По лицу Китти покатились слезы.
— Да, отец, я понимаю, — прошептала она. — А если я все время буду их терять?
— Значит, такова Божья воля, но мне это не кажется вероятным.
Вынув носовой платок, пастор вытер Китти лицо и вручил платок дочери.
— На, высморкайся, глупое дитя.
Пристыженная и не получившая поддержки, Китти продула нос, вытерла слезы и с любовью посмотрела на отца. Стареет и чем-то огорчен. Но явно не ее делами.
— Что случилось, папа?
— Плохо дело. Твоя мать теряет разум.
— Не может быть! — подскочила Китти.
Пастор забрал у нее платок и использовал по назначению.
— У нее провалы в памяти, и они случаются все чаще. Она забывает, что куда положила, в особенности деньги, которые она пытается прятать, чтобы потребовать у меня еще.
Его голос дрогнул, и он едва справился с собой:
— Самое ужасное, что я больше не могу доверять ей деньги и даю лишь несколько шиллингов, когда она идет в город.
И что теперь делать?
— Тогда пойдем в дом и выпьем чаю. Я хочу посмотреть на нее, — решительно сказала Китти.
Но как ловко она скрывала свое слабоумие во время похорон Бера! Хотя в больнице Китти в основном работала с детьми, она навидалась достаточно слабоумных стариков и знала, что они проявляют чудеса изворотливости, чтобы скрыть свой недуг от окружающих, и в этом смысле Мод не была исключением. Она стала много есть, и ее лицо оплыло, а тело уже не вмещалось в платье, которое трещало по всем швам. За три месяца, прошедшие после смерти Бера, она изменилась до неузнаваемости.
— Милая, Китти! — воскликнула Мод, театрально поворачиваясь к дочери, словно комната была полна гостей. — Вы видели когда-нибудь такого красивого ребенка? Какое личико! Синие глазки! Ну, прямо Прекрасная Елена! Моя изумительная потрясающая Китти!
— Я уже выросла, мама, — пробормотала Китти, чувствуя, как у нее перехватывает горло.
— Нет, никогда! Только не моя Китти!
И так продолжалось довольно долго, пока Китти не нашла в себе силы ретироваться, оставив пастора наедине с женой, продолжавшей петь дифирамбы своей несравненной дочери.
Первым делом Китти отправилась к Тафтс. Та сидела в своем кабинете, стены которого были увешаны полками с книгами, а стол завален аккуратными стопками бумаг. На ней была форма, которую она придумала себе сама: простое и строгое платье табачного цвета. Золотистые волосы были небрежно скручены в узел. Все это ей очень шло.
— Ты знала, что мама теряет разум? — с места в карьер начала Китти.
— Да.
— Как давно?
— Уже четыре месяца.
— Почему же мне не сказали?
— Чарли запретил. Из-за ребенка и все такое.
— Чтобы я больше этого не слышала, Тафтс! — взвизгнула Китти. — Я не ребенок! И не умственно отсталая! Я не собственность Чарли ни телом, ни душой! Три месяца мы встречаемся с вами по средам, а я до сих пор ничего не знаю! Это черт знает что! Как он смел? Мод — моя мать!
— Успокойся, Китс, я на твоей стороне. Ты же знаешь Чарли, он по натуре диктатор. Мы молчали, но не одобряли.
— Чарли всех нас держит на поводке, — вздохнула Китти, садясь на стул. — Вы с Эддой его подчиненные, Грейс на содержании, а я, увы, его жена. Подумать только, семья Латимер отдалась на милость какого-то пришлого помми.
— Только не пори горячку, Китс.
— Горячку? Вот еще. Я просто полезу в логово льва, но сделаю это достаточно осторожно.
— Звучит не слишком обнадеживающе. Прошу тебя, будь снисходительна.
— Буду. Отец объяснил мне, что то, что дал нам Господь, только Он может отобрать.
Китти махнула рукой в сторону полок.
— Учимся?
— Уже штудирую программу университета — интересно, но слишком многословно. Мне больше нравится управлять кораблем.
— А мне нравится думать, что в один прекрасный день вы с Лиамом все-таки поженитесь, — улыбнулась Китти, показав ямочки.
— Мы с Лиамом? Ни за что! Мы с ним друзья, а не любовники.
— Разве нельзя это сочетать?
— Может, у кого-то и получается, но только не у нас.
— Лучшее враг хорошего? Ты абсолютно права, Тафти.
Чарлз Бердам чувствовал себя усталым. Его политическая карьера никак не продвигалась, хотя он продолжал исписывать тетрадки. С Джеком Лангом у него не было никаких точек соприкосновения — его отказ выплачивать проценты по иностранным долгам он расценивал как мальчишество, поступок незрелого и безответственного человека.
