Глава 15
– Кузьмич!
– А!
– Почему нет счастья?
Он смотрел на взлохмаченного рыжеусого учителя физической культуры, а тот сосредоточенно разливал по стопкам остатки пшеничной водки. Это была чрезвычайно ответственная задача: в обеих стопках должно было быть поровну.
Закончив с этим, Кузьмич посмотрел на него:
– Иваныч, брось! Выпьем!
С этими словами он взял в левую руку стопку, а в правую – в прокуренные желтые пальцы – шмат «Докторской», крупно нарезанной на «Спорт-Экспрессе».
– А все-таки?
Тот замер.
– Не парься, Иваныч. Чтобы было тебе счастье, пей утром пиво, а вечером водку и не ходи в ЗАГС. А то навалится на трезвую вся эта хрень, и не сдюжишь. А если баба мозг парит, шли ее дальше.
– А любовь?
– Что?
– Как с ней?
– Это явление временное и вредное. Мы, Иваныч, по-черному втюриваемся, а бабы этим пользуется и на нас ездят, а как все это заканчивается – сам знаешь. Штука страшная. Так что главное – не втюриваться, незачем. И не жениться на супе, чуешь? Трах после водочки – вот наше счастье, Иваныч. Если баба классно трахается, но не варит суп, то и хрен с ним, с супом. Так не бывает, чтоб бабы трахались, не парили мозг и вкусно готовили. За идеал!
Подняв стопку на уровень глаз, Кузьмич дождался его, и они чокнулись.
Тук.
Не праздничный вышел звук.
Кузьмич шумно выдохнул и в один миг справился с водкой, вылив ее в спрятанный под усами рот. Он в этом деле мастер. Он алкоголик со стажем.
Что это с ним?
Он вдруг сморщился, стал темно-красным и, открыв рот как вытащенная из воды рыба, несколько раз взмахнул рядом ладонью. Глазки-щелочки смотрели в пространство и были полны слез.
– Черт! – шепотом прохрипел он и сунул в рот «Докторскую».
Чернокожий боксер с чемпионским поясом на мощном торсе смотрел на него снизу вверх с газеты и улыбался той белозубой улыбкой, какая бывает только у негров.
Убедившись в том, что с товарищем все в порядке, Сергей Иванович выпил свою порцию. В его случае водка прошла гладко, без сучка и задоринки, несмотря на то что он принял к этому времени на грудь полбутылки.
С минуту они молчали, работая челюстями, а между тем разглядывали культуристов, футболистов и прочих спортсменов, яркими пятнами прикрывших непрезентабельные светло-коричневые обои в частую вертикальную полоску: выцветшие, грязные и кое-где вышарканные до дыр. Прокуренную берлогу Налима и Кузьмича ни разу не ремонтировали за последние десять лет. Зачем? Этим и так нормально. Налим третий день на больничном, с бронхитом, и сегодня его место занял Сергей Иванович Грачев, преподаватель русского языка и литературы, интеллигент и почти трезвенник. Он пьет водку, и его подсознание освобождается от пут разума. Скоро он будет освобождаться в туалете от этанола, но это будет другая история.
Остановив взгляд на стопке, Кузьмич какое-то время обдумывал мысль.
– Еще поллитру, Иваныч? Не успокаивается душа, просит.
В подтверждение этих слов он почесал толстое пузо под клетчатой фланелевой рубашкой третьей свежести, и в ответ ему буркнуло.
Сергей Иванович стал думать.
Противоречивые чувства владели им. Не сильно хочется, но почему бы и нет? После следующих ста граммов он поедет домой, к Лене. У нее ОРВИ, тридцать восемь, а он пьет водку и чувствует, как совесть жжет грудь. Не став Дионисом, он знает, что скоро ему будет плохо. Его окружили спортсмены и молча ждут. Сдастся он? Нет?
– А? – Рыжеусый физрук тоже ждал.
– Нет.
– Зря. – Тот сник. – Когда еще выпьем? Ты же уходишь. Правильно. Так и надо, Иваныч. Место здесь гиблое. Я тоже думаю, а все никак не уйду. Ногами вперед вынесут, а за гробом будут идти наши сучки и будут радоваться, что сдох я от водки. Знают они, почему я пью? Что у меня в душе? Иваныч, завидую я тебе, белой завистью, правда. Может, за это выпьем, ну, чтобы с лицеем вышло? А?
У него была маленькая надежда, и он испытывал Сергея Ивановича. Раз его качнул. Два. Как кирпичики? Не сдвинулись ли? Не столько хочется водки, сколько общения. Иваныч мужик свой, только грустный. Одиннадцать лет вместе трудятся, а водку еще не пили. Ни разу. И вдруг сегодня встретились, слово за слово, и вот они здесь. Общаются просто, с душой, с матом где надо, и вот бы сто грамм для концовки.
– Спасибо большое. Пойду. – Учитель русского сделал движение корпусом, будто вставая, но почему-то не встал.
– Если знаешь свой путь – иди. – Кузьмич внимательно на него смотрел. – Знаешь?
– Да. Это путь в клетку.
