имя – Тоддэвард, что с древнего наречия переводится как первый хлад, или первый снег… я родился в это день, семнадцать лет назад.
Глава 16 — Грустный человек
Портовый город Фикар. Бухта Северного Моря.
Кади не помнил родителей. Он даже не знал были ли они у него, или он сразу родился на улице. Из раннего детства он помнил лишь голод, вонь. Помнил, как сильно чесалось его грязное тельце, как холодно было ночами шлёпать по каменной мостовой, и шугаться малейшей тени, похожей на человека. Он всех боялся, потому что его часто били, как дворняжку блохастую, что под ногами путается. Тогда у него тоже были блохи, и он мало чем отличался от собаки. Возможно, он бы и умер там, непонятным зверёнышем, скитающимся по улицам Фикара в поисках еды. Но судьба улыбнулась Кади, и он встретил Брука. Брук был большим, сильным, и очень красивым. Он носил синюю форму стражника, у него при себе всегда была короткая острая шпага. Брук очень сильно напугал его в их первую встречу, но оказался добрым человеком и накормил его, а потом отвёл к будущей семье… Брук его спас, и он никогда не забывал о долге благодарности за свою жизнь.
Ранее утро торговой пятницы, в этот день в Фикар приезжает много всякого люда, в том числе и богачи. Великий торговый город переполняется шумом и кошелями с драгоценными монетами. Это идеальное время для аккуратного и незаметного резчика Кади.
Он неторопливо топает по каменной мостовой уже совсем другим человеком, нежели тем зверёнышем, которым был в детстве. Теперь у него есть элегантный сюртучок, брюки на дворянский манер, и пара ботиночек с железными пряжками. Он коротко стрижен, причёсан, и тщательно умыт. Всем своим видом – сыночек богатого горожанина, но никак не тот, кем он является на самом деле.
Одна маленькая проблемка выделяет его из толпы, один рукав рубахи пустой болтается на ветру. А ведь так было не всегда, однажды в давний день он сильно напортачил, и попался стражнику, которому не стоило попадаться… а Брука рядом не было. Ему отрубили руку, как воришке и бросили в яму, где делали с ним нехорошие вещи, пока он безвольный, онемевшей от боли, куклой валялся на твёрдой земле, истоптанной десятками грязных лап.
В тот раз Брук снова спас Кади, ворвавшись в яму метеором и раскидав толпу нечистых вонючей зверей, которым когда-то был и сам Кади.
Кади не любил вспоминать тот день, но он всё равно вспоминался, как бы он не пытался отгонять от себя нервные до дрожи и коликах в руке, мысли, прочь.
Кади попытался, как он делал это всегда в такие моменты, ускориться и сорваться с места в стремительный бег. Промчаться по улицам со всей скоростью, пока ноги не начнёт ломить, а в судорожно дрожащей груди не закончится воздух. Он сделал так и сейчас. Разогнался, огибая немногочисленных прохожих, и весело клацая ботинками по дороге, рассекая сверкающие брызгами лужи, он влетел в переулок удовольствий, один из многих в Фикаре, этот же был у рыбного квартала, что при порте, не далеко от их общей семейной лежки. В квартале сейчас было сумеречно, многие «шаловливые дамы», как их называли свои, отправлялись отсыпаться после ночных трудов. Потому Кади сильно разогнался по прямой, не найдя никаких препятствий для разбега, он оглядывал вывески борделей, проносясь мимо. Но на «Ласковой кисе» нога его споткнулась о неровный камень брусчатки, и он полетел вперёд уже в неконтролируемом падении, грозящим окончиться для него разодранными коленями, и отбитыми локтями… что недопустимо, ведь приведёт к порче рабочего наряда и Брук будет очень злиться…
Кади думал об этом, а в это же время очень твёрдая каменная мостовая летела к нему навстречу, неизбежно, словно время замедлилось. Он знал, что сейчас будет очень больно и обидно, и заранее прикрыл глаза…
Но падения не случилось. Вместо этого его подхватили тонкие пальцы, притянули к пышному бюсту. Пахнуло увядшими лилиями, табаком, и перекисшим вином. Пышные, слегка влажные губы коснулись его лба. И Кади открыл глаза, рассмеялся, обнаружив себя в объятьях Клотильды, мамаши Ласковой кисы.
— Когда-нибудь ты точно разобьёшься, как маленький хрустальный солдатик, разлетишься на мелкие осколки и будешь сам виноват, Кад!
— Прости, тётя Кло! Я очень спешил… — он уткнулся в её пышный бюст, сокрывшись там почти полностью, лишь несчастные раскосые глазки остались наведу.
— Да что я буду с тобой делать, уличный ты наш ребёнок? — Клотильда вспрыснула бы руками, если бы руки не держали Када, а раз уж они всё же сжимали его, то прижали посильнее, заключая в душные медвежьи объятья. Он едва вырвался из них и махнув на прощанье рукой побежал дальше, из-за звона каблучков, не слыша пожеланий уставшей за ночь мамаши Кло:
— Трудись как следует, Кад, и бойся чужих стражников…
Кади не знал, но многие плакали в тот день, когда он потерял руку. Многим с улицы неказистый мальчишка сильно приглянулся, и эти благодетели страдали в тот проклятый день, разрываясь душой из-за суки судьбы, так жестоко поступившей с их общим ребёнком.
А Кади бежал дальше, всё ближе приближаясь к портовому рынку. Солнце поднималось всё выше и скоро должен был начаться пятничный рыночный день, где аккуратному резчику вроде него суждено было срезать не мало кошельков!
Когда он вышел на площадь, позади которой виднелись в тумане паруса кораблей, и веяло солью и специями, потом матросов и вонью немытых тел рабов, то Кади в очередной раз поразился как много людей живёт на свете. Вся эта людская масса шумела, двигалась, торговала, продавалась, и раздражала взгляд всё подмечающего Кади. Он не любил работать в порту, и очень ждал следующего дня, именно по той причине, что завтра они будут работать в квартале огней, что на площади ремесленников, где торги субботним днём проходят спокойнее и по-деловому, потому что вояки не любят спешить, и даже дворяне, приходящие на площадь ремесленников, выбирают оружие, броню, и украшения тщательно, не спеша, и не крича на торговца, желая как можно сильнее сбросить цену. Завтра Брука переведут на пост в ремесленный квартал, и завтра Кади займётся делом в относительной тишине и без напряга, а сегодня…
Кади оглядел окрестности, обнаружил в стороне Брука с ещё одним стражником. Они стояли в тени, чтобы не
