девушки и скачет дальше с небрежным смехом?
Джон Гуч сказал, что ни в коем случае. Ему в голову не пришло бы смеяться, и тем более небрежно, над какой-нибудь девушкой. К тому же он не умеет ездить верхом. Как-то он взял три урока в Гайд-парке, но так и не сумел удержаться в седле.
— Тем лучше для вас, — весомо сказал Сидни Макмэрдо. — Не то я бы знал, какие шаги предпринять. Даже и так… — Он умолк и посмотрел на кочергу взыскующим взглядом. — Нет-нет, — вздохнул он, — лучше не надо, лучше не надо. — Жестом покорности судьбе он бросил кочергу на пол. — В целом, пожалуй, лучше не надо. — Он встал, нахмурясь. — Что же, спокойной ночи, репей, — сказал он. — Матч состоится утром в пятницу. Да победит достойнейший… а вернее, чуть менее гнусный.
