— Что случилось?
Когда я ему рассказал, он, конечно же, не поверил и сказал:
— Тебе приснилось, а кровь — из-за слабых сосудов.
Дима худой, словно скелет, отслужил полгода где-то на «материке» (так здесь называют части, к которым можно добраться по земле, а не по воде и воздуху). В той части его постоянно избивали старослужащие, и он до сих пор не отошел. Он до сих пор не верил, что его не мучают по ночам. Он, словно забитое животное, каким я был в Держине и на первом курсе НВМУ, загораживался от любого резкого движения или звука. Иногда он говорил со мной: «Я шел в армию несколько дней по лесу. В моей деревне осталось восемнадцать человек. Только старики и старухи. Один я молодой остался. Работы нет. Родители умерли. Бабушка — единственный мне близкий человек. Есть почти нечего, кроме ягод и грибов, собранных за лето и осень. На бабушкину пенсию покупали муку, соль перловку и масло. В огороде рос картофель и немного лука. В армии хоть одели и накормили». Я смотрел на него, и сердце сжималось от жалости. Он был атеистом-прагматиком и поэтому снова лег спать. А я знал точно, что мне никак нельзя спать, иначе все может повториться.
Что ОНО хотело? Что ЕМУ от меня было нужно? Что мне теперь делать? Я задавался этими вопросами и не знал ответов. Может, это из-за книг? Я же пишу о вещах, которые любой священник назовет богохульными…
И я сжег все, что у меня было в рукописях. Тетради горели в железном тазу, превращаясь в пепел, поднимающийся вверх. Там было все, что я написал. Было обидно, но страх перед неопознанным был сильней. Сгорели все стихи и первый вариант этой книги. Три 98-листовых тетради, исписанных от корки до корки, были уничтожены. Но покой не приходил. Я знал, что этого недостаточно, и дождавшись утра, ушел в гарнизон. В госпитале у меня были знакомые тетеньки, у которых я хотел спросить совета. Церкви в гарнизоне не было, только часовня, которую посещал монах на большие святые праздники. Мне никогда так не было страшно…
Тетя Лариса выслушала меня с серьезным видом, ни разу не перебив, и сказала:
— Вот тебе три церковные свечки. Зажги их и окрести ими каждый угол своего казенного дома. Пройдись вдоль каждой стенки, простукивая и читая «ОТЧЕ НАШ».
— Я слов не знаю, — сказал я и тут же получил в руки небольшой молитвенник…
…Дима меня встретил оживленно, рассказывая, что ему приснился молодой парень, который свисал с потолка и, присосавшись каким-то образом ко лбу, бил его по лицу, и было вправду больно, но потом он проснулся и парень исчез.
— Это не сон, — сказал я ему и с горящими свечами принялся простукивать ладонью стены и читать ОТЧЕ НАШ. Дойдя до угла, я выводил свечами крест и продолжал идти дальше, произнося молитву. Так я прошел все наши маленькие комнатки на втором этаже и небольшие подсобные помещения первого этажа, пока не остановился у двери в машинное отделение. Это холодное огромное и жуткое помещение величиной с футбольное поле и высотой потолка восемь метров. Я подергал металлическую ручку. Та обожгла меня ледяным огнем. Дверь не открывалась, как будто кто-то навалился с другой стороны всем своим весом и не пускал.
— Да придет царствие Твое!!! — повысил голос я, нараспев крича молитву.
— Да будет воля Твоя!!! На Земле!!! И на Небе!!! — отступив на шаг назад, я огнем очертил крест на двери, и та слетела с петель. Она упала на бетонный пол, подняв с него каменную крошку и пыль, которая, словно дым, клубами завилась в воздухе.
Своему напарнику Диме я велел сидеть наверху и не спускаться ни при каких обстоятельствах. Наверное, зря. Но я не знал, как пойдут дела дальше. Ведь я не герой тупого американского фильма с обязательным хорошим концом. От дверного проема шел могильный холод. Крича молитву и зажмуриваясь, я вошел в машинное отделение, держа перед собой горящие свечи.
— Отче наш, иже еси на небесах! — кричал я, стуча ладонью по стене. Настигнул первый угол и обдал его огненным крестом. В этот момент я что-то почувствовал. Оконные витражи, высотой в несколько этажей, задрожали, а лампы дневного света в глубине потолка громко загудели, глуша мою молитву. Гул усиливался вместе с вибрацией стекол. Искры посыпались на меня из некоторых электрических щитков, в изобилии поставленных по периметру помещения. Лампы начали с треском взрываться и осыпать меня битым стеклом. Страшно, но я, простукивая стену, двигался дальше и орал молитву, зажмурив глаза, чтобы не попали осколки.
— На Земле и на Небе!!!
