Он почувствовал, что ему стало легче: он пропускает самую сложную часть программы, не поддавшуюся на репетициях.
– Я перееду в субботу, – сказал он. – Не против?
– Ладно.
– До этого времени я не буду тебя стеснять.
– Мне есть где жить, не волнуйся. Я вчера, кстати, была у мамы, если тебе все-таки интересно.
В это время в учительскую вошли.
– Я сегодня заеду, возьму кое-что, – сказал он в трубку нейтральным голосом.
– Пожалуйста. Я раньше восьми не буду.
– Пока.
– До свидания, Сережа. Всех тебе благ.
Он положил трубку.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, он поднял глаза и увидел, что на него смотрит Света Корнева, двадцатичетырехлетняя учительница английского, худенькая и некрасивая. Света работает здесь с сентября, ее мужа, майора внутренних войск, перевели из Омска, не клеится у них семейная жизнь (земля слухами полнится), и оттого поглядывает она на учителя русского и литературы, Сергея Ивановича Грачева, который старше ее на целых семнадцать лет. Девушка она умная, начитанная, хорошая, с ней интересно общаться, но, если так можно выразиться, он не воспринимает ее как женщину. Вместо этого он думает о том, что она была бы прекрасной супругой, на все готовой собачкой, ласковой и преданной. Жаль ее. Она не избалована мужским вниманием, с ее-то внешностью. Мужчины клюют на картинку, на красочную обертку, а после рассматривают содержимое – если оно есть. Некоторым все равно, их устраивают телки, у которых нет в голове ничего, кроме мыслей о шопинге и о собственном внешнем, то есть товарном виде.
Света включает чайник и улыбается:
– Доброе утро.
Принудив себя улыбнуться в ответ, он говорит:
– Доброе.
– Будете кофе?
– Спасибо, Светочка, нет.
– А чай?
– Чай буду, – он согласился, решив, что невежливо отказываться дважды.
Света обрадовалась, что-то хотела сказать, но тут в учительскую вошла Лена.
Вяло и обезличено поздоровавшись и толком ни на кого не взглянув, она сразу нашла его взглядом и посмотрела ему в глаза. Замученная она. Невыспавшаяся. Все сегодня невыспавшиеся.
Выдержав конспиративную паузу, она подошла к нему. Она не заметила Свету, которая во все глаза на нее смотрела. Ему почудилось, что Света хочет понять, почему мир устроен несправедливо: почему одни рождаются красивыми, а другие – нет, почему одним достается больше и он с этой женщиной, а не с ней.
Вскипел чайник.
Щелк!
Повернув голову, Лена увидела Свету и, коротко скользнув по ней поверхностным взглядом, сказала Грачеву:
– Доброе утро.
– Привет. Присаживайся.
Она села.
Света переменилась в лице. Бросив взгляд на часы на тонком, почти детском запястье, она не стала пить чай и вышла.
– Как дела? – спросила Лена.
– В общем и целом неплохо. Подыскиваю новое место жительства.
Они говорили так тихо, что никто не мог их услышать, но ему, старому параноику, тем не менее показалось, что их все же услышали.
– Есть успехи?
– Еще не договорился с хозяйкой.
– Хозяйка не против, хоть и обиделась за вчерашнее. Ей тебя ждать?
– Сегодня вечером.
– А завтра?
– И завтра.
Глядя ему в глаза, она подумала о том, что так долго этого ждала, грезила этим каждый день, а теперь не может обрадоваться по-настоящему своему бабскому счастью. Просачиваются горькими струйками мысли о том, что было бы, если бы не вчерашняя встреча у школы. Она хотела бы видеть улыбку Сережи и радость в его глазах, но вместо этого у него вялая мимика и темные круги под глазами. Все случилось так быстро. Им надо справиться с этим, справиться вместе. Чтобы прошлое их отпустило. Чтобы завтра они не чувствовали себя так, как сегодня. Сегодня они чужие друг другу, они не смотрят друг другу в глаза и, кое-как поддерживая общение в вакууме – в центре комнаты, где люди пьют чай-кофе, сплетничают и смеются – пожалуй, ждут не дождутся звонка, чтобы спрятаться на время в своих классах, за строками вечной классики и нотными станами.
Глава 12
После уроков они встретились в его классе.
Когда Лена вошла, он читал сочинения, эти рожденные в муках опусы, и то и дело правил что-то красной шариковой ручкой.
Он чувствовал себя лучше, чем утром. Увидев Лену, он улыбнулся:
– Двадцать лет работаю, а все никак не привыкну. Послушай вот: «Раскольников убил старуху процентщицу не со злости, а ради эксперимента над собой». Классно, да? Свежая мысль. – Он потянулся с хрустом. – Ну ладно. Хватит с меня этого творчества.
– В путь-дорогу?
– Да.
