class="p1">Что такое служба безопасности, Гертруд не знала, но в самом слове слышалась надежность. А коли за ними по пятам не гонится полиция, то почему бы им и не остаться на денек-другой, если иногда на столе будет куриное жаркое. Или запеченный кролик.
Номбеко пообещала и жаркое, и кролика не реже раза в неделю, если, конечно, Гертруд их не выгонит. А Хольгер-2, которому в отличие от первого номера свободу слова не ограничили, решил увести разговор от бомбы и израильтян, пока бабка не передумала.
– А вашу-то историю, бабушка, позволите узнать? – обратился он к ней.
– Мою-то? – переспросила Гертруд. – Да ради бога!
• • •
Гертруд начала с того, что она графиня и к тому же приходится внучкой финскому барону, маршалу и национальному герою – Карлу Густаву Эмилю Маннергейму.
– Буэ! – сказал Хольгер-1.
– На сегодняшний вечер твоя главная задача – молчать в тряпочку, – напомнил ему брат. – Продолжайте, Гертруд, будьте так добры!
В общем, сначала Густав Маннергейм отправился в Россию, где присягнул на вечную верность царю. Клятву он в основном держал, пока она не утратила смысл в июле 1918 года, когда большевики убили и царя, и всю его семью.
– Это хорошо, – заметил Хольгер-1.
– Тихо, говорят тебе! – цыкнул на него брат. – Продолжайте, Гертруд, будьте так добры!
В общем, если коротко, Густав сделал выдающуюся военную карьеру. Более того. В качестве царского шпиона он ездил в Китай и обратно, ходил на охоту на таких тигров, которые могут проглотить человека целиком, встречался с далай-ламой и командовал целым полком.
Что же до личного фронта, то там все обстояло не столь эффектно. Разумеется, он женился на знатной красавице русско-сербского происхождения, у них родилась дочь, а потом еще одна. Накануне XX века появился на свет их сын, но, если верить официальным документам, умер при рождении. Жена Густава после этого обратилась в католичество и отправилась в Англию, чтобы принять монашество, и шансы произвести на свет новых детей катастрофически упали.
Густава это страшно удручало, и, чтобы развеяться, он принял участие в русско-японской войне, где, конечно, стал героем и получил орден Святого Георгия за выдающуюся храбрость на поле боя.
Однако на самом деле, знала Гертруд, мертворожденный мальчик оказался не вполне мертвым. Это будущая монахиня так сказала своему вечно отсутствующему супругу. А на самом деле младенца отправили в Хельсинки в приемную семью, привязав к крохотной ручке записку с именем.
– Чедомир? – изрек новый папаша. – Еще чего! Пусть будет Тапио.
От биологического отца Тапио Маннергейму, сиречь Виртанену, особой храбрости не досталось. Зато приемный научил его всему, что умел, а именно – подделывать банковские векселя.
Уже к семнадцати годам юный Тапио стал виртуозом, но спустя несколько лет, когда отец с приемным сыном успели облапошить половину Хельсинки, фамилия Виртанен оказалась крепко замарана и для работы в избранной отрасли уже не годилась.
К тому времени Тапио уже знал о своем благородном происхождении и в интересах бизнеса решил снова стать Маннергеймом. Дело пошло с невиданным размахом – пока Густав Маннергейм не вернулся домой после экспедиции в Азию, где охотился на крупного зверя вместе с королем Непала. И не услышал перво-наперво, что лже-Маннергейм обманул тот самый банк, в котором Густав был председателем правления.
Приемного отца в результате задержали и посадили под арест, а Тапио удалось через Аландские острова сбежать в шведский Руслаген. В Швеции он вновь стал Виртаненом – везде, кроме работы со шведскими банковскими бумагами: тут фамилия Маннергейм по-прежнему звучала уместнее.
За короткое время Тапио успел четырежды жениться: первые три его избранницы выходили за графа, а разводились с подонком, зато четвертая знала истинную цену Тапио Виртанену с самого начала. Она же заставила его завязать с ценными бумагами, пока дело не кончилось, как в Финляндии.
Супруги Виртанен приобрели маленький хутор Шёлиду к северу от Норртэлье и инвестировали нажитые преступным путем семейные средства в три гектара картофельных полей, двух коров и сорок кур. После чего фру Виртанен забеременела и в 1927 году родила дочь – Гертруд.
Годы шли, в мире снова началась война, Густаву Маннергейму по-прежнему везло во всем, чем бы он ни занимался (не считая личного фронта), он стал героем войны и национальным героем, со временем – маршалом Финляндии, а потом и ее президентом. И даже попал на американскую почтовую марку. А его неведомый сын умеренной одаренности ковырялся все это время на шведской картофельной делянке.
Гертруд выросла, и оказалось, что на личном фронте ей везет примерно так же, как деду: когда в восемнадцать лет она отправилась на вечеринку в Норртэлье, к ней подкатил автозаправщик, угостил бреннвином с лимонадом «Лоранга» и за ближайшем кустом рододендрона сделал ей ребенка: вся романтика уложилась в две минуты.
После чего отряхнул землю с колен, сказал, что ему пора бежать, чтобы успеть на последний автобус, и добавил напоследок: «Может, еще свидимся, если приведется».
Но им не привелось, и они не свиделись. Через девять месяцев Гертруд родила незаконную дочь, а ее мама угасла от рака. На хуторе Шёлида остались папа Тапио, Гертруд и новорожденная Кристина. Двое первых по-прежнему вкалывали на картофельном поле, а девочка росла. Когда ей пришла пора поступать в гимназию в Норртэлье, мама не преминула предупредить ее, что все мужики – козлы, после чего Кристина встретила Гуннара, который был кем угодно, но не козлом. Они сошлись, поженились и произвели на свет малышку Селестину. Гуннар, кстати, стал потом директором банка.
– Да уж, блин, – заметила юная злюка.
– Лучше бы и тебе тоже помолчать, – сказал Хольгер-2 ласковым голосом, чтобы не сердить хозяйку дома.
– Короче, в жизни порой приходится несладко, – подытожила та и допила остатки пива. – Но все-таки у меня есть Селестиночка. Как же здорово, что ты приехала, деточка моя.
За последние семь лет Номбеко успела прочитать целую библиотеку и достаточно ориентировалась в истории Финляндии вообще и биографии маршала Маннергейма в частности, чтобы заметить в рассказе Гертруд ряд нестыковок. Определенные сомнения вызывал и тот факт, что дочь человека, называвшего себя сыном барона, оказалась обладательницей графского титула.
– С ума сойти! – воскликнула Номбеко. – Мы сидим за ужином с настоящей графиней!
Графиня Виртанен покраснела и удалилась в кладовку за новой выпивкой. Хольгер-2 заметил, что первый номер уже изготовился опровергать хозяйкин рассказ, и сыграл на опережение, предупредив, что сейчас молчать в тряпочку актуально как никогда: речь идет не о родословной, а о крыше над головой.
• • •
С тех пор как Гертруд пару лет назад вышла на пенсию,
