Еще 30 октября (12 ноября) 1914 г. директор дипломатической канцелярии при Ставке главковерха информировал С. Д. Сазонова: «Относительно дипломатического давления на Сербию Великий Князь считает его совсем необходимым. При этом он недоумевает, как Пашич, который уверяет, что за неимением снарядов Сербия должна идти на мировую с Австрией, заявляет, что при малейшем поползновении болгар двинуться в Македонию сербы с оружием в руках предоставят свою северную границу на произвол австрийцев и будут защищать Македонию от болгар. Противоречие это бросается в глаза, если у сербов есть возможность вступить в борьбу с Болгарией, то она может продолжать борьбу и с Австрией. Если же она в таком жалком положении, то пусть слушается своих доброжелателей и отдаст Болгарии всю ту часть Македонии, которую болгары сочтут достаточной ценой для выступления против турок»76.
Но сами сербы вовсе не соглашались с такой оценкой своего положения. Посланник королевства во Франции заявил, что уступок не будет и «что он предпочтет оставить всю Сербию австрийцам, чем уступить клочок Македонии болгарам»77. В конце 1914 г. настроения сербских военных и политиков претерпели значительные изменения. В ходе боев с австро-венграми мораль армии существенно окрепла. Германское командование смотрело на последствия «сербского похода» своего союзника с пессимизмом, в конце 1914 г. А. фон Тирпиц отметил: «Сербия почти полностью очищена австрийцами, и у нас почти не осталось надежды доставить в Константинополь боеприпасы и т. п. Румыны пропускают все, что идет из России, и ничего из того, что посылаем мы. Это плохо; но при всем том я возлагаю большие надежды на Гинденбурга, а мощь нашей армии ни в какой мере не поколеблена. Дело в выдержке»78. Последняя была необходима и сербской армии, которой требовалось правильно оценить результаты своей успешной обороны.
Но, как это часто бывает, успехи притупили чувство опасности. За счет трофеев пополнился артиллерийский парк сербской армии. Из 120 скорострельных 75-мм пушек крупповского производства, взятых у противника, было сформировано 40 новых батарей. Численность полевой сербской артиллерии выросла почти на четверть, достигнув цифры в 500 стволов. Тяжелая артиллерия была представлена батареями союзников. Их деятельность под Белградом способствовала не только укреплению его обороны, но и сохранению города. В феврале 1915 г. четыре двухорудийные батареи английских морских 4,7-дюймовок, две французские и русская батарея (восемь 140-мм орудий) настолько удачно ответили на обстрелы из Землина, что австрийцы послали парламентера с предложением взаимного отказа от бомбардировки городов79.
Все это, как ни странно, успокаивало сербское правительство, его уверенность в собственных силах росла одновременно с нежеланием пойти на уступки Болгарии, чего, кстати, пытался добиться и французский эмиссар. В сербских военных кругах мечтали о возможности совместного напора на Австро-Венгрию силами ее извечных противников – Сербии и России, а в недалеком будущем, возможно, Италии и Румынии. Поведение двух последних, как правильно понимали в Ставке кайзера, напрямую зависело от достижений двух первых. 8 января 1915 г. А. фон Тирпиц записал в дневнике: «Из Италии поступают сведения о том, что она намерена заняться разбоем и для начала захватить Трентино; l’appetit vient также и у Румынии. О, святый Гинденбург, помоги нам, да поскорее!»80. Помощь нужна была и России, ее представители снова и снова пытались добиться от сербов передачи Болгарии Македонии с городом Охридом и озером. Значимость этих земель для политической элиты Болгарского царства не поддавалась переоценке, достаточно сказать, что многие из них родились и провели свое детство там. Но решить проблему так, как хотел Петербург, не удавалось.
«Подозрительность по отношению к Болгарии и опасение, что мы снова будем ей покровительствовать больше, чем Сербии, – писал 13 (26) января 1915 г. Г Н. Трубецкой С. Д. Сазонову, – пожалуй, всего сильнее развиты в военной среде. Не так давно престолонаследник (то есть принц Александр. – А. О.), несомненно отражающий влияние этой последней, заговорив со мной о болгарах, утверждал, между прочим, что в них почти нет славянской крови и что они не заслуживают доверия и участия России. На это я возразил, что Россия не может отождествлять болгарский народ с тем или иным правительством, которое, к его несчастью, управляет им в известную минуту, что у нас нет любимцев, но что мы также не можем стать на точку зрения, что Болгария, освобожденная кровью наших солдат, не имеет в себе славянской крови. Бывают, конечно, и в семьях уроды, и Болгария может погубить себя так же, как и два года назад, когда не послушалась России, но пока этого не случилось, наша цель, в хорошо понятых интересах как Болгарии, так и Сербии, восстановить между ними отношения, подобающие двум славянским народам и отвечающие жертвам, которые мы принесли»81.
