— Я твоя бабушка, — выплёвывает она последнее слово так, словно оно заражено проказой, и ей противно произносить его. Точно так же, как и считать меня своей внучкой. — Я мать Сергея Кудрявцева, Ольга Антоновна.
Она садится на диванчик и закуривает, не спрашивая разрешения. Эта женщина чувствует себя как дома. Хозяйкой, что пришла выгнать надоевших ей постояльцев.
— Не дёргайся, — командует, выпуская струйку дыма, — поговорим. Будешь хорошей — всё у тебя будет замечательно. Не будешь… ну, ай-ай-ай.
Я даже знаю, зачем она здесь. Пустота внутри разрастается. Я радуюсь лишь одному: нет Андрея и детей. Как хорошо, что они уехали.
Во мне нет страха. Нервная дрожь есть, а страха настоящего нет. Если мне суждено умереть, то не сейчас. Отец устроил всё так, что его деньги могу получить только я. И не уверена, что они достанутся кому-то, если меня не станет.
— Ты нашла деньги, девочка? Вижу по лицу, что нашла. Не кажется ли тебе, что нужно отдать то, что тебе не принадлежит?
— А кому принадлежит? — мне и правда интересно. Ей? Этой женщине глубоко под восемьдесят или даже «за»? Зачем, если жизни осталось не так много? Или это просто болезненная тяга забрать, получить якобы несправедливо отнятое?
— Настоящей семье. У меня есть дочь и внук. А ты никто. Подзаборная девка, что даже фамилию нашу никогда не носила. Впрочем, как и твоя шлюшка-мать.
За мать почему-то становится обидно. Она была совсем девочкой. Кудрявцев явно был старше. И бросил её, когда сам так решил. Не спросил и не поинтересовался. Обо мне узнал много лет спустя. Но высказывать сейчас обиды смысла нет.
Дочь и внук. Репин, что ли? Тот, кто говорил, что ему не нужно никакое наследство. Что у него денег хватит на три жизни.
Улыбка касается моих губ. Прости, папа. Но мне не нужны твои деньги. Слишком уж с ними хлопотно. Я не буду за них бороться. Может, кому-то они нужнее.
— Что здесь происходит, Ива?
Идол. С неожиданными гостями я забыла о нём и об Ираиде.
Всё случается слишком быстро. Двое кидаются к нему. Несколько ударов — он и не сопротивляется, потому что не может, скорее всего, не умеет — и вот Жека лежит почти у моих ног. На затылке у него кровь.
Старуха смотрит безразлично. Дёргает головой. Её псы готовы служить. А где-то там — Ираида. Слабая и беспомощная.
— Не надо, — прошу я эту бабу с очередной сигаретой в зубах. — Зачем? Если вам так нужны эти деньги, просто заберите. Они мне не нужны.
— Не считай меня идиоткой. Сергей всегда был с фантазией и юмором к тому же. Уверена: обтяпал всё так, что без тебя ничего не получить. И деньги нужны всем, не так ли?
Она смотрит на меня с гадкой улыбкой, пускает дым. Знает всё обо мне. Копалась, ковырялась, собирала грязное бельё. А сейчас заявилась, чтобы качать права.
Я присаживаюсь рядом с Идолом. Щупаю пульс. Жив. Но кровь в его волосах меня пугает. Как долго он продержится? Насколько глубока рана? Я не знаю.
— Вызовите «скорую». Я сделаю всё, что вы скажете.
— Да ничего с твоим алкашом не станет, — фыркает старая фурия. — А ты давай, рассказывай, что он сочинил, этот никчемный затейник, что по случаю записался тебе в отцы.
Что-то не сходится.
— Зачем вы так? Он же ваш сын.
— Он ей не сын. Наверное, всё дело в этом, — раздаётся неожиданно голос Самохина.
Он выглядит ужасно. Костюм мятый и несвежий. Лицо потное и красное. Но сейчас я рада видеть его, как никогда. Хочется, как к родному, броситься на шею. Но я боюсь с места сдвинуться. Да и не могу, наверное: держусь из последних сил, чтобы не упасть.
56. Самохин и Никита Репин
Самохин
Он успел. Невольно благодарил бога, в которого никогда не верил. До сегодня.
Он стоит всё так же. Лицом к Спине, что сидит сейчас на диване. Всё та же несуразная голова на слишком тощем теле. Те же острые лопатки и неизменная вонючая сигарета в руке.
