кто видел, закрывали лица от ужаса так же, как закрывают лица люди с серьёзными ожогами.
Он падал и падал, всю высоту колокольни Брюгге, две тёмные фигуры летели сквозь туман, крепко обнявшись, словно влюблённые. Один безумный миг Дину казалось, что всё будет хорошо, что он так и будет вечно падать и никогда не ударится о землю. Но вдруг крыши оказались гораздо ближе, а булыжники мостовой увеличивались всё быстрее и быстрее. Дин рухнул во двор, а серая мадонна оказалась сверху. Она весила более половины тонны и от удара разлетелась на куски, как и он сам. Вместе они уподобились разорвавшейся бомбе. Их головы разлетелись в разные стороны. Руки из камня и руки из плоти всплеснули в воздухе.
Потом остался лишь глухой шум машин, хлопанье крыльев рассаживающихся по крышам скворцов и бренчание велосипедных звонков.
Инспектор Бен де Бёй стоял среди останков человека и мадонны, и рассматривал колокольню, выпуская из носа сигаретный дым и туманный парок.
— Он упал с самой верхушки, — сообщил он своему помощнику, сержанту Ван Пеперу.
— Да, сэр. Его опознала девушка, продающая билеты.
— Он что, тащил с собой статую, когда покупал билет?
— Нет, сэр, разумеется, нет. Он и поднять её не смог бы. Она была слишком тяжёлая.
— Но она была с ним там, наверху, верно? Как же ему удалось поднять полноразмерную гранитную статую Девы Марии по всем этим ступенькам? Это невозможно. И даже будь такое возможно, зачем ему это делать? Груз может понадобиться, чтобы утопиться, но чтобы спрыгнуть с верхушки колокольни?
— Не знаю, сэр.
— Ладно, я тоже не знаю и не думаю, что действительно хочу узнать.
Он ещё стоял среди крови и каменных осколков, когда появился один из младших агентов, неся в руках что-то серовато-белое. Когда тот подошёл поближе, инспектор де Бёй разобрал, что это изваянный из камня ребёнок.
— Что это? — требовательно поинтересовался он.
— Младенец Иисус, — покраснев, ответил полицейский. — Мы обнаружили его на углу Хогстраат, в нише, где стояла каменная мадонна.
Инспектор де Бёй некоторое время смотрел на гранитного младенца, затем протянул руки.
— Давай, — велел он полицейскому, и тот отдал. Инспектор поднял каменное дитя над головой, а затем изо всех сил швырнул его о брусчатку. Оно разлетелось на полдюжины кусков.
— Сэр? — спросил озадаченный сержант.
Инспектор де Бёй похлопал его по плечу. — Не поклоняйся кумирам, сержант Ван Пепер. Теперь ты знаешь, почему.
Он вышел со двора колокольни. На рыночной площади в ожидании застыла карета скорой помощи, сверкая тёмно-синей мигалкой сквозь туман. Инспектор направился обратно, на площадь Симона Стевина, где оставил свою машину. Бронзовая статуя Стевина нависла над ним, чёрная и угрожающая, в камзоле и шляпе. Инспектор де Бёй вытащил ключи от машины и на миг замялся. Он мог поклясться, что заметил, как Симон Стевин шевельнулся.
Инспектор неподвижно замер у своего «ситроена» с ключом в руке, задержав дыхание, вслушиваясь и ожидая. Попадись он сейчас кому-нибудь на глаза, тот человек не усомнился бы, что это статуя.
Перевод: BertranD
Доказательство существования ангелов
Graham Masterton, «Evidence of Angels», 1995
Она полюбила ребёнка страстной сестринской любовью ещё до рождения и назвала Алисой. Мать разрешала ей прикладывать ухо к животу и слушать, как бьётся внутри его сердечко, а иногда она даже чувствовала, как волновался живот, когда он ворочался внутри. На деньги, которые подарили ей родители к тринадцатому дню рождения, она купила малышу у Дженнера маленькое клетчатое платьице с кружевным воротничком, которое спрятала, чтобы подарить ему в тот день, когда он появится на свет.
Она была уверена в том, что он будет девочкой, и уже представляла, как станет учить Алису её первым балетным па; и как они вместе будут танцевать начальные сцены из La Fille Mai Gardee, на радость маме и папе. А ещё она мечтала, как зимними утрами будет водить Алису на прогулки на Замковый Холм, где незнакомые прохожие будут останавливаться и ворковать с ней, принимая Джилли за мать Алисы, а не за старшую сестру.
Но вот однажды январским утром она услышала, как вскрикнула мать; и сразу же началась беготня вверх и вниз по лестнице. А потом папа повёз её в клинику на Морнингсайд, и хлопья снега облепили их, как рой белых пчёл, постепенно скрыв из вида.
День она провела у миссис Макфейл, которая приходила к ним убираться, в её чистом холодном домике на Ранкиллор-стрит, где громко тикали часы и сильно пахло лавандовой полиролью. Миссис Макфейл была крохотной и неприятной и все время по-цыплячьи дёргала головой. В обед она поставила перед Джилли порцию какой-то серой еды, с луком, и, дёргаясь, смотрела, как девочка с несчастным видом ковырялась в тарелке, а на подоконнике в это время рос сугроб.
На заднем дворе миссис Макфейл стояла, чуть накренившись, вращающаяся сушилка для белья, теперь тоже нагруженная снегом. Она напомнила Джилли серафима с простёртыми крылами; пока она смотрела, солнце вдруг выглянуло из-за туч, и серафим засиял, ослепительный и величавый, и в то же время скорбный, ведь он был привязан к земле, а значит, не мог надеяться подняться на Небо.
— Есть-то будешь, или как? — спросила миссис Макфейл. На ней был бежевый свитер, весь в катышках шерсти, и коричневый берет, хотя она никуда не собиралась. Её лицо напомнило Джилли тарелку холодной овсянки, с пенками, в которую кто-то воткнул две изюмины вместо глаз и ложкой нарисовал рот уголками вниз.
— Простите, миссис Макфейл. Наверное, я ещё не проголодалась.
— Хорошая еда пропадает. Это же лучшая баранина, с ячменём.
— Простите, — повторила она.
Но вдруг, неожиданно, неприятная миссис Макфейл улыбнулась ей и сказала:
— Ничего, не страшно, дорогая. Младенцы-то ведь не каждый день рождаются, правда? Кто это, по-твоему, будет? Мальчик или девочка?
Мысль о том, что это может оказаться мальчик, никогда не приходила Джилли в голову.
— Мы назовём её Алисой, — сказала она.
— А если это он?
Джилли положила вилку. Поверхность её рагу покрывалась маленькими шариками жира. Но затошнило её совсем не от этого. А от внезапной мысли о том, что её мать, возможно, прячет в своём животе брата вместо сестры. Брата! Сына и наследника! Разве не о нем вечно твердила бабушка, когда они приезжали к ней в гости? «Какая жалость, что у тебя нет сына и наследника, Дональд, который носил бы имя твоего отца».
Сын и наследник не захочет учить балетные па. Он не захочет играть с её кукольным домом, который