Это была позиция, в высшей степени типичная для поколения русских политиков, чья молодость пришлась на период Освободительной войны 1877–1878 гг., в которой, кстати, принимали участие и Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич (младший), и его фактический преемник генерал М. В. Алексеев. Были ли они правы, стремясь помирить две столь близкие им страны? Сербское руководство, во всяком случае, не верило современной ей политической Болгарии, считая, что любые уступки ей не будут гарантией благосклонной Антанте позиции Софии. Между тем с начала 1915 г. набеги комитаджей на сербские коммуникации стали постоянными, причем у них появились винтовки, которыми была вооружена регулярная болгарская армия, и даже пулеметы. Болгарское правительство по-прежнему полностью отрицало свое участие в организации этих рейдов82.
Для воздействия на положение дел на Балканах союзники попытались воспользоваться услугами страны, влияние которой, особенно среди местной элиты, могло быть сравнимо с русским. 9 февраля 1915 г. из Парижа в Россию отправилась французская военная миссия во главе с генералом Полем По. Ее путь лежал через Сербию, Болгарию и Румынию. В Сербии французы застали чрезвычайно тяжелое положение. Страна отчаянно нуждалась в поддержке: война вызвала огромную волну беженцев, вынужденных покинуть родные места. Достаточно сказать, что население Ниша, временной столицы Сербии, где до войны насчитывалось около 25 тыс. человек, увеличилось к лету 1915 г. в четыре раза83.
К беженцам, разорению, вызванному вторжениями вражеских армий, напряженному противостоянию с австрийцами на фронте и борьбой с набегами из Болгарии в тылу добавились многочисленные болезни. В стране свирепствовала эпидемия тифа, а из 350 докторов, работавших в этом государстве до начала войны, умерли и погибли 100 человек. Между тем только численность раненых за этот период войны достигала 40 тыс. человек. На 15 (28) февраля 1915 г. в сербских госпиталях (не считая полевых) находились 10 тыс. раненых и 27 500 больных нижних чинов. Первоочередной помощью, которую сербы ждали и получили от союзников, стала присылка медицинских работников и лекарств84. Первый русский госпиталь (3-й госпиталь Московской Александровской общины Красного Креста) прибыл в Ниш 13 (26) мая 1915 г. В его состав входили один старший и два младших врача, заведующий хозяйством, провизор, 28 сестер милосердия и семь вольнонаемных рабочих, позже к работам были привлечены 28 пленных85. К России, Франции и Англии присоединились и США. Из 15 иностранных миссий Красного Креста три были русские, а из 364 работавших членов миссий 70 русских86. Значительную помощь оказал и фонд Рокфеллера, на средства которого приехали крупнейший американский эпидемиолог Р. Стронг и группа из 70 медиков87.
Необходимо отметить, что несмотря на эпидемию и чрезвычайно тяжелую обстановку в стране, сербское правительство смогло обеспечить весьма приличные условия для содержания австро-венгерских военнопленных. По настоянию Вены комиссию из представителей нейтральных государств, рассматривавших этот вопрос, возглавил американский посланник. Он лично опросил 23 900 человек и не получил ни одной (!) жалобы. Удивительно, что во время страшных лишений, которым подвергались все классы сербского общества, были возможны случаи, подобные офицерскому лагерю в Нише, где существовали даже четыре различные кухни: славян, венгров и хорватов, немцев, чехов и словаков88.
Из Ниша генерал П. По вместе со своим штабом проследовал в Болгарию. 21 февраля на сербо-болгарской границе в Цариброде миссию встретил французский военный атташе подполковник де Матарель, который сразу же сообщил генералу о том, что в Софии господствует германское влияние и что, если король Фердинанд и питает определенные симпатии по отношению к Франции, которые носят характер политического атавизма, то его враждебность к России весьма велика89. Союзникам все чаще приходилось считаться с чувствами монарха. Примерно в это же время, в феврале 1915 г., из-за вполне возможного сопротивления Болгарии Ставка вынуждена была отказаться от плана переброски в Сербию по Дунаю полка особого назначения – 53-го Донского казачьего90. Эти взгляды Фердинанда Кобурга разделялись значительной частью болгарских политиков, от социал-демократов (Д. Благоев) до националистов (В. Радославов)91.