– Точно! – Тот вскинул вверх указательный палец. – А еще и крылья подрезаны. Что остается? Водка!
– Для регенерации крыльев?
– Для дегенерации. Просыпаешься утром в заблеванной клетке и еще хуже, пока не выпьешь.
– Зачем?
– Что?
– Пить.
– Сначала хочешь выбраться из клетки, а когда не получится, пьешь, так как не вышло и уже можешь не пить.
Взяв засаленную газету, Кузьмич стал отрывать от нее тонкую, миллиметров в семь шириной, полоску.
Наблюдая за его грубыми пальцами, Сергей Иванович ждал, когда полоска порвется, ждал долго, но, к его удивлению, Кузьмич справился и стал скручивать ее валиком.
– Я мог стать чемпионом России, – сказал он. – Был перспективным штангистом. Не пил. Вообще. Даже пиво. Целыми днями работал с железом. А зимой вылетел я на встречку, и все, Иваныч. Гипсовый ошейник. Месяц в больнице. Руку склеили криво и снова сломали. Она теперь как барометр, все чувствует. – Он умолк. – Я иногда думаю, что лучше бы я… насмерть. Гнил бы сейчас в земле и не парился. – Он поднял взгляд: – Как? Может, по соточке?
С третьей попытки он взял свой приз.
Сергей Иванович согласился:
– Ладно.
Тот подпрыгнул как на электрическом стуле.
– Эту же? – крикнул он радостно.
– Да.
– Нынче, Иваныч, ты мой гость, все с меня! Одна нога здесь, другая там! В шкафу есть «Пентхаузы», чтоб не было скучно. Девочки класс!
– О! – гость плохо изобразил радость.
– Если б у нас в школе были такие телки, а не штаубы всякие, я б… эх!
Он выбежал. Перед этим он глянул на себя в пыльное овальное зеркало и пригладил пальцами жесткие волосы. Расстояние в двадцать метров до дверей школы надо пройти чинно. Школьное руководство в курсе, что физруки пьют, и до поры до времени терпит это при том условии, что все происходит по тихому, после уроков, и пьяные рожи не ходят по школе. У них уже есть желтые карточки и надо быть осторожней.
Он вернулся минут через десять. В черном пакете-майке он принес водку, хлеб, триста граммов «Докторской» и маринованные огурчики с пупырышками.
Две стопки вновь встретились над столом.
– За счастье, Иваныч. За нас.
Тук.
Выпили.
Выловив в банке огурчик, Кузьмич хрустнул им и посмотрел на Грачева:
– Что ты такой грустный?
Сергей Иванович сидел молча. У него не было желания исповедоваться перед рыжеусым учителем физкультуры, его советы не требовались.
– Все, тему закрыли, – Кузьмич его понял. – Я кстати не рассказывал, как ко мне клеилась Проскурячиха?
– Нет.
Сергей Иванович весь обратился в слух, плавая в плотном водочном облаке.
– На Новый год лезла по пьяни. Прямо по-взрослому. Все намекала, как хорошо у нее дома. Звала. А я не поехал. Больной что ли? С тех пор она не здоровается.
– Со мной тоже. – Сергей Иванович хмыкнул.
На всякий случай он поспешил внести ясность:
– Не поэтому. Слава Богу, не клеилась.
Кузьмич взялся за водку.
– Это еще неизвестно, что у нее на уме. Может, она на тебя запала, Иваныч, и бесится? Может, ревнует?
Сергей Иванович промолчал.
Кузьмич понял, что надо заканчивать с юмором.
– Если на тебя будут дома в претензии, – сказал он, – скажи, что был у меня и я прошу не ругать тебя, а понять и простить. За понимание и прощение!
Выпили.
– Я все думаю: почему у нас не разрешат многоженство, а? – вдруг ни с того ни с сего начал Кузьмич. – Плохо, что ли?
Он искренне удивлялся.
– Смотри сам, Иваныч, – продолжил он свою мысль, – видел ли ты хоть одного мужика, который не трахал бы чью-то бабу? Я – нет. Мы же самцы. А самцу что нужно? Самки! И чем больше, тем лучше. Это же, блин, природа, Дарвин. А мы против нее прем и всякие правила выдумываем. Осуждаем! А нафиг? Вымрем как динозавры и все! Останутся индусы, китайцы и негры!
Прервав воодушевленную речь, Кузьмич взял «Докторскую».
В то время как он говорил, Сергей Иванович тщетно боролся со сном, его все глубже затягивало в дремоту. Он слышал все как сквозь вату.
– Прими ислам, – сказал он. – И попроси у Бога зарплату раз этак в двадцать побольше. Твои жены работать не будут.
– Как это? – выпрямился Кузьмич.
– Так.
– Совсем?
– Да. И подумай на досуге о детях, разводах и алиментах. И о том, чтобы бросить пить. Аллах пьяных не любит.
– Да я ж так… – сник сразу Кузьмич. – Теоретически. Я и в нашего Бога не верю. Если бы он был, Иваныч, то не вынесло бы меня на встречку. Один только дьявол есть, Иваныч. Точно.
