Между тем, события, подхваченные «снежным комом», продолжали стремительно развиваться — при полном бездействии со стороны моей скромной персоны.
Жестокий внутренний кризис в Германии ужасною тенью отражался на состоянии ее армии. Весь описанный краткий период времени, прославленный немецкий рейхсвер таял буквально на глазах.
После гибели Вильгельма Второго положение дел в Берлине вызывало в среде моих генералов стремление к яростной атаке на всех фронтах. Но я, помня аналогичную ситуацию в реальной истории (вот только происходящую с Россией, а не с Германией), с нападением не спешил.
На две долгих недели на фронте умышленно наступило абсолютнейшее затишье. Командующим фронтов был отдан приказ, никаких активных действий не предпринимать, и отвечать огнем лишь на атаки противника, ожидать которых от Германии сейчас было невозможно.
Дословно я телеграфировал фронтам следующее:
…Командующим Северным, Западным, и Юго-Западным фронтом, начальникам штабов.
До 1 мая 1917 года либо до особого Нашего распоряжения на занимаемой войсками оборонительной лини, запрещаю любые крупномасштабные действия силами крупнее дивизии, направленные против врага и способные побудить его к оказанию активного сопротивления.
НИКОЛАЙ.
Подобная же тактика рекомендовалась русским генштабом Главной квартире Румынского короля, которая также, к 24 апреля, решила перейти в так называемое «мирное наступление». Направленные румынами парламентеры, достигнув штаба противостоящей ей 9-й болгарской армии, активно призывали к миру «без аннексий и контрибуций». Особенно массовый характер братания и «солдатские перемирия» носили в пасхальные празднества, практически превратившие Румынский фронт в линию «идиотской войны», через которую вчерашние враги — братья-христиане, — ходили друг другу в гости, перелезая через колючую проволоку и траншеи, изрытые воронками взрывов. Немецкий командующий Маккензен злился невероятно, однако сделать ничего не мог, ибо неповиновение миллионов было выше сил одного человека, даже такого прославленного, как он.
1 апреля 1917 года-го, наступление также не началось. Едва сформированная на радостях всеобщего бардака коммунистическая партия Германии, только-только отколовшаяся от прочих гуннских немецких социал-демократов, подготовила «"Декларацию прав солдата»", многие положения которой вызывали откровенную прострацию у еще не сбежавших с фронта немецких генералов и офицеров. Прочитав «декларацию», политики в Лондоне и Париже сначала безудержно ржали, потом с наслаждением потирали руки. Ощущение приближающейся развязки неумолимо преследовало и меня.
Сахаров нанес свой удар в полном соответствии с моими инструкциями — спустя ровно месяц после смерти Вильгельма. Он двинулся не «всеми силами по фронту» как поступил когда-то под Луцком Брусилов, не «атакой волной», как любил баловаться на Марне французский генерал Жофр, не закованными в броню танками, как английский генерал Хейг под Верденом, не газовыми баллонами с хлором, как действовал пруссак Фалькенхайн под Ипром, и даже не стальными клещами мобильных механизированных соединений, как поступал в покинутой мной реальности тактический гений Гудериан.
Он действовалА значительно проще!
Погожим утром 2 апреля 1917 года традиционная артиллерийская канонада возвестила о начале весенней кампании Русской армии. Это было последнее наступление России в Великой войне. После интенсивной артподготовки войска Юго-Западного фронта предприняли штурм австро-венгерских и немецких позиций в Восточной Галиции у населенных пунктов Зборув и Бржезаны.
Казалось, все происходило как раньше. Гигантские массы пехоты и кавалерии шли на проволоку и траншеи без поддержки с воздуха, без танков и даже механизированных средств передвижения. Однако кое-что изменилось. Вражеские траншеи были по прежнему глубоки, орудия многочисленны, однако нечто свершилось с солдатами, призванными их защищать, — нечто необъяснимое цифрами, словами и даже человеческой логикой..
