– Он, по-видимому, ничуть не сомневается, что его сын способен на такое, – жаловалась Павлине Ольга. – Как может родной отец думать о сыне самое худшее? Он считает, если ты коммунист, значит уже автоматически убийца.
– И можно подумать, на другой стороне все сплошь ангелы небесные! – отвечала Павлина. – Я уже наслушалась рассказов о том, что они творили, – там тоже хорошего мало.
Служанка была права. Крайнюю жестокость проявили обе стороны, и все же левые потеряли поддержку даже в тех областях, которые они освободили от немцев. Люди в большинстве своем были сыты войной по горло, они жаждали мира и считали, что именно левые мешают его установлению.
В феврале 1945 года уже казалось, что их желание вот-вот исполнится. В Варкизском соглашении ЭЛАС обязалась сдать оружие в обмен на амнистию политическим преступникам и референдум по поводу Конституции. Какое-то время Ольга и Катерина наивно воображали, что Димитрий вот-вот вернется и помирится с отцом.
Однако вскоре оказалось, что это соглашение ничего не стоило. Правые батальоны смерти и вооруженные формирования открыли беспощадную охоту на коммунистов, и начался настоящий террор против тех, кто сражался на стороне левых.
Эти события были, разумеется, главной темой бесед за обеденным столом Комниносов на очередном званом вечере. Торговцы и бизнесмены Салоников хотели одного: чтобы можно было снова нормально вести дела и чтобы политические дрязги не снижали им прибыли.
Павлина хлопотала на кухне, ожидая, когда можно будет зайти в столовую и убрать со стола после главного блюда. Как только беседа становилась громче, чем стук ножей и вилок, она понимала, что все уже доели и пора подавать следующее блюдо.
За работой она мурлыкала что-то себе под нос и то и дело отступала на шаг, чтобы полюбоваться результатом своих усилий.
Ее гордостью были неповторимые земляничные пироги: сочные консервированные ягоды под слоем патоки, а в самом низу – скрытый от глаз шоколадный крем. Она знала, какой это будет сюрприз для гостей, когда они проткнут пирог вилками и обнаружат под красной мякотью что-то еще. Служанка посыпала пироги сахарной пудрой и поставила на сервировочный столик, уже собираясь подавать.
И в этот самый миг раздался звонок в дверь. Опоздавших гостей сегодня не было, и вообще странно звонить дверь в половине одиннадцатого вечера. Павлина положила ситечко и подошла к двери. Она знала: если Ольга услышит звонок, то подумает о том же самом. Димитрий? Каждую минуту они ждали его возвращения, но к этому ожиданию все время примешивался страх перед тем, что будет дальше.
Она осторожно открыла дверь и выглянула на слабо освещенную улицу.
– Павлина! – прошептал чей-то голос из тени. – Это я.
Глава 23
Павлина вышла на крыльцо и тихо спросила:
– Кто – я? – Она уже поняла, что это не Димитрий, – в голосе слышался акцент.
– Я, Элиас.
Секунду поколебавшись, Павлина нащупала его руку в темноте и легонько потянула к себе, на свет.
– Заходи в дом! – прошептала она. – Заходи же!
Худая фигура, еле волоча ноги, прошла за ней в дверь, а затем на кухню.
– Посиди минутку, – сказала Павлина, глядя на него, бледного и изможденного. – Боже мой, ну и вид у тебя. Хуже, чем у Димитрия, когда мы его видели в последний раз.
Элиас поднял на Павлину темные ввалившиеся глаза. Все черты резко обострились на его похудевшем лице. Было в нем что-то нечеловеческое.
– Вижу уже, что тебя надо накормить, – проговорила старая служанка, не прекращая суетиться и хлопотать. – Погоди только минутку, я схожу со стола уберу и десерт подам.
Не прошло и нескольких минут, как Павлина вернулась на кухню. Бледная бесплотная тень молча вошла за ней и осторожно закрыла дверь.
– Здравствуйте, кирия Комнинос, – вежливо сказал Элиас и поднялся.
– Элиас! Прошло столько времени…
Она подошла и хотела взять его за руки, но он инстинктивно отпрянул – слишком хорошо помнил, как давно их не мыл.
Они уселись вокруг стола. Грязная, пропитанная потом рубашка Элиаса и Ольгино безупречное кремовое платье могли служить безошибочным знаком их принадлежности к разным мирам.
Женщинам хотелось задать сразу тысячу вопросов, но они понимали, что Элиасу тоже есть о чем спросить. За этим он, должно быть, и пришел. А они могут и подождать.
– Я заходил на улицу Ирини и на улицу Филиппу, – начал Элиас. – Наш дом заперт, и в нашей мастерской распоряжается кто-то другой. Где же?..