Старуха Кудрявцева всегда отличалась крутым характером. Деньги испортили её. Власть — развратила.
Ей нравилось играть людьми, двигать их как пешки, сталкивать лбами, наслаждаться срачами. Но если раньше она занималась этим в мелких масштабах, то коктейль из денег и власти сделали её неуправляемой.
Поговаривали, что у неё опухоль в голове. Давит на мозг. Самохин подозревал, что это негласная корона сделала своё дело. Сергей сам невольно это поощрял. Чувствовал себя виноватым. Да и старая ведьма искусно внушала ему чувство вины.
— Какие люди! — поворачивается она всем корпусом и скалит жёлтые прокуренные зубы. Глаз у неё совершенно безумный, но Самохин, безусловно, предвзят. Кудрявцева для него давно и бесповоротно сумасшедшая. — Господин нотариус пожаловали! Надоело скрываться как крысе? Вылезли, сударь, из своей вонючей норы?
Она затягивается и закашливается.
— Много знаете, говорите?
Самохин проходит вперёд. Его не трогают. Команды «фас!» не было. Он встаёт рядом с Ивой. Девушка слишком бледна и дышит поверхностно.
— От каждой гадюки, даже самой ядовитой, должно быть противоядие, Ольга Антоновна. Можете кусаться. Ваш яд больше не опасен. К тому же, зубы вам вырвали. Жаль, что вы этого не заметили.
— Не сын? — шелестит Ива. Вид у неё жалкий.
— Ну какой же он мне сын? — сверлит Кудрявцева девушку жабьими глазами. — Моего дорогого супруга Коленьки — возможно. И то не точно. А мне он никто. Приволок отродье — любите и жалуйте. А он и отблагодарил, да. Это из-за него Коля погиб. Спасал его никчёмную жизнь. Лучше бы он тогда под лёд ушёл. Сдох. Коли не стало, а мне пришлось ещё два года ублюдка кормить и поить, отрывая от дочери.
— Ну зачем же вы прибедняетесь? — Самохину очень хочется протереть очки, но он сейчас не смеет. Нужно продержаться ещё немного. — Муж вам покойный оставил очень прибыльное дело и неплохие деньги. А вы с Сергея, когда он на ноги встал и с нуля всего добился сам, потом три шкуры содрали. Ещё и попрекали без конца. И поддерживали чувство вины.
— Всю жизнь его ненавидела! — летит изо рта старой сумасшедшей слюна. Она сейчас и впрямь на высохшую гадюку похожа. Мумифицированный обломок. Дряхлая злобная калоша.
— Поэтому и убили. Тем же самым способом, — ему не страшно произносить обвинения.
— Никто его не убивал. Он сам. Всю жизнь любил приключения на жопу.
Это ложь. Старая Кудрявцева даже не пытается маску на лицо натянуть. Но жесты и мимика не доказательства.
— Он оставил вам всё. Недвижимость, бизнес. Ему хватило сил и ума сохранить для дочери дом и вывести активы. А вам всё мало? Оставьте девочку в покое. Живите мирно. Война закончилась полгода назад, когда вы укатали Сергея под лёд. Отомстили, разрушили и успокойтесь, наконец. Вам осталось — всего ничего топтать этот мир. Уйдите если не с чистой совестью, то хотя бы без лишней крови на своих нечистых руках.
— Всё?! Да он обвёл меня вокруг пальца, мерзавец! С какой стати я должна отдать что-то непонятно кому? Его гнилому семени! Вырвать, уничтожить с корнем! Чтобы следа не осталось!
— Бабушка?..
Самохин давно заметил Репина, что зашёл в дом и замер. Слушал и менялся в лице. Маленькая бомба. Способ ещё немного потянуть время. Как же некстати этот элитный посёлок находится довольно далеко от города.
Никита Репин
Он не мог поверить своим ушам. Нет. Этого быть не может.
Старуха вскакивает, как ужаленная. Крутится на месте волчком. Мечется. Не ожидала.
— Я ведь вам тоже не родной. Может, и меня надо было?.. — он сглатывает ком. Кадык дёргается. Ведь он собирался в тот день отправиться на рыбалку вместе с Кудрявцевым.
— Что ты говоришь, мальчик мой, — губы её неприятно шлёпают, прилипают друг к другу. — Ты сын моей дочери, единственный наследник.
— Но я не её сын, — твердит он, зная правду. — Сын её мужа. Как и Сергей. Может, это ваше наказание? Завершение цикла? Матрица, в которой вы запутались?