Бросив стопку тетрадей в портфель, он окинул беглым взглядом класс – все ли в порядке, все ли окна закрыты? – и они вышли.
В коридоре они нос к носу столкнулись с Проскуряковой и Штауб.
Была сыграна маленькая школьная пьеска.
«Встреча»
Штауб. Добрый день. ( Сухо здоровается, хотя они виделись не далее чем пару часов назад ).
Проскурякова не смотрит в их сторону. Поджав густо накрашенные губы цвета алого мака, шествует мимо.
Лена. Здравствуйте, Анна Эдуардовна. ( Скользит взглядом по сморщенному личику Штауб ).
Сергей Иванович не издает ни звука. Он уже здоровался сегодня со Штауб, этого более чем достаточно, а Проскурякову он игнорирует, как и она – его.
Штауб. ( через два-три шага, Проскуряковой ). Как им не стыдно? ( Сморщенная головка дергается от избытка чувств ).
Проскурякова ( с гадкой ухмылкой ). Анна Эдуардовна, а вы случаем в молодости не грешили?
Штауб. Галина Тимофеевна, вы… Вы же знаете, что у меня был муж!
Проскурякова ( с издевкой ). И вы не сходили ни разу налево?
Штауб. Я вообще-то приличная женщина, знаете ли! ( Вскидывает остренький подбородок; праведное возмущение слышится в ее сильно дрожащем голосе ).
Проскурякова. Все мы приличные, пока не приспичит.
На этом они расходятся. На ярко-красных губах Проскуряковой блуждает усмешка, она выглядит довольной, а лицо Штауб застыло в обиде. Зачем? За что? Плотно сжав губы и выставив подбородок, она семенит по школе и смотрит на мир своими маленькими глазками из-за огромных стекол. Она не заплачет, нет. Она разучилась плакать.
КОНЕЦ
Сергей Иванович и Лена молча спускались по лестнице. Не было у них темы для разговора, и они снова чувствовали себя неловко, в особенности после встречи с Проскуряковой и Штауб.
На улице они тоже молчали. Узкая асфальтовая тропинка вот-вот выведет их к тому месту, где они встретились вчера с Ольгой, поэтому оба волнуются, каждый в отдельности. Они знают, что Ольги там нет, но не могут расслабиться.
Они сворачивают с дорожки на тротуар и —
замедляют шаг.
Здесь нет белой машины.
…
– Почему воспитательница сказала, что нас находят в капусте? Врет, да? – мальчик держал Лену за руку и бодро шел рядом, глядя снизу вверх на мать, а не под ноги.
Она улыбнулась.
– Пора бы вам знать, Игорь Вадимович, что так говорить нельзя.
– Как?
– «Врет».
– Елена Владимировна, это не ругательное, а разговорное слово, – Сергей Иванович вступился за мальчика.
– Не очень хорошее. А теперь о капусте. – Она улыбнулась. – Если воспитательница снова будет это рассказывать, спроси у нее, зачем мужчина и женщина любят друг друга. Помнишь, мы с тобой говорили?
– Я и спросил.
– Правда? И что?
– Она сказала, что я еще маленький и рано спрашиваю. А еще знаешь, мам, к ней усатый ходит и они в коридоре болтают! А еще Женька видел, как они… ну… целуются! Усы мешаются, мам, а?
Он выговорил все на одном дыхании, без пауз.
Взрослые так и прыснули.
– Ты хочешь, чтобы я умерла со смеху, да? – сказала Лена, вытерев слезы. – Да, усы очень мешаются, колются. Но я, слава Богу, с усатыми не встречалась.
– Не целовалась?
– Нет.
– Зачем они?
– Кто?
– Усы.
– Просто так. Кто-то считает, что с ними красивее, но о женщинах при этом не думает.
– Может, попробовать ради эксперимента? Вдруг понравится? – Сергей Иванович смотрел на Лену с улыбкой.
– Не стоит, – Лена поморщилась. – Если бы ты был, к примеру, Боярским или… кто там еще…
– Панкратовым-Черным.
– Хотя бы. Иначе нет смысла. Только колются.
– А вдруг мне будет лучше с усами? Как, Игорь, думаешь?
Он по-дружески обратился к мальчику, стараясь, чтобы в голосе не было фальши, а сам приготовился к тому, что мальчик ответит холодно. Чаще всего было именно так. Несмотря на то что они были знакомы не первый месяц, Игорь все еще держался на расстоянии: не подпускал к себе, не подходил сам. Обращение «дядя Сережа» не прижилось, конфеты, игрушки, улыбки, шутки – не действовали. Оттепели были редкими. Взрослых это расстраивало. Дело в детской ревности? Или кое-кому надо быть чуточку более искренним и чуточку менее взрослым?
– Не знаю. – Игорь ответил коротко.
– Мам, ты сказала, что купишь мне газировку! – вдруг вспомнил он, вмиг оживившись. – Я апельсиновую хочу! И большую!