Не было смысла его обманывать. Так или иначе, он скоро узнает правду.
– Твои родные уехали в Польшу, – сказала Павлина. – Уже почти два года как. Катерина с Евгенией получили от них открытку, давненько уже, а с тех пор – ничего.
О переселениях он уже слышал.
– А мастерская?
– Власти решили, что люди, видимо, уже не вернутся, и выставили все на продажу.
– Но она наша!
– Не так громко, – предупредила Павлина и приложила палец к губам.
– Вероятно, они хотели, чтобы предприятия снова заработали, – объяснила Ольга. – Но если твои родители вернутся, им наверняка выплатят компенсацию.
Элиас проглотил злые слезы:
– Но почему бы им не вернуться? Греция же больше не воюет?
Ольга с Павлиной неловко переглянулись. По городу ходили слухи о том, какая участь постигла некоторых евреев, но пока у них не было никакой информации из первых рук.
– А что с нашим домом?
За полгода партизанской войны Элиас огрубел почти до бесчувственности, но сейчас он еле удерживался от слез. Тарелка с едой, которую поставила перед ним Павлина, стояла нетронутая. Трудно было узнать в нем прежнего мягкого юношу, лучшего друга Димитрия.
– Что случилось с нашим домом? – повторил он настойчиво, почти враждебно, словно эти женщины были в чем-то виноваты. – Почему окна заколочены?
– Не знаю, Элиас, – сказала Павлина. – Должно быть, для сохранности.
Она говорила с ним протяжно, ласково, словно с маленьким ребенком, и он ответил так же по-детски капризно:
– Я хочу домой!
– Ключи у Евгении. Ее что, не было дома, когда ты заходил?
– Нет. У них было темно.
– Спала, наверное, – мягко сказала Павлина. – Они с Катериной рано ложатся. Завтра прямо с утра вместе сходим.
– Я должна вернуться в столовую, – сказала Ольга, – но сначала хочу у тебя кое-что спросить. Ты видел Димитрия?
– Уже года два не видел. Его перевели в другую часть. Я думал, может, он здесь, с вами.
Ольга смотрела на Элиаса. Теперь он торопливо, давясь, глотал стоявшую перед ним еду, и Ольга вспомнила, как Димитрий в их последнюю встречу сидел на том же стуле и ел так же жадно. Она смотрела, как двигается челюсть Элиаса – кости так обтянуты кожей, что видно каждый мускул, видно, как они ходят вверх-вниз, из стороны в сторону.
С набитым ртом Элиас рассказывал им новые подробности о том, как обстоят дела у левых.
– После всего, что было, многие опять ушли в горы. Вполне возможно, что и он там.
Женщины смотрели, как он подчищает куском хлеба соус с тарелки до последней капли. Павлина уже положила ему добавки, но он все еще не наелся. Наконец, словно нарочно, чтобы напугать их, поднял глаза и чиркнул ладонью по горлу.
– На нас охотятся, кирия Комнинос, – сказал он. – Как на зверей.
Все эмоции, что видны были на его лице несколько минут назад, пропали. Их сменила какая-то стальная твердость. Он отложил вилку и взглянул Ольге прямо в глаза.
– Я слышал разное, кирия Комнинос. Слышал, русские нашли доказательства, что немцы убили тысячи евреев. Вы об этом слышали?
Ольга опустила взгляд в пол и ответила:
– Да, Элиас, но мы не знаем, правда это или нет. Надеемся, что нет. Послушай, ты должен остаться здесь на ночь. Только осторожно. Если кириос Комнинос узнает, будут неприятности.
Элиас кивнул, и Ольга вышла из комнаты.
– Можешь лечь у меня на диване. Он тебе пуховой периной покажется после того, где тебе приходилось спать, – сказала Павлина. – Кириос Комнинос уходит очень рано, а потом и мы уйдем спокойно.
– Ко мне домой?
– Да, – подтвердила служанка. – Я же обещала – прямо с утра.
Элиас спал беспокойно, несмотря на то что Павлинин диван оказался довольно удобным. Он проваливался в неглубокую дрему, мозг всю ночь работал без отдыха – в сознании проносились какие-то картинки и образы без видимой связи и логики. Яркими вспышками вставали перед ним лица родителей и брата, искаженные не то смехом, не то криком – он не мог толком разобрать, но тяжесть на душе, с которой он проснулся утром, заставляла склониться к последнему.
Константинос Комнинос, как обычно, ушел из дома в половине седьмого. Элиас услышал, как хлопнула дверь, и вскочил с постели. Он уже два часа не спал. Он растолкал Павлину, и через пятнадцать минут они уже шли к улице Ирини.
