– Все в порядке?
– Да, пожалуй.
Вокруг них сразу же образовалась своеобразная полоса отчуждения – генерал, его собеседник в плаще и даже очкастый зануда непроизвольно замкнули круг, смешавшись каким-то непостижимым образом с остальными «официальными лицами».
– Прошу вас… Моя машина готова? – не оборачиваясь, поинтересовался гость.
– Конечно!
– Тогда мы поедем… вдвоем.
Он подхватил старичка под локоть, увлек его за собою, заставив заторопиться в стеклянное чрево аэропорта всех: правительственную охрану, прибывшую вместе с ним, встречающих, журналистов, несколько мгновений назад выпущенных из загона…
– Несколько вопросов! Информационное телевидение!
– Газета «Невские берега»! Что вы думаете по поводу?..
– Радио «Вольный город» – только два слова!
– Господа! – Гостю такого уровня полагался референт, и он, разумеется, оказался на месте:
– Господа! Завтра утром, в восемь тридцать, в пансионате «Светлые ночи» состоится пресс-конференция. Транспорт автобусами, от мэрии и от Городского собрания, сбор в полвосьмого. Прошу не опаздывать!
Журналисты загомонили, кто радостно, кто возмущенно.
А на площади перед аэропортом уже формировался кортеж. Антрацитово-черные, реже – белые номенклатурные автомобили рычали и рявкали в несколько сот лошадиных сил, томился поодаль ОМОН, отборные парни из спецбатальона ГАИ весело переругивались, предвкушая лихую гонку. Сотрудники в штатском рассаживались по машинам, кто-то кашлянул на пробу в мегафон…
Покосившись на остановившегося в двух шагах русого супермена с карточкой-«вездеходом», водитель головного «мерседеса» закончил жаловаться на слесаря:
– Понимаешь, Максимыч… Я спрашиваю: «Ключ на тринадцать есть у тебя?» А он: «Есть, но мало». Козел ведь?
– Точно. Сволочь и куркуль!
Русоволосый немного переместился и занял позицию на пути между выходом из здания и автомобильной шеренгой.
– Та-ак! Приготовились все!
Лица, развернутые в одну сторону. Десятки любопытных глаз… Стриженые затылки тех, кому положено просматривать доступы к охраняемой персоне.
– Ну-ка, все – по машинам…
Процессия вывалилась на площадь – быстро и плотно, как паста из тюбика. Подполковник вцепился взглядом в лицо старика, а тот, издали заметив его русую, почти обесцвеченную солнцем макушку, до самой последней секунды изображал увлеченность беседой:
– Разумеется… Ситуация на Востоке беспокоит не только министра…
Только поравнявшись с огромной, плечистой фигурой подчиненного спросил, – молча, намеком на жест, едва уловимым движением многолетних морщин: как? нормально? сработали?
Да, ответил на том же языке подполковник. Все сделано.
– …потому что еще в Писании сказано: все испытывайте, хорошего держитесь!
– Не могу не согласиться. Как погода в Женеве?
– Да и не понял толком, сами ведь знаете… Прошу!
– Спасибо.
Мягко закрылись двери шикарного лимузина, начальник охраны распорядился в нагретый ладонями микрофон – и милицейская «вольво» с мигалками ринулась вперед, расчищать трассу. Вслед за ней, с места стремительно набирая скорость, двинулись остальные…
Подождав, пока опустевшая было площадь перед аэровокзалом не начала потихоньку заполняться озабоченным людом, русоволосый направился к паркингу. По пути отстегнул «вездеходный» пропуск, сунул его в карман – надо будет сдать с утра, подводить никого не хотелось, тем более что и нужды в этом особой нет.
Он забрался в машину, включил зажигание… Наступала короткая фаза инерции, так русоволосый называл состояние, когда операция, в сущности, завершена, все необходимые активные действия выполнены и остается только отслеживать нормальное развитие цепи событий.
В редких случаях требовались дополнительные усилия, чтобы довести задуманное штабом до конца. До логического конца…
– До метро подбросите? Десять баксов.
– Нет, простите. Занят!
С деньгами у подполковника все было в порядке.
* * *
– Второй-то… он что за мужик был?
Вопрос прозвучал нехотя, только чтобы не дать окончательно застояться предутренней тишине.
Дагутин устало приподнял веки:
– Нормальный мужик… Теперь-то чего уж! Отставник.
Непонятно почему, но это показалось всем исчерпывающей характеристикой. Опять замолчали, и Виноградов некстати вспомнил дагутинское, перед дверью: «…Я сейчас с ним потолкую!»
Не потолкует теперь.
