– Это бред, в лучшем случае. Или провокация!
– Ага! Заговор масонов и китайской мафии. – Следователю начало надоедать словоблудие, и он перешел к делу:
– Изложите еще раз, подробно, как вы провели время со вчерашнего вечера до момента задержания. Под запись!
– Задержания? – Виноградов снова поднял удивленные брови, но, не дождавшись ответа, продолжил:
– Вчера вечером, приблизительно в восемь часов, мы собрались на квартире у моего приятеля Завидовского Алексея, чтобы поиграть в преферанс.
– Кто – мы?
– Я, Алексей и Борис Дагутин.
– Вы давно знакомы?
– Бориса я знаю давно, еще по милиции. С Алексеем познакомился около года назад, в мэрии, когда решал лицензионные вопросы…
– Что писали? – заинтересовался начальник розыска.
Виноградов понял, что речь идет о картах:
– «Ленинградку», до двадцати в пуле! – Для человека, не увлеченного преферансом, это прозвучало бы полной абракадаброй, но сыщик с пониманием уточнил:
– Висты двойные?
– Как положено.
– Странно! А вот Дагутин по-другому излагает…
Ясно было, что это блеф, стандартная попытка нащупать, где предполагаемые соучастники не успели договориться – в девяти случаях из десяти группы сыпятся именно на таких трудно предусматриваемых мелочах.
– Это его проблемы.
– Кто выиграл?
– Это не относится к делу! Кстати, опережая возможные вопросы: мы рассчитались сразу же, поэтому запись игры хранить не имело никакого смысла. Кто именно ее порвал – не помню… Но мать Завидовского все время находилась дома и может подтвердить, что ушли мы примерно в полдвенадцатого.
– Засиделись! Здорово выпили?
– Ну, во-первых, играть начали не сразу – пока поели, то-се… Потом в «распасах» застряли. В процессе не употребляли, карты этого не любят: так, за ужином немного и после, на ход ноги. Бутылку водки на троих, правда большую… в общей сложности.
– Что было потом?
– У метро возник конфликт с ларечницей, я рассказывал. И нас забрали в ментовку, пардон! – в отделение. Продержали до утра, потом отпустили. В десятом часу, кажется…
– Вы говорили, что согласно книге учета доставленных…
– Да! Там написано, что выпустили нас в час тридцать ночи, но это просто, чтоб задницу прикрыть. Протоколы-то начальник порвал! Но дежурная смена должна подтвердить, потом тот старшина, который вещи возвращал…
– Серьезно? Вы думаете, что сотрудники отделения дадут показания, что незаконно удерживали трех человек в течение ночи? А потом запись фальсифицировали? В лучшем случае утренний дежурный подтвердит, что вы с приятелями заявились к нему невесть откуда за вещами, которые то ли забыли спьяну забрать, то ли на захотели…
Виноградов вздохнул и попытался уцепиться за соломинку формальной логики:
– Но мужики! Неужели же я не придумал бы чего-нибудь попроще, если бы захотел? Стал бы тут городить хрен знает что, если бы для алиби?
В голосе его уже слабенько зазвучали просящие нотки, и следователь это почувствовал:
– Ладно! Ври, если… Чем дальше занимался?
– Домой поехал. Сначала, вообще-то, зашли, перекусили по случаю выхода на свободу, так сказать, а потом – домой!
– Все трое?
– Не знаю… Я уже до полудня дома был. А Лелик с Борисом остались еще там.
– Где?
– В пивнухе этой, как ее… не помню вывески. Дагутин знает, если надо – я покажу. Потом они, кажется, к этой самой Кристине ехать собирались.
– Дальше! – Следователь закончил выбивать из клавишей пишущей машинки очередную трескучую строчку. – Ну?
– А я дома все время был, пока ваши ребята не приехали. Пообедал, поспал…
– Так и записывать? Подумайте!
– В смысле?
– Владимир Александрович, ну нельзя же нас уж совсем за дураков держать, а? Мы вам домой звонили несколько раз – ладно! А из фирмы вашей, из «Бастиона»? Вы-то когда с начальством своим связывались, уверяли тоже, что из дома говорите, но вот незадача! Как только они пытались связаться – никто не отвечал. Я лично присутствовал, когда Леночка, если не ошибаюсь, номерок набирала… Аюшки?
В голосе начальника уголовного розыска было чуть больше издевки, чем хотелось бы Виноградову. Но крыть было нечем.
– Я сначала мылся. А потом телефон отключал! Когда опять улегся… Ей-богу!
– Да ну? Прямо комиссар Жюв какой-то из «Фантомаса»!
