Сразу же после подписания Бухарестского мира 1913 г. Фердинанд заявил: «Моя месть будет ужасной»35. Тогда настроение в стране достигло опаснейшей для режима точки кипения. Все искали виновников катастрофы, как справедливо отмечал один из современников, «все, кто мог, и кто не мог думать»36. Однако главной проблемой нового болгарского правительства была внутренняя стабилизация – политическая и финансовая. В ходе войны Болгария понесла значительные людские и финансовые потери. Были убиты 579 офицеров и 44 313 солдат, ранены – 1731 офицер и 102 853 солдата. Общие расходы на войну составили 1 312 645 448 франков, а долг Болгарии на 1 мая 1913 г. – 1 083 289 791 франк37. Для политической стабилизации необходимо было отвести ответственность за развязывание Второй Балканской войны от Фердинанда Кобурга, для финансовой – получить заем в размере не менее 500 млн левов38.
В этой обстановке управление страной перешло к национально-либеральной партии. Новое правительство почти полностью состояло из политиков, лично амнистированных царем. Тогда же премьер-министром был назначен Васил Радославов39. Он заявил о сильнейшем разочаровании русофильской политикой предшествующего кабинета, которая и была вопреки фактам и здравому смыслу предложена в качестве объяснения причин катастрофы Второй Балканской войны тем, «кто не мог думать»40. В качестве нового премьер-министра В. Радославов сформулировал основной принцип своей политики следующим образом: «Достижение народных идеалов с помощью Австрии, а не России». Впрочем, эти идеалы, основа которых покоилась на границах сан-стефанской Болгарии, были одинаковы для всех болгарских правительств41. Разница между ними заключалась только в том, на какую страну предлагала опираться та или иная сила для достижения этих границ.
Стамболовисты, представителем которых условно можно было назвать и В. Радославова, традиционно занимали русофобские позиции. «Порядок вещей после Второй Балканской войны, – отмечал Э. Грей, – был основан не на справедливости, а на силе. Он создавал непреодолимые сложности в будущем»42. Одним из зримых последствий этого нового порядка на Балканах стала проблема беженцев в Болгарии. На июнь 1914 г. в стране их было 140 тыс., только в Софии находились 8700 беженцев, единственным пропитанием которых являлись хлеб и вода43. Все это были люди, не настроенные в пользу нейтралитета, а с их мнением правительство Болгарии не могло не считаться. Тем не менее оно немедленно приступило к поиску потенциальных союзников для реванша, обратив особое внимание к Константинополю. Болгария и Турция остались одинаково неудовлетворенными условиями Бухарестского мира 1913 г., обе они жили с надеждой на их пересмотр. В какой-то степени эту надежду можно было понять.
Неудивительно, что в том же 1913 г. на конференции по демаркации в Константинополе глава болгарской делегации генерал-лейтенант Михаил Савов (помощник Верховного главнокомандующего Фердинанда Кобурга в Первую Балканскую войну) предложил туркам заключить наступательный и оборонительный союз, по условиям которого Болгария уступала Турции территории во Фракии при условии и по мере расширения своих владений в Македонии. Эти переговоры шли с перерывами вплоть до ноября 1913 г.44 Завершились они 6 (19) августа 1914 г. подписанием болгаро-турецкого союзного договора на условиях сохранения статус-кво. Предложения болгарского военного агента в Турции полковника Тодора Маркова об ориентации на Россию были проигнорированы45. Правительство В. Радославова вело также и переговоры по вопросу о займе. Они были непростыми, но повлияли на поведение Болгарии в мировой войне не в меньшей степени, чем определение принадлежности спорной зоны в Македонии. Эти контакты и поиски Софии не прошли незамеченными.
