— А мне что за год поставишь? Ты, работодательница!..
Фря вырвала у него тетрадь из рук, вскочила с постели, быстрая, как кошка. Пружина.
— Не лезь своими грязными лапами, куда не просят, целей будешь! — отрезала она. — А чужие сумочки тормошить не советую. Скоро, Загинайло, жить устанешь.
Она хотела положить тетрадь обратно в сумочку, но Загинайло надвинулся на нее, наступил ей тяжело на ногу, так что она вскрикнула от боли, рванул тетрадь. Тетрадочка эта могла пригодиться. Фря не отпускала, вцепилась мертвой хваткой. Тогда Загинайло ударил ее кулаком по лицу. Фря упала. Но, когда он наклонился над ней, вдруг изо всей силы рванула его к земле. Он рухнул. Теперь они боролись на полу.
— А Петр получше тебя был! — хрипела Фря злобно. — Ты так, мусор. Жидковат, тебе я больше троечки, уж извини, не поставлю. И то — с минусом.
Загинайло разозлился. Он потерял самообладание. Чтобы Фря замолчала, придавил ей локтем горло. Он не рассчитал своей медвежьей силы. Горло Фря хрустнуло. Удивительно: какое оно оказалось хрупкое. Он увидел: Фря мертва. Мертвей мертвого. Чего уж тут. Натворил делишек. Или чудится ему? Очухается еще?.. Поднял, отнес на кровать.
Не спеша оделся, взял, что надо, кобуру с заряженным пистолетом — под шинель, на поясном ремне. Вышел, дверь запер на ключ. Спустился на улицу.
Загинайло шел в батальон. Закончить свои дела там. Безлюдно. Часы в подвальном окне в опустелом ночном баре: половина шестого. Свеча на голом столе догорает. Повеселились. Ночь-то на исходе, город зашевелится, рассвет серенький, зимний забрезжит. Эти гаврики уж покончили работенку, банк пощипали маленечко, мешочек утром в банке не досчитаются. Добычу делят, на блюдечке принесут… На Г-й улице он встретил Стребова. Тот бежал по тротуару, в полной милицейской форме, шапка набекрень, усы-щетки, глаза из орбит вылезли, изумленные, безумные. Запарился сапогами брякать. Увидев Загинайло, встал как столб.
— Командир, задний ход! — возопил он. — Дуем отсюда!
— Стребов! Рехнулся! Гонятся за тобой, что ли? — спокойно, не дрогнув ни одним мускулом на своем массивном, колючем лице, спросил Загинайло своего помощничка.
— Засыпались, Роман Данилыч! — отчаянным голосом пропел Стребов. — Засада. Всех на месте повязали. Теперь остальных из взвода тепленьких в постельке берут. Я сразу почуял неладное, когда к банку подгребли. В воздухе смертью пахнет. Чудом ускользнул у них сквозь пальцы, как ершик. От банка — к тебе, вахтер: да только что уперся, беги, догонишь. Я — сюда. Предупредить. Рвем когти, командир!
— Дура ты, Стребов. Чего орешь? Чего за мной помчался? Почему это ты так обо мне заботишься? Свою бы шкуру лучше спасал. И куда ты будешь когти рвать? Оцеплено. Сцапают вмиг, — Загинайло говорил все тем же невозмутимым тоном, как будто ничего не случилось и никакая опасность ему ни чуточку не грозит. Неподвижный, тяжело стоял посередине тротуара, мрачно-иронически взирая на своего собеседника.
— Так что ж, сдаваться пойдем, Роман Данилыч? — погасшим голосом произнес Стребов. — Это папа нас вычислил! Колунов! Он, он! Собачий нюх! Вот дракон! — Стребов сдернул шапку и отер ею потное лицо. — Он и дал команду. Опера давно готовились. Банк — приманка. Заманили нас в ловушку, как мышей на кусок сала — в мышеловку. Роман Данилыч! Что ж мы? Явка с повинной мордой? А?
— Психопат ты, Стребов. Паникер. Шут-пересмешник, подделыватель голосов! — оборвал его Загинайло. — Ясно. Явка с повинной облегчит твою участь. А то, хочешь, со мной. Есть шансик. Махонький, с волосок, но есть. Лови машину. В порт.
— Чего в порт? — Стребов вытаращил свои позеленелые от страха глаза. — На корабле удрать хочешь, Роман Данилыч?
— В точку попал. На торпедном катере. Давай, давай! Минута дорога! — прикрикнул на него Загинайло.
Стребов, выскочив на мостовую, тут же остановил частника. Как раз то, что надо. Тунгуз узкоглазый, промышляет, с властями ему вредно ссориться.
— В порт! Вихрем! — приказал он узкоглазому шоферу. — Предотвратить теракт. Понял? Порт заминирован. Через час на воздух все полетит к чертовой матери! Успеем — медаль получишь!
Шофер-азиат повернул машину. Помчались в порт. Загинайло сидел спереди. Стребов — на заднем сиденье.
— У меня сын-астматик подыхает… — Стребов вдруг затрясся всем телом. Он рыдал, уткнув лицо в шапку. Истерический припадок.
— Стребов! Баба! Прекрати выть! — зыкнул на него Загинайло. — Пасть пластырем заклею!
