Все они сразу представили себе ритуал выступления: вот они выводят из укрытия массивную машину, тщательно перебирают двигатель и электронное управление, чтобы исключить малейшие неполадки. Проверяют оружие.
Но Гриммельман колебался.
— «Хорьх»[57] слишком долго стоял на приколе. — Он сверился с графиками. — Три месяца.
— Ну и правильно, — воскликнул Джо, — вот и пора! Целых три месяца!
— Нужно действовать, — так же нетерпеливо подхватил Арт.
— Спешка к хорошему не приводит, — возразил Гриммельман.
— Да ну тебя с твоими графиками, — с досадой сказал Джо Мантила.
— В субботу вечером «Бактрийцы»[58] устраивают танцульки у Брэттона, — сообщил Арт. «Бактрийцы» представляли собой клуб состоятельной молодежи с Ноб–Хилла[59]. Возглавлял клуб Билл Брэттон, сын богатого адвоката с Монтгомери–стрит. — А потом кое–кто из них, наверное, зависнет в «Старой перечнице».
— Их сорок человек, — сказал Ферд. — А нас всего одиннадцать. Если их много припрется, нам хана.
— Сделаем, как в прошлый раз, — сказал Джо. — Припаркуемся где–нибудь с краю, выманим кого–нибудь из них на машине. Как тогда.
— Как бы то ни было, можно поехать и запустить «Хорьх», — подытожил Гриммельман, продолжая обдумывать свои планы.
Для Арта эти слова прозвучали как музыка. Запуск принадлежавшего Организации автомобиля с дистанционным управлением, оборудованного громкоговорителями и антеннами, с потрясающим восьмицилиндровым рядным двигателем! Он представил себе, как «Хорьх» катит по Девяносто девятому шоссе с выключенными фарами и бесшумно ускользает из–под носа у врага, а они едут себе сзади, направляя его — и вот в кювете валяется перевернутый остов «Форда–56».
На стене чердачной комнаты висели трофеи — то, что бросили побежденные. Не было случая, чтобы «Хорьху» не удалось уйти. Гриммельман вел себя осторожно, каждая операция скрупулезно планировалась.
Гриммельман показал на релейную плату с проводкой, лампами и усилительными схемами на одном из рабочих столов. Рядом лежал паяльник — Гриммельман сейчас работал над этой частью системы автомобиля.
— Надо закончить ее. А то «Хорьх» будет немым.
«Хорьху» нельзя было быть немым. Насмешливые возгласы, усиленные и искаженные, были гвоздем программы. Без них удаляющийся на высокой скорости «Хорьх» не сможет заявить о себе, пророкотать о том, кто и что он такое.
— Знаешь, а Рейчел скоро рожает, — ни с того ни с сего сообщил вдруг Ферд Хайнке и бросил извиняющийся взгляд на Арта. — Рейчел, жена его.
Гриммельмана, сидевшего за рабочим столом, передернуло. Он, не отрываясь, изучал свои записи. Девка липкая, подумал он. Чужачка. Ему стало страшно.
Когда она ступала своей медленной тяжелой женской походкой, от нее пахло мятой — мятой и мылом. Ее взгляд был устремлен на него, она оценивала его, видела, судила, она отвергла его. Отвергла их всех со всеми их задумками.
В комнате повисла тишина. Все поникли. Среди них прошла женщина, и их энтузиазма как не бывало.
Ферд Хайнке возился на диване со своими учебниками и журналами. Джо Мантила уставился в пол. Арт Эмманьюэл, засунув руки в карманы, прошелся до входной двери. Воцарилась гнетущая атмосфера. Сквозь запертую металлическую дверь слабым шелестом травы доносилось, как негритянские и мексиканские дети играют своей жестянкой.
В пять часов вечера ветер гнал по Ван–Несс–авеню клочки бумаги, раскидывал у дверей каждого магазина сор, белевший в лучах заходившего солнца.
В автомагазине Нэта продавались старые, довоенные автомобили. На стене соседней булочной было намалевано: «РАБОЧИЕ МАШИНЫ ДЛЯ РАБОЧИХ ЛЮДЕЙ».
На четвертом автомобиле, «Додже» 1939 года, Нэт Эмманьюэл, открыв капот, подсоединял зарядное устройство. Это был его магазин. На Нэте была полотняная куртка и рыжевато–коричневые свободные брюки. Он обнаружил, что аккумуляторный провод на этом автомобиле проржавел и его нужно заменить. В конце дня он осматривал машины — и о каждой из них узнавал худшее: шины оседали, элементы аккумуляторов не работали, из задних коренных подшипников вытекало масло.