Соседа угробили сразу же, вместе с Завидовским – может, чтобы свидетеля лишнего не оставлять, а может, просто чтоб под ногами не мешался. Даже прятать никуда не стали, так и лежал бедняга посреди кухни, со стаканом в руке и дырою в затылке… Когда прибыла опергруппа, из крана еще вытекала тоненькой струйкой вода.
– Господи, пошли мне трудную жизнь и легкую смерть!
Сержант, коротавший вместе с Борисом и Виноградовым время в дагутинской комнате, с уважением посмотрел на Виноградова:
– Это молитва такая?
– В некотором роде. Цитата!
– Ага… – Милиционер не знал толком, как себя вести с двумя хлопотными гражданами, предоставленными его попечению: вроде не задержанные, но… Утешало, что не только свое, родное, но даже понаехавшее невесть из какого дальнего отдела начальство само не определилось. А следователь, тот просто махнул ладошкой в сторону дядечек из уголовного розыска, мол, им решать – и покатил в кабинет, стучать по клавишам.
– За-дол-ба-ли! – смачно выругался Дагутин.
– Да уж! – согласился с ним Владимир Александрович. Пожалуй, вторая ночь под присмотром милицейских фуражек – это не повод для оптимизма.
– Я вот что думаю… я уже начальству говорил. – Сержант почувствовал загустевшее в воздухе раздражение и попытался взять инициативу: – Этот мужик, сосед, он ведь кого-то напоить хотел!
– Да?
– Точно! Пошел в кухню, воды набрать, они за ним – и завалили.
– Шерлок ты наш Холмс… второго года службы.
– Подожди, Боря, не рычи на юношу! – Скорее всего, в Виноградове умер великий педагог. Он питал неистребимую симпатию ко всем, кто тянется к свету знаний, кто еще способен напрягать мозги. – Подожди… А что, если наоборот?
– Как это?
– Ну, допустим, некто приглашает беднягу на кухню для доверительной беседы. Чтобы без посторонних ушей. Выслушивает, узнает, что надо, – и ликвидирует. А насчет попить – просто попросил, для отвлечения внимания.
– Это чьих таких посторонних ушей? – хмыкнул Борис.
– Ну, к примеру – Лелика.
– Не знаю… А почему не могло быть так, что пришли к моему отставнику, что-то не поделили, убили его. А на шум Лелик высунулся – и его заодно!
– Не катит! – яростно бросился рвать реванш милиционер: – Не годится… Мужика сразу убили, а этого вашего приятеля еще связали сначала. Врезали пару раз, прежде чем застрелить….
– Соображаешь, – вздохнул Дагутин.
– В принципе, они могли Лелика и с собой притащить…
– Сюда? Зачем это?
– Не знаю… Слушай, Боря, если кто к тебе или к матери твой приходил, – он впускал?
– Еще чего! Все разговоры – только через дверь. Из военкомата, помню, повестку…
– А ментов? – нерешительно вставил сержант.
– Слушай, ты! Если ты такой умный…
– Американец сказал бы: если ты такой умный, где твой миллион долларов? – На пороге стоял почему-то довольный майор Филимонов, начальник «уголовки» отдела, работавшего по налету на Кристинкину квартиру. Этот самый Александр Олегович примчался посреди ночи, по первому же звонку, но Виноградов не общался с ним с того момента, как отправили в морг покойников.
– Вот именно! – воспрял Дагутин. – Ну, скоро?
– Собственно, все. Заканчиваем. А что касается вашей дискуссии. Мой опер, когда первый раз сюда заезжал, пообщался с этим мужичком. Попросил, если что узнает, – сразу звякнуть.
– Это если я появлюсь?
– Ну не только вы, Дагутин. И насчет Виноградова, и насчет Завидовского… Установка была – впустить, задержать в квартире, связаться с нами.
– Он что – согласился? Вот сволочь!
Филимонов укоризненно покачал головой:
– Согласился.
– А мог бы жить еще да жить, – не удержался Владимир Александрович.
– Вероятно!
– Значит, скорее всего, первым пришел Лелик… Тогда понятно, почему он его впустил! А уже потом – что… менты?
– Или те, кто так представился…
– Нет, скорее всего – они изображали милицейскую засаду. Появились после отъезда вашего сыщика, запудрили мозги соседу, тем более почва уже оказалась подготовлена, и он рад был Борису подгадить… Взяли Завидовского, когда появился, убили, а потом и «помощнику» рот заткнули!
– Сомневаюсь. – Филимонов оторвался наконец от косяка, обошел покрытый плюшевой скатертью овальный стол и уселся в кресло. В то самое кресло, где убили Лелика.
