дальше.
— Эй, малышка, постой! — мой голос звучит почему-то так умиротворённо, словно я посреди людной деревенской улицы в ярморочный день и собрался купить малышке какую-нибудь сладость у приезжих торговцев.
Тиша вздрагивает, пялится в мою сторону на бегу, дико так, быстро. И пытается бежать ещё быстрее, из глаз слёзы текут, она смотрит в мою сторону, но не на меня, а около… вдруг доходит, что она то меня не видит, ведь она не питалась ещё живыми крысами в подвале магической школы, и не пожирала шею своего старшего братца, ведь это обычный ребёнок, а не порождение…
Шэн сам себя остановил на этой мысли, не решаясь и не желая её завершать. Вместо этого догнал ребёнка, подхватил малышку на руки, и крепко сжал в объятьях, однако та всё равно колотила его ногами по животу, и ручками билась о его заросшую макушку. А он тихо гладил её по спине, шептал на ухо:
— Успокойся, малышка… всё будет хорошо… ты просто успокойся…
В этот момент он вспомнил тихий голос отца этой девочки, и его просьбу Шэну о том, чтобы он просто посидел на месте и подождал, пока его сыновья разберутся с Фаей…
Вдруг сделалось неприятно горько. А ребёнок в его руках понял, что сопротивляться бесполезно и расплакался. Дрожащие детские руки обхватили его за шею, она прижалась лицом к его плечу, дрожа всем телом, она что-то лепетала невнятное, громко хлюпала, и утирала о его плечо горячие слёзы.
Он закрыл глаза, пытаясь прийти в себя. Как-то пытался успокоить безумную нервную дрожь уже в своём теле. Никогда до этого он не убивал с такой яростью, и сейчас, когда всё в нём улеглось, он ощущал внутри холодную пустоту, которую очень хотелось чем-то заполнить, но было нечем.
Шэн не знал сколько они так простояли, но девочка в его руках, видимо не совладав с напряжением, уснула. Он открыл глаза, перед ним, на удалении в пару шагов стоит Фая, с ног до головы заляпанная в крови, с неровным оскалом на лице. Она взирала на него странно, не то с теплотой, не то со скрытой издёвкой, и тон её слов нёс в себе те же неясные эмоции:
— Ты бы стал хорошим отцом… только не этой девочки, Шэн. Положили её на землю, а лучше зашвырни к её гнилому папаше.
Шэн сделал пару шагов назад, её тон напугал его, он не хотел выпускать дитя из рук, хотел защитить её, ведь в этом безумном кровавом мире, в которым он обитал последнее время, не было детской радости, не было ничего доброго и светлого.
— Что ты такое говоришь? Зачем мне… мы позаботимся о ней, вырастим, как когда-то вырастили тебя родители…
Он не смог договорить, напоровшись на её истеричный смех. Она смеялась так заразительно и так сильно, что схватилась за живот, а Шэн не смог сдержать улыбки, только ему было совсем непонятно, отчего же она смеётся?
А Фая сквозь смех пролепетала, едва внятно:
— Она мертва, придурок!
Страх. Впервые за эту безумную ночь ему стало по-настоящему страшно. Он отнял от себя дитя, с трудом оторвав от шеи её закоченевшие пальцы. Она казалась спящей, но не дышала, а с подола её лоскутного, явно вышитого матерью, платья стекала на землю мутноватая жижа. Она повисла в его руках неживым свёртком, а из её живота вывалились нити требухи.
Шэн невольно отбросил детское тело в сторону, тут же согнувшись и орошая бардовую землю рвотой. Он кашлял, задыхался, и снова сотрясался в новом рвотном спазме. А в это время Фая стояла рядом и заботливо хлопала его спине, она не знала помогает ли это, но кажется стремилась поддержать.
— Ты… чудовище… тварь, что убивает детей… зачем?! СКАЖИ ЗАЧЕМ ТЫ УБИЛА ЕЁ?! Она ведь ни черта не сделала тебе, она же ребёнок! — проорал Шэн, как только его перестало рвать, перед этим он оттолкнул руку Фаи от себя и сделал то, что по мнению Фаи делать не следовало. Он мало того, что повысил на неё голос, так он ещё и обозвал её тварью. ЕЁ?!
— Это я-то тварь?! Ты глаза свои выдел, ублюдок! Да они красным светятся как у последней тёмной твари! И этот ты МЕНЯ называешь тварью?! За что… за то, что я их убила… а где ты был, когда они утаскивали меня спящую в сторону, чем ты занимался в этот момент?! — тут она заметила трупы под его ногами, разбитые лица, обглоданную шею, и не смогла сдержать усмешки. — А ты в это время рвал их на куски и обгладывала шеи, — она больше не спрашивала, а утверждала, и он ошалевший, выпучивший на неё глаза, стоял и покорно слушал:
— Ты убивал родню это малышки, — при слове «малышка» лицо его дрогнуло, но её это не смутило, и она продолжила: — ты заживо пожирал её брата, у тебя всё лицо и шея в его крови! Но ты считаешь виноватой меня, всего лишь за то, что я избавила малышку от голодной смерти! Она бы сдохла с голоду в этом лесу одна! И не говори, что ты бы воспитал её, не верю… скорее бы впился ей в шею, как её братцу при удачной возможности, или как только бы эта пищащая сволочь тебе надое…
Фая не успела договорить, как его грязная ладонь поднялась кверху, он замахнулся, собираясь отвесить ей пощёчину. В полутемноте блеснул оскал его сжатых до боли зубов. Удар был очень быстр, только вот в ярости своей он успел позабыть, что она быстрее его, причём в разы. Она отскочила от удара, который был явно не простым, от чудовищной силы его закрутило. И Фая поняла, что её возлюбленный только что пытался её убить.
Шэн ещё не успел пожалеть об ударе, не успел раскаяться, не успел даже погасить импульс, так глупо развернувший его тело, а по шее уже скользнул острый кинжал, перерезая глотку. Он обеими руками зажал глубокую, пульсирующую кровью рану, активировал руну, и погнал исцеляющую силу к иссеченной глотке, желая закрыт рану до того, как крови из него уйдёт слишком много. Это отрезвило его, и он вспомнил их первую встречу, которая была не