Я приближался к источнику холода. Словно снег, приложенный к коже, он заставлял меня с каждым шагом делать глубокий вдох. Мороз становился невыносимым, пока я не остановился у искрящегося щитка с высоковольтными проводами. Прикрываясь ладонью, я открыл полностью глаза и увидел, как внутри него мой черный призрак бился в электрических молниях десяти тысяч вольт. Тень постепенно, словно паутиной обвивало разрядами тока, бежавшими по ней вверх и вниз. Выглядело это как отрывок из кино про Хищника. Молитва лилась из моих уст, не прекращаясь. Черный человек наливался молниями, словно прозрачный стакан молока. Его тело стало ярким и искрящимся. Стекла оконных витражей начали разлетаться на куски, со звоном падая на пол. И вдруг ставшее ярким тело приобрело черты молодого парня, у которого были карие глаза и каштановые волосы. Его лицо «украшали» кровоподтеки. Его губы распухли, а нос был сломан. Словно в оковах, он бился в разрядах, и жилы вздувались на его шее. Неожиданно резким рывком он прислонился к моему лбу и закричал. Я закричал тоже. Наши лбы стали срастаться между собой, переплетаясь кусками кожи. Казалось, что острие ножа полосует мою голову, настолько стало больно. Карие глаза все ближе становились ко мне, пока не настал момент, когда мое отражение четко стало мне видно в их безумном блеске. Наступила тишина, как будто кто-то выключил громкость. В моей голове прокручивался сюжет из жизни призрака. Я все видел его глазами. Я видел, как меня долго бьют какие-то пьяные уроды. А затем, побоявшись прокуратуры, кинули меня в этот щиток, изобразив несчастный случай. Пока они тащили меня к нему, я повторял: «Ребята, пожалуйста, не надо. Я никому не скажу. Пожалуйста». Но они все же толкнули меня внутрь…
…Яркая вспышка, словно от удара током откинула меня от его лба. Пролетев несколько метров, я упал на бетон спиной. Ушибся так, что не мог нормально вздохнуть. Дыша маленькими частыми урывками, я пытался встать. Молитва на некоторое время покинула мою голову, освободив место для яркой вспышки физической боли. Побелевшими от напряжения пальцами я сжимал три потухшие церковные свечи. Внутри горячей ладошки они расплавились и превратились в комок воска, из которого выходили три длинных огарка с поднимающимся вверх дымом последних тлеющих искорок. Громкость стала возвращаться с нарастанием, словно шмель, приближающийся к уху. Словно комар, отчетливо жужжащий и вырывающий из сна.
ЖЖЖЖЖ! — жужжал мир, замкнутый в бетонный свод. А вокруг сыпались стекла и взрывались электрические щитки. Точнее не взрывались, а вспыхивали огнем после резких хлопков, похожих на взрывы, во время которых искры каскадом сыпались на бетон. Жужжащий гул нарастал, он стал громче звона бьющегося стекла и хлопков. Он впился в мою голову, в мой мозг с такой силой, что я зажал руками уши. Но это не помогло, потому что звук шел изнутри меня, а не снаружи. Казалось, что перепонки вот-вот лопнут вместе с головой. Я открыл рот в надежде сравнять невидимое давление, и еле успел увернуться, откатившись в сторону от рухнувшей с потолка монорельсовой балки, по которой когда-то перевозились электрическим подъемником тяжелые детали. Кровь снова текла из моего носа. Превозмогая боль и нарастающую слабость, я встал. Сначала на четвереньки. Затем на колени и, распрямившись, шатаясь, направился к единственному проему-выходу. Он казался маленьким-маленьким, похожим на крысиную нору на огромной стене, как в книжке про Алису из Зазеркалья. Но чем ближе я становился, тем больше становилась «нора».
— Вперед, за белым кроликом — пробормотал зачем-то я сам себе и поспешил к выходу. Жужжание стало терпимей, чем вначале, это придало мне сил, и я снова принялся произносить молитву. Правда, одними губами, поэтому больше мысленно, как бы вытесняя из головы остатки гула. Как только я пересек порог выхода, свет погас во всем здании, и темнота шагнула вслед за мной. Языки пламени разгорающегося пожара замерцали, тускло освещая стены коридора.
— Ди!.. — сорвался мой голос, когда я попытался крикнуть. — Дима!!! Дима!!!
— Что?!! Что случилось?!! — отозвался из темноты второго этажа мой напарник.
— Хватай одежду, и рвем отсюда, сейчас все сгорит на хрен!!!
Еще один хлопок в машинном отделении заставил меня обернуться и последний раз посмотреть в разгорающийся пожар. Посередине бетонного зала стоял, не шевелясь, поглощая в себя блики огня с одной стороны, и неяркое свечение вышедшей из-за туч луны, льющееся из разбитых витражей — с другой, черный человек. Снова не видно его лица, но я знаю, что он смотрит на меня. Я попятился, зачем-то подняв перед собой потухшие свечи, и выскочил на улицу.