– Дома, значит, был? – подключился следователь. – Дома, конечно… А почему же ребята тебя задержали, когда ты как раз на подходе к собственной парадной очутился? И как-то непохоже было, чтоб спал! Очень даже шустренько куда-то двигался…
– Ох, бля-я… – получилось тоскливо и обреченно. Владимир Александрович мог, конечно, начать рассказывать про вызов к шефу, про забытые часы, но веры этому было бы столько же, сколько очередной предвыборной платформе.
– Говорите, Виноградов! Говорите лучше правду. Ну?
– Я никого не грабил…
– Где Завидовский? – заорал начальник розыска и снова влепил пятерню в израненную поверхность стола. Стиль в этом отделе был несколько однообразный. – Я тебя спрашиваю!
– Как это – где? – поперхнулся Виноградов, пытаясь сообразить, в чем заключается идея очередного подвоха, но в это момент снаружи кто-то постучался.
– Разрешите? – На пороге стоял незнакомый Владимиру Александровичу оперативник.
– Ну? Чего тебе?
– Все нормально! Задержали.
– Кого? Завидовского? – Начальник еще не до конца вышел из диалога, поэтому чуть-чуть утратил контроль за ситуацией.
– Не-ет, – удивленно помотал головой оперативник и решил на всякий случай напомнить: – Вы же меня за этим самым посылали, за Дагутиным! Все в порядке, тепленького нашли у бабы.
Это был прокол… Прокол! С большой буквы.
– Да-а…
Следователь считался порядочным человеком, а порядочные люди всегда смущаются, когда их ловят на вранье. Даже если это ложь на пользу делу, благородному делу борьбы за социальную справедливость.
– Напрасно ухмыляетесь, Виноградов!
– Да на тебя и так дерьма достаточно, чтоб упаковать по подозрению… Думаешь – приятеля твоего не расколем? Еще как!
– Подписывайте. Вот здесь и здесь.
– Нет! Не буду. – Владимир Александрович теперь счел за лучшее потянуть время.
– Почему? – оторопел следователь.
– По Конституции! Там в одной статье сказано, если помните, что никто не вправе заставить человека давать показания против себя… и своих близких.
– Против кого?
– Против родных и близких! А кто же мне роднее и ближе, чем я сам?
– Я могу идти пока? Перекушу… – подал голос паренек, все еще мявшийся в дверях.
– Я тебе сейчас сам кое-что перекушу! Мать… перемать, разтакую-разэтакую!
Это было не совсем то, что ожидал от своего начальника без вины виноватый оперативник в ответ на успешно выполненное поручение, но тем не менее он счел за лучшее исчезнуть.
– Ладно, Олегович… Успокойся.
– Успокойся!
– Подождите, мужики… – Момент был крайне деликатный, и Виноградов, решившийся подать голос, пытался не ошибиться ни в словах, ни в интонации. – Попробуйте… попробуйте просто так, для себя. Попробуйте проверить, что все в этом протоколе – правда! Бывает ведь? Дагутина сейчас допросите…
– Нашелся учитель, – скептически хмыкнул начальник розыска. – Мы сами разберемся, ты о себе подумай!
– А я о себе и думаю… Давайте сюда, – Владимир Александрович принял из рук следователя протокол, взял ручку и расписался:
– Вот! Теперь одно из двух.
– Ладно. Все равно, сам понимаешь, никто тебя сейчас отсюда не выпустит… Подожди, Родионова высвистаю – проводит до нашего буфета, хоть поужинаете. Пока твоего приятеля послушаем, а там посмотрим…
* * *
Охоту в этом году должны были открыть с большим опозданием. Да и грибы – не то чтобы их совсем не было, но по-настоящему еще не пошли. Сезон черники, наоборот, закончился, поэтому лес отдыхал, пользуясь редкой возможностью пожить собственной, без людского скопления, жизнью.
Никого не было. Почти никого…
– Надо же! Приятное с полезным.
– Да всего-то по пути… И не искал специально, ей-богу!
На дне корзинки, в компании ярко-желтых и краснокоричневых сыроежек, перекатывался с боку на бок упругий, классических пропорций подосиновик.
– Эх, побродить бы еще! – отдал должное просыпающемуся азарту старичок, но сразу же оборвал сам себя: – Жаль. Очень жаль…
Седой хохолок его, не прикрытый ни капюшоном, ни кепкой, подрагивал в такт шагам. Куртка защитного цвета, сапоги… Чего неймется? Сидел бы себе давным-давно на пенсии, внуков воспитывал. Угощал бы зимой маринованными грибочками, помидорчиками с огорода…
– О чем задумался, супермен?
– Насчет вас, шеф! – Собеседник, когда не знал, что соврать, предпочитал говорить правду. Такой прием обычно себя оправдывал.