Всего лишь месяц назад подобный самоубийственный бросок русских на оборонительную позицию вызвал бы у немцев презрительную насмешку, однако ныне менялось все. Ситуация с немцами повторяла прошлую историю России с точностью до наоборот. Вместо участия в боях, немецкие солдаты в окопах митинговали и расстреливали своих офицеров. Вышколенный кадровый состав рейхсвера упаковывался в гробы, в промерзший лондомерский чернозем или разбегался с пожитками по домам. Ткань армии трещала по швам. Демагогия о братстве, равенстве, мире и всепоглощающей революции казалась солдатам более привлекательной, нежели караульная служба или военный устав. 13-я, 17-я и 9-я немецкие армии, составлявшие левое крыло Южного германского фронта сдавались Сахарову дивизиями и корпусами не столько из-за ужасов окружения, сколько из желания вернуться домой.
И далее — понеслось.
Напитанная зимними резервами русская армия чудовищным исполином двинулась к Карпатским предгорьям по расходящимся направлениям. Намеченные в качестве целей Львов и Мармарош-Сигет пали уже через два дня. На удивительном успехе наступающих русских армий сказался не только раздрай в немецкой армии, но и громадный численный перевес. В прошлом году соединения юго-западного фронта под командованием все того же генерала от кавалерии Брусилова, воспетого патриотической прессой, но на деле негодного ни к чему, кроме швыряния миллионных армий в лобовые прорывы, понесли чудовищные потери — почти два миллиона человек! — не принеся русскому оружию даже ничтожного результата. Восстановлением основательно поредевших частей царь Николай занимался всю зиму, вплоть до восстания в Питере. С огромным трудом, призвав восемнадцати и даже шестнадцатилетних юношей, необходимую для наступления «массовость» армии ему удалось восстановить.
Неописуемая, гигантская сила, настоящий «паровой каток», с которым сравнивали Россию в далеком уже 1914 году-м, была подготовлена царем к 1917-му, — для последнего решительного противостояния с немцами, — и поражала всякое воображение.!
Ко дню начала боевых действий один только Юго-Западный фронт России имел превосходство над немцами по живой силе более, чем в 2,5 раза, по шашкам и по тяжёлым и средним орудиям — более чем в 2 раза. насчитывал почти 2.446.447 штыков, 105.025 шашек, 6810 станковых пулеметов, 4.569 бомбометов и минометов, 6220 тяжелых и средних орудий, 225 аэропланов, два дивизиона бронеавтомобилей и пять бронепоездов.
Противостоящая Юго-Западному фронту немецко-австрийская группа армий Бём-Эрмолли и генерала Линзингена даже по штатной численности, безусловно меньшей реальных наличных сил учитывая бешенный поток дезертиров, насчитывала всего 932. 976 штыка, 50.021 шашку, 6.828 пулеметов, 2.196 бомбометов и 568 минометов, 3.097 орудий, 226 аэропланов, а также три бронепоезда, при полном отсутствии бронеавтомобилей, вызванных вглубь страны для подавления внутренних беспорядков.
Таким образом, к вожделенному началу апреля, русские войска добились, наконец, своей цели — численного превосходства над технически более оснащенным и умелым противником по личному составу армии и осадной артиллерии — более чем в два раза. Именно это соотношение являлось тем единственным, к чему стремился царь Николай весь долгий года своего верховного главнокомандования.!
У меня не хватало времени, чтобы обучить русскую армию лучше немецкой, у меня не было возможности и финансов, чтобы оснастить ее более совершенным оружием, однако сломать врага изнутри, а потом раздавить его грубой силой, имея в руках такой почти неисчерпаемый источник ресурсов, как гигантская Россия, — было вполне в моей власти. В отличие от меня царь Николай не являлся пришельцем из будущего, но, очевидно, подсознательно понимал ту же простую истину. Как бы ние выпали карты, как ни легли политические расклады, у России невозможно отнять одно — по ресурсам и территории с ней не моглаа сравниться ни одна страна мира.!
Огромную роль в наступлении сыграло моральное превосходство. Все же за спинами русских в эти решающие дни стояла единая держава, а за спинами немецких солдат — разваливающаяся на части страна, полная анархии, изменников и болтунов. В самой Германии революционным Советам невероятными усилиями удалось взять взбесившиеся массы под некий условный контроль, однако в армии, часть которой рассматривала революционеров исключительно как предателей, доверия к ней не прибавилось ни на йоту. В то же время, 9 апреля 1917 года газета «Форвартс» писала:
«…Соединения германской армии, с их пушками и артиллерией ставят себя в распоряжение Совета народных представителей.
Это движение направляется Германской социал-демократической партией (СДПГ) и Независимыми социал-демократами (НСДПГ).