Женившись на Китти, он был уверен, что сумеет превратить ее в свою сподвижницу, в которой так остро нуждался. Политика — это прежде всего ораторское искусство, ее представителей практически никто не видит. Успех политика зависит от его умения говорить на публике. Человек, имеющий политические амбиции, должен вначале обустроить свое собственное святилище и только после этого выходить на общественную арену. Но к началу 1931 года у Чарлза ничего подобного так и не появилось. У него даже не было настоящей боевой подруги: Бог послал ему лишь женщину, неистово желавшую детей. Дети — это, конечно, хорошо, мужчина должен иметь детей по многим причинам, но сколько мужчин считают их главным смыслом своей жизни? Жалкая горстка, к которой он не принадлежит. А как было бы здорово иметь дома единомышленника, с которым можно поговорить о политике!
Господи, как же он устал… Оставив «паккард» на подъездной дорожке, Чарлз стал подниматься в дом, предвкушая, как, пропустив пару стаканчиков виски, он отправится спать без ужина и без жены, словно погружаясь в зимнюю спячку. Сегодня Китти в его планы не входила.
Но одного взгляда на ее нахмуренное лицо было достаточно, чтобы эти надежды обратились в прах. Затаив дыхание, Чарлз приготовился к войне. В чем на этот раз он провинился?
— Сегодня я узнала, что моя мать уже несколько месяцев психически больна, а ты запретил мне об этом говорить, — начала Китти, следуя за мужем к буфету, на котором нашли себе пристанище графинчики. — Какое ты имел право, Чарли?
Чарлз налил себе изрядную порцию виски и прыснул в стакан из сифона. Сделав глоток, он почувствовал, как по телу разливается живительное тепло, и только тогда ответил:
— Право мужа оберегать свою жену.
Насупив брови, он снова отхлебнул из стакана.
— Ты не имеешь права решать за меня, — процедила Китти сквозь зубы. — Это оскорбительно! Я взрослая женщина и могу сама принимать решения, особенно когда дело касается моей чертовой семьи.
Чарлз почувствовал себя лучше и снова наполнил стакан.
— На самом деле, моя дорогая, выйдя замуж, ты несколько теряешь свою самостоятельность. — Он сел, излучая хладнокровие. — С точки зрения закона ты в какой-то степени мое движимое имущество. Твои деньги автоматически становятся моими, а чтобы взять в долг или заключить любую сделку, тебе потребуется мое письменное согласие. Я имею право принудить тебя жить со мной и выполнять свои супружеские обязанности.
Китти побледнела, и в глазах ее вспыхнули лиловые искры. Она прижала дрожащую руку к губам.
— Я поняла. Ты второй Сомс Форсайт.
— Надеюсь, что нет. Человек, насилующий свою жену, презренный хам и заслуживает расстрела. — Он наклонился вперед. — Ради всего святого, Китти, не будь ребенком! Можно подумать, я тебя когда-нибудь тиранил! Я же люблю тебя до безумия. И мне вполне простительно проявлять о тебе заботу. Я просил не говорить тебе о Мод, чтобы ты понапрасну не изводилась. Ну что ты могла изменить? Слабоумие неизлечимо, и с этим ничего не сделаешь. Уверяю тебя, никто из твоих родных не возражал против моей просьбы.
— Это не дает тебе никакого права решать за меня! — воскликнула Китти. — Я принадлежу только себе и не желаю ни от кого зависеть. Можешь сколько угодно болтать о движимом имуществе, но из меня ты рабыню не сделаешь!
Чарлз благоденствовал. Развалившись в кресле, он с пьяным обожанием смотрел на Китти.
— Мне всегда казалось, что виски похоже на шотландский плед, накинутый на голые коленки человеческого сознания, — изрек он, чувствуя себя слишком усталым, чтобы сердиться.
— С тобой невозможно разговаривать.
— Боюсь, что это так.
— Я снова жду ребенка.
Чарлз вытаращил глаза.
— Ах, Китти! Как неразумно.
— У Грейс разница между детьми была еще меньше.
Его глаза закрылись, но навернувшиеся слезы мешали ей это видеть.
— Неразумно.
— Иди к черту, Чарли!
Этой же ночью у Китти опять случился выкидыш.
Какое ужасное несчастье и уже во второй раз! Она не послушалась врачей и даже собственного мужа, который не скрывал недовольства. По его мнению, это было «неразумно».
Когда она проснулась от боли, ее первой мыслью было поблагодарить Бога за то, что Чарли, перебрав виски, заснул на диване. И только потом она увидела в постели кровь и поняла, откуда она. Ее рот искривился в беззвучном крике — нет, нет, о нет!