Он с остановками, пережидая машины, перебежал Ван–Несс–авеню. На другой стороне улицы находилась мастерская Германа «Восстановление карбюраторов». Вход загораживали ожидавшие своей очереди автомобили. В глубине помещения, у верстака, копался в нутре «Паккарда» Герман, пытаясь отрегулировать тормоза. Нэт принялся рыться в куче сваленных на верстак деталей, выуживая из нее и отбрасывая клапаны, прокладки, старые вентиляторные ремни.
— У тебя случайно не завалялся где–нибудь провод аккумуляторный от довоенного «Доджа»? — спросил он.
— Послушай меня, — сказал Герман. Он вылез из машины и вытирал лицо и руки, испачканные смазкой. — Ты в бога веришь?
— Нет, — ответил Нэт, осматривая диск сцепления и прикидывая, нельзя ли его пристроить на одну из своих машин.
— Но ты согласен, что красить по ржавчине, это — грех?
— Конечно.
— Краска же через неделю отвалится. А продавцы бэушных машин так делают, — Герман кивнул на «Паккард». — Знаешь, чей это?
— Люка.
— Люк красит по ржавчине. Вмятины замазкой заделывает.
— Я у него раньше работал, — сказал Нэт. — Так как насчет провода?
— Ну и как тебе Люк?
— Да мне все равно.
Нэт уже очень давно работал на рынке подержанных автомобилей, и его не волновало, красит кто–то по ржавчине или нет. Он и сам этим, бывало, грешил. Наклонившись, он поднял комплект старых свечей зажигания.
— Можно взять?
— Задаром? Или все–таки заплатишь? Пятьдесят центов — устроит? И бери что хочешь.
Нэт только принялся регулировать зазоры свечей, как в мастерскую вошел Люк Шарпштайн — посмотреть, как обстоят дела с «Паккардом». На нем была его дежурная соломенная шляпа, темно–бордовая рубашка и свободные фланелевые штаны.
— Здорово, дружище, — добродушно поприветствовал он Нэта. — Как делишки?
— Нормально, — сухо ответил Нэт.
— Идет торговля? — спросил Люк, ковыряя зубочисткой в белых как мел зубах.
— На месте стоит.
— Парочка «Линкольнов» не нужна? Сорокдевятки, в отличном состоянии. Задешево отдам. Для меня староваты. Могу даже махнуться на пару «шевролеток».
— Да у меня рухлядь одна, — сказал Нэт. — Вы же знаете. Не бизнес, а черт знает что.
А произошло это и с ним, и со всеми мелкими торговцами по вине Люка, с его действенными методами продаж.
Люк обнажил в улыбке вставные зубы.
— Могу взять несколько сорок первых «шевролеток» на площадку со старьем.
— А у вас случайно «Виллисов–оверлендов» не завалялось? Я бы взял, — мрачно пошутил Нэт.
Люк ответил ему со всей серьезностью:
— Ну, есть у меня один «Виллис–универсал». Пятьдесят первый. Темно–зеленый.
— Не, не пойдет.
— Готов ваш «Паккард», — сказал Герман Люку из–за станка для притирки клапанов. — Тормоза в ажуре.
Нэт Эмманьюэл вышел с отрегулированными свечами из мастерской и, снова перейдя Ван–Несс–авеню, направился к участку, на котором стояли его автомобили. Какой–то цветной постукивал ногой по колесам сорокового «Форда» — купе. Нэт кивнул ему. В тесной конторе, построенной им самим из базальтовых блоков, сидел его младший брат Арт и рассматривал настенный календарь с голой девицей.
— Привет, — поздоровался он с Нэтом, притащившим коробку со свечами. — С каких пор это у тебя висит?
— Где–то с месяц.
— Слушай, не дашь машину на пару дней? — спросил Арт. — Мы тут хотели, ну, прокатиться, в Санта–Круз, может быть.
— Нечего на календарь пялиться, — Нэт почти всерьез прикрыл фотографию рукой. — Ты ведь женатый человек.
— Женатый, — согласился Арт. — Так как насчет «Доджа»?
— Там аккумуляторный провод надо заменить.
Арт, засунув руки в задние карманы джинсов, вышел вслед за братом из конторы на стоянку автомобилей.
— Всего на пару дней, на выходные, скорее всего. Хочу ее на пляж вывезти.
— Как там Рейчел?
— Нормально.
— А чего ей на пляже делать?
— Ребенок у нее будет. — Арт теребил антенну на одной из машин и старался не смотреть брату в глаза.
— Что–что? — громко спросил Нэт? — Когда?
— В январе, наверное.
— И на какие шиши вы собираетесь поднимать ребенка?
— Да нормально все будет, — Арт потер асфальт носком ботинка.
— Тебе восемнадцать лет. — Нэт заговорил на высоких нотах. Когда он сердился, голос у него становился громким и злым — Арт помнил это с детских лет. — Да ты птенец желторотый, жизни ни на вот столько не видел. Думаешь, протянете на пятьдесят баксов в месяц? Или — Господи ты боже мой — надеешься, что она сможет и дальше работать?
