сто восемьдесят градусов, теряю равновесие — Арс сгибается пополам от хохота, прокатываясь коленями по льду. Я навзничь валюсь в центре катка, распластавшись как упавшая с неба звезда. А клюшка сломавшись, разлетается на две неравные по длине половинки.
Все.
Финита ля комедия.
Вызывайте скорую, кажется я сейчас умру! Сердце молотит, как цилиндры в двигателе. Кровь пульсирует в венах словно в нервном припадке. Я хватаю ртом воздух, но моим маленьким легким его катастрофически не хватает, чтобы развернуться и заработать в полную силу. По телу будто асфальтоукладчик проехал. Размазало и размотало меня, короче, конкретно.
Проржавшись, Бессонов подкатывает ко мне, нависая своей мощной фигурой. Упирается ладонями в колени, совершенно не сочувственно интересуясь:
— Жива?
— Кажется… но у меня точно стало на целую жизнь меньше…
— Воды?
— Мне так хреново, что лучше сразу яду!
Новый приступ мужского раскатистого хохота звонко отрекошетив от стен, разлетается по всему ледовому. Я сегодня Марта — посмешище. Будем знакомы! Но настолько вымотанная, что даже обидится сил нет.
Бессонов тянет руку, я отбиваю его ладонь перчаткой:
— Уйди, оставь меня лежать здесь, я умру героем.
— Смерть от переохлаждения — слабо тянет на героическую, Обезьянка.
— А от стыда?
— За такое тоже орденами не награждают. Хотя, возможно, и были прецеденты. Но на твое несчастье, свидетелем твоего позора был только я. А я умею хранить секреты, — снова тянет ладонь Арс. — Хватайся.
На этот раз я не сопротивляюсь. Благоразумно позволяю поднять свое тело, с тихим «ой», проскальзывая лезвиями на месте. Чуть не падаю снова. Ловкий Бессонов подхватывает меня на руки. И делает это так легко, будто десятки килограмм для него не тяжелее плюшевого медведя. Хотя, после сегодняшнего мастер-класса я охотно готова поверить даже в то, что при острой необходимости мой личный супермен сможет сдвинуть в одиночку и КАМАЗ.
Арс выкатывается со льда и шагает в сторону раздевалки.
Я устало упираюсь лбом в его висок, обнимая за шею.
— У тебя ужасная работа, Бессонов. Мне тебя очень, очень жалко!
— Это тебе с непривычки так кажется, — улыбается он. — На самом деле хоккей для нас всех уже сродни наркотику на котором мы крепко “сидим”. Без дозы начинается ломка.
— И что, неужели ты не разу не пожалел?
— О чем? Что пришел в большой спорт? Было дело, конечно. Даже были мысли сменить профессию. Но куда я не сворачивал в своей голове, все равно утыкался в хоккей. Агентура, тренерство, менеджмент — все так или иначе крутится вокруг хоккея. Со временем я смирился и принял тот факт, что без клюшки и шайбы я мало кому нужен.
— Неправда! — выдыхаю. — Ты много кому нужен!
— Кому например? — бросает на меня взгляд Арс.
— М-м, мне…? — тушуюсь, слегка краснея.
По губам Арсения расплывается улыбка. Искренняя, милая, польщенная — улыбка без всяких подтекстов. Я улыбаюсь тоже. Тянусь и чмокаю его в уголок губ, срывая легкий поцелуй. Мой персональный изверг от этого едва ли не мурчит приласканным котом.
Мы вваливаемся в пустую раздевалку. Бессонов ставит меня на ноги, присаживаясь, чтобы расшнуровать мои коньки. Я бросаю краги на скамейку и зарываюсь пальцами в его светлой шевелюре, лениво перебирая.
— Приятности говоришь, ластишься, обниматься и целоваться лезешь, кажется я нашел способ сделать тебя покладистой, Царица, — посмеивается он.
— Не обольщайся, сейчас восстановлю силы и ты мне за все ответишь, — грозно обещаю я.
— Мстить будешь?
— Буду. Теперь ходи и оглядывайся.
Бессонов качает головой и хохочет. Избавляет меня от коньков и, усадив на скамейку, снимает шлем и стягивает хоккейный свитер с собственной фамилией на спине. Продолжая снимать с меня вещи, как шарики с новогодней елки.
— Почему сорок четыре? — спрашиваю я, выцепив взглядом цифры на рукаве.
— В детской команде был четвертый. В юношеской — четырнадцатый. В КХЛ я поиграть не успел, в восемнадцать меня задрафтовали за океаном. А там под четырнадцатым номером уже играл здоровенный чех, сторожила клуба. Пришлось взять сорок четвертый, — пожимает Арс плечами, — так оно по жизни и привязалось. Скучно, в общем, никакой душещипательной истории.
— А я то думала услышать что-то типа — в память о моей первой любви, которую я поцеловал на сорок четвертом этаже сорок четыре раза, — хмыкаю.
— Прости что разочаровал, — разводит руками парень.
Так за разговорами не замечаю, как все утяжеляющее меня снаряжение оказывается снято и свалено в углу у баула. На мне остается только термобелье, с которым я и без посторонней помощи прекрасно справляюсь, оставаясь в одних трусиках и топе-бра. Запрыгиваю в сланцы Арса, на добрых пять размеров больше моего скромного «тридцать восьмого» и дрыгаю пальцами. Пока он топает к шкафу, вытаскивая два чистых черных полотенца с большими буквами “А.Б.” и игровым номером вышитым золотыми нитками.
Я закатываю глаза.
Господи, эти ребята помешанные! У них даже полотенца в цветах команды! Надо порыться у Бессонова в гардеробе. Не удивлюсь, если где-нибудь найду и черно-золотые трусы с его инициалами на «самом интересном месте».
— Чего? — не проходит мимо внимания парня мое «громкое» выражение «я так и знала» на лице.
— И все-таки я была права, когда говорила, что все хоккеисты — нарциссы.
— С чего это?
Я кошу взгляд на полотенца. Арс цокает. Бросает их на лавку, стягивая футболку, непреднамеренно поигрывая бицепсами.
— Это идея клуба, если тебе интересно. Для поддержания общего духа команды и прочее бла-бла.
— М… и все равно вы самовлюбленные засранцы.
— Последнее слово непременно должно остаться за тобой, да, Царица?
Я пожимаю плечами.
— А ты еще к этому не привык?
Бессонов ухмыляется.
Я тяну топ, стягивая через голову, без задней мысли оголяясь выше пояса. Арсений развязывает шнурки на своих спортивках и хватается за резинку, собираясь их снять. Оборачивается с явным намерением что-то сказать, да зависает на полуслове. Его жадный взгляд фокусируется на моей голой груди. В раздевалке виснет наэлектризованная тишина.
Мои соски моментально твердеют. Грудь тяжелеет. А тело напоминает, что этого нарцисса целую неделю не было в городе. И я, мягко говоря, по нему соскучилась. По нему всему — в целом, и по его фантастическому члену — в частности. А еще рукам и губам, которые умеют творить со мной не менее потрясающие вещи, чем его волшебная «клюшка».
Мое дыхание сбивается. Желание микротоками прокатывается по позвоночнику, пересчитывая позвонки. Воображение подкидывает горячие картинки разных вариаций дальнейшего развития событий. Приходится напомнить себе, что для девяноста девяти процентов из них раздевалка мужской хоккейной команды не место. Вот только возбуждение от этого в разы сильнее…
Запретный плод сладок, и все такое.
В