— Астматик-то мой теперь точно сдохнет, — продолжал рыдающим голосом Стребов. — Хана парню. Где таких денег достать? Ты не представляешь, Роман Данилыч, сколько они, врачи-сволочи, денег дерут! На лечение мы выложили им на лапу за пять-то лет — ой-ё-ёй! Миллион наберется! Где ж мои найдут грошики далыпе-то лечить? Я — курочка-ряба, золотые яички несла. Вот и приехали, Роман Данилыч!
Да. Так и есть. Порт. Главные ворота. Вахтер в проходной узнал Загинайло. Вот так удача! Как же, как же! Бригадир водолазов Рашид Абдураимов, лучший друг Загинайло, у себя на плотике. Обрадуется до поросячьего визга, если еще хоть капельку сохранил трезвый ум. У водолазов безработица третий день, получку пропивают, никак пропить не могут. Вот Загинайло с дружком своим и придут к ним на помощь. Вахтер пропустил их через ворота в порт беспрепятственно, с горячим напутствием и добрыми пожеланиями. Остановили грузовичок, в кузове баллоны газовые звякают, багровые, как раки, полнехонько, строем стоят, на Канонерский завод везут. Подбросят. Как же! Сели на пол, подперли спинами взрывоопасный груз. Поехали! А чего тут и ехать! Конец пирса. Высадились. Залив-то оттаял. Мертвый штиль. Сизо-темно. Горизонт это или что? Суденышко ползет. Вот он, спуск, ступенечки эти к воде. А вода и не плещет, и не шевельнется, черная-черная, с глянцем, как вороненый козырек. Вот и понтонная дорожка-мосток, туда куда-то. Туман в глазах, седые ресницы, поседели, пока ехали. Ну, потопали по досочке!
Через десять минут Загинайло и Стребов были у цели. Взобрались на плотик. Из трубы водолазной берлоги вился дымок. Дверь без запора. Ввалились, не стуча. Бригадир водолазов Абдураимов, сидя на корточках, топил щепками свою буржуйку. Огонь гудел. Абдураимов в толстом свитере-кольчуге, в круглой шерстяной шапочке, увидав гостей, закричал от неожиданности, вскочил на ноги, ударил кулаком в свою богатырскую грудь, так что она загудела как железная бочка.
— Загинайло! Шакал! Гуцул проклятый! Неблагодарный, неблагодарный ты орангутанг! Пропал. Как в воду канул. Ни слуху, ни духу, папуас! Чего ты там? С бандюгами борешься? Загордился. Эх, друг, а я тут с тоски подыхаю. Как раз ты вовремя явился, а я уж думал — погрузиться на дно и не возвращаться. — Абдураимов обхватил Загинайло в объятиях, деликатно так, не очень сжимая, чтоб не поломать костей, но горячо. — Я ведь из всей бригады один остался, — рассказывал Абдураимов. — Кто утонул, кто от чрезмерного употребления алкоголя окочурился, кто ушел куда-то, ничего не сказав на прощанье. Давай, спрыснем встречу! А это твой телохранитель? И ему нальем стопарь, помолясь на Восток. По мусульманскому обычаю. Там Мекка, там правда.
— Потом выпьем, — остановил водолаза Загинайло. — Сейчас не совсем подходящее время. Вот что, не в службу, а в дружбу. Спрячь нас куда-нибудь. Нас ищут по всему городу. Мы, понимаешь, немножко набедокурили. Колыма светит. Говорят, там хорошо, да нам пока не хочется. Нам бы переждать. Залечь на дно и выключить все шумы.
— Понимаю, — сразу посерьезнел Абдураимов. — Только куда же я вас спрячу? Не коробок спичек. Разве что — под воду. Вот, два водолазных костюма, целые, без дыр, в рабочем состоянии, вчера спускались в морскую бездну. Да хоть в Мариамскую впадину — выдержит давление водяного столба в десять миль. Лезьте, не бойтесь. Да тут глубина лягушачья. Шлангом буду вам дыхательную смесь подавать. Нагрянут гости незваные, скажу: мои водолазы работают. Сигналы вам буду подавать: если порядок, вылазьте — тросиком три раза дерну. А дрянь-дело — два разика. Вот так: — Абдураимов дернул Загинайло за рукав три и два раза.
— Ну что ж. Концы в воду, — пошутил Загинайло. — Давай свои доспехи. — Странно ему было: он понимал, что дребедень это все, дурацкая затея, а почему-то хотелось ломать эту мрачную комедию. Навряд ли его действия можно было назвать нормальными. Да словно они все свихнулись. Как будто он их загипнотизировал, и они под его властью, исполняя его непреклонную волю, делают безрассудное дело, послушные машины, повинуясь приказанию его угрюмого мозга.
Абдураимов помог обоим облачиться в тяжелые глубоководные скафандры. Водрузить шлемы, закрутить три могучих гайки гаечным ключом — и спуск. Все трое стояли на краю плотика, где уходил под воду водолазный трап — скользкая железная лесенка.
Загинайло задумчиво держал на ладони золотые часы, которые он снял, прежде чем облачаться в скафандр. Абдураимов и Стребов смотрели на него как в оцепенении. Часы соскользнули с ладони в черную неподвижную воду.