5 (18) января 1914 г. русский поверенный в делах в Болгарии сообщал в МИД: «…здесь ни на минуту не расстались с мыслью о пересмотре Бухарестского договора… по крайней мере, об отнятии у греков некоторых вожделенных пунктов, как, например, Кавалы, Сереса и Драмы. Так как достижение этой цели возможно лишь при содействии Турции, то болгарское правительство со времени заключения мира с Портою постоянно прилагает все усилия к тому, чтобы войти с Оттоманскою империею в соглашение. Непосредственно после заключения мира генерал Савов вел переговоры в Константинополе с турецкими государственными людьми. Затем в ноябре помощник начальника болгарского Генерального штаба полковник Н. Жеков был отправлен со специальной миссией в Константинополь, где он по сие время находится. Кроме того, мне недавно передали, что болгары и турки не торопятся с окончательным определением границ в районе Демотика – Дедеагач. Строго говоря, граница, начертанная для этой области Константинопольским миром, очень невыгодна для обеих сторон: для болгар Дедеагач без непрерывного железнодорожного пути в Старую Болгарию, а для турок Адрианополь без Дедеагача представляют исходные пункты, могущие послужить поводом к исправлению границы. Можно поэтому предположить, что болгары надеются на помощь Турции для захвата у греков Каваллы, Сереса и Драмы, после чего они вернули бы туркам Дедеагач и даже Гюмюльджину»46. Предвоенный прогноз в целом был верным, и он не мог не вызывать опасений.
Уже в начале августа 1914 г. русское правительство сделало запрос относительно планов Фердинанда Кобурга. Получив информацию об этом 8 августа Р. Пуанкаре отметил: «Плохие новости из Софии. Россия запросила короля Фердинанда о намерениях Болгарии. Она сделала это довольно неуклюже, выступила не только с обещаниями, но также с угрозами. Разумеется, король не принял на себя никаких обязательств. Он сослался на свое правительство, с которым он однако обычно мало считается. В свою очередь, председатель Совета министров сослался на короля. Фердинанд и его соратники остаются верны себе. Их двуличие, несомненно, сулит нам сюрпризы»47. Эти опасения были абсолютно оправданны. 30 июля (12 августа) болгарское правительство вручило русской миссии в Софии словесную ноту, которая гласила, «что Болгария намерена в течение и до конца настоящего европейского кризиса соблюдать самый строгий нейтралитет»48.
Подобного рода заверения недорого стоили. Все зависело от расклада сил и возможных барышей при торговле между противоборствующими сторонами. В декабре 1914 г., сразу же после вступления Турции в войну, болгарские военные передали англичанам информацию о турецких силах, задействованных против Великобритании на египетском направлении. Особенную пикантность этому придавал тот факт, что утечка была организована помощником начальника Генерального штаба полковником Н. Жековым, который в начале того же года вел переговоры с турками о заключении союзной конвенции между Болгарией и Оттоманской империей49. С началом войны София превратилась в центр, где плелись многочисленные политические интриги. Немцы в это время уже вели настоящую войну за симпатии болгарской политической элиты.
Кайзер не питал особенно теплых чувств по отношению к Фердинанду Болгарскому, а на Вильгельмштрассе перед началом войны его часто называли «этот пьяный король»50. Франц-Иосиф также относился к этому монарху с большой неприязнью, во всяком случае, со времени вторичного крещения сына Фердинанда – наследного принца Бориса по православному обряду51. Впрочем, Фердинанд Кобург довольно быстро приобрел среди германских политиков популярность наиболее верного и надежного сторонника союза с Германией52. Эта аксиома стала очевидной не сразу, поначалу Фердинанд опасался слишком открыто проявлять свои симпатии и в любом случае не хотел больше рисковать. В первые дни войны он надеялся захватить Македонию в ходе локализованной австро-сербской войны, но в изменившихся обстоятельствах хотел выяснить позицию Румынии и Греции53. Разумеется, на колебания Фердинанда непосредственное влияние оказал и ход военных действий.
В результате в первой половине сентября 1914 г. направленность болгарской политики вновь изменилась, по словам французского представителя в этой стране, в сторону «благоразумного нейтралитета». Французский посланник в Болгарии Г А. де Панафье перечислил причины этих изменений: русские победы в Галиции, выжидательная позиция Турции и неудача австро-германских действий в Бухаресте. Представляется, что французский дипломат был прав, когда поставил на первое место итоги Галицийской битвы. Хотя благоразумно-нейтрально официальная Болгария относилась скорее к Франции и Англии. Отношение к России в целом было враждебно-выжидательным. Общественное мнение страны разделилось примерно поровну. По свидетельству американского посла Ч. Вопички, значительная часть болгар опасалась, что в случае победы Австро-Венгрии над Сербией ее следующей жертвой может стать Болгария. Но в то же время те, кто ориентировался на правительство, «страстно желали триумфа Австрии»54.
