— Мы так и знали, что она откажется, — сказала сестра Ньюдигейт.
— Тут все дело в ее характере, — заметила Мэг Мултон. — Грейс предпочитает жить похуже, тогда можно бесконечно жаловаться.
— Копаться в навозе в Корундубаре и отправлять своих сыновей в Кембридж — это не для нашей Грейс, — включилась в разговор Тафтс. — Ей нравится на Трелони-уэй.
— Почему бы и нет? — засмеялась Лина Корриган. — Грейс там королева и отрекаться от престола не собирается. Она столько лет ждала, когда ее коронуют, а после смерти мужа будет как королева Виктория.
— Ну, ты и хватила, Лина, — подняла брови Эдда.
— Ни черта подобного! Ты этого не видишь, потому что Грейс твоя близняшка, а у нее есть подход к людям. Ты считаешь ее глупой и никчемной, потому что она не выучилась на медсестру, а для женщин с Трелони-уэй она очень даже умная и образованная. Окончила среднюю школу, учила там историю, географию, литературу, алгебру и бог знает что еще. И ни чуточки не задается. Она отличная хозяйка, в доме все так красиво, а перед соседями не выставляется. Чудеса, да и только! Женщины на Трелони, конечно, не такие неотесанные, как мы в Вест-Энде, но все же попроще, чем на Католическом холме. И Грейс у них королева.
— Ты права, Лина, — согласилась Тафтс. — Я чаще других навещаю ее и вижу, что она вечно занята местными проблемами. Браво, Грейс!
— И полтора года в больнице не пропали для нее даром, — задумчиво произнесла Китти. — Соседки сначала приносят больного ребенка Грейс, а уж потом идут к врачу. Времена сейчас тяжелые, а врачи стоят денег. Часто бывает достаточно одной Грейс.
— Откуда ты все это знаешь, Китс? — удивленно спросила Эдда.
— До Католического холма тоже доходят слухи.
— Бедный Джек!
Сказав это, Эдда направилась к отвергнутому претенденту.
— Не грусти, Джек, — ровным голосом сказала она. — Все к лучшему, хотя сейчас тебе так не кажется. Скажи спасибо, что Грейс не испортила тебе жизнь. Вы совершенно не подходите друг другу. Как это ни смешно звучит, но твой толстый избалованный котище немедленно сбежит, как только Грейс переступит порог, а вскоре и тебе захочется последовать его примеру. Грейс вовсе не слабая и беспомощная. Она из закаленной стали. Если бы ты приютил Грейс с ребятами, тебя в Корунде вряд ли бы кто осудил. А вот она заслужила бы всеобщее презрение. Никто не в восторге, когда бедные вдовушки выходят за богачей. У Грейс потрясающий инстинкт самосохранения, и она поступила совершенно правильно, публично отвергнув твой широкий жест.
— И сделала из меня дурака.
— Ерунда! Ты у нас просто рыцарь в сияющих доспехах. Ну кто такого осудит? А теперь и о Грейс ничего плохого не посмеют сказать. Вы оба безупречны и благоухаете, как розы.
Тело Джека болезненно изогнулось.
— Но я действительно хотел связать свою жизнь с Грейс. У меня есть ферма, я смогу выстоять депрессию, но мне бы хотелось иметь наследников. Брайану и Джону у меня бы понравилось.
— Тогда действуй, но не сломя голову, — посоветовала Эдда, стараясь не показать виду, чего ей это стоило. — Ухаживай за ней, как положено. Ее попытки держать тебя на расстоянии продлятся ровно до того момента, пока не сломается дверь в курятнике или на картофель не нападет уховертка. Грейс привыкла по каждому поводу обращаться к тебе. Так дай ей такую возможность.
В глазах Джека сверкнул огонь. Губы растянулись в тонкую ниточку.
— Да пошла она к черту! Мне плевать, пусть ее курятник хоть весь развалится, а ребята будут есть толченых уховерток! Она сделала из меня посмешище!
— Ты меня разочаровал.
— Вы, сестрицы, одна шайка.
— Разумеется.
Ее волчьи глаза взглянули на него с откровенной издевкой.
— Ты долго был для меня загадкой, Джек Терлоу. Но теперь она разгадана. Под роскошной оболочкой супермена оказалось соломенное чучело, безмозглое и бесхребетное.
Отвернувшись, Эдда подошла к женщинам; грудь ее вздымалась, словно она пробежала с десяток миль, преследуемая убийцей.
— Прощай, Джек? — спросила Китти.
— Уж лучше спать с огородным пугалом! С этим покончено.
Начало 1931 года ознаменовалось ужасным открытием: экономические проблемы не преодолены и продолжают тянуть страну на дно. Вояж Джеймса Скаллина в Европу еще более усугубил раскол в Лейбористской партии, и когда он вернулся в Австралию, оказалось, что его заместитель Джо Лайонс уверенно набирает очки, приобретая все большую популярность среди населения.
Чтобы порадовать Чарли, Китти старалась держаться в курсе политических событий, но очень скоро убедилась, что политика и те, кто ею занимается, ее совершенно не интересуют. Те из них, с кем ей довелось встречаться, казались Китти такими же скучными, как и большинство мужчин. Перхоть, отвисшие животы, плохие зубы, лысины с зачесанными на них волосами, носы, покрасневшие от частых возлияний, жирные пятна на галстуках — все это никак не располагало к симпатиям.
— Если бы радиоприемники имели экран, политикам пришлось бы несладко! — заявила она Чарлзу. — Избиратели видели бы тех, за кого они голосуют. Среди всей этой публики не наберется и горстки приятных людей, за которых хотелось бы отдать свой голос. Неужели их жены этого не видят?
— Но я бы тебя не разочаровал, — самодовольно произнес Чарлз.
— Верно, но, кроме Корунды, тебя нигде не знают.
Увы, это было правдой.
Чарлз чувствовал, что после смерти ребенка Китти сильно изменилась, и одним из симптомов было ее желание научиться водить машину. В этом он винил ее сестер, хотя в глубине души сознавал, что не прав. Сами по себе они были ему симпатичны, но только не в качестве своячениц.
Труднее всего было понять, почему Китти так остро реагирует на его вполне естественное желание оберегать ее, причем со временем ее раздражение только росло. К концу 1930 года она снова завела речь о беременности, а когда он стал возражать, мотивируя тем, что ей надо как следует восстановиться, она и не подумала принять его аргументы всерьез. Вместо этого она тайком пробиралась в его одинокую постель, а он был не в силах устоять. Китти ликовала, его же обуревали страхи.
— Чарли, я хочу иметь детей! — горячо убеждала его она. — Мне нужна настоящая семья, в этом я вижу смысл своей жизни! И не говори, что таким смыслом являешься ты, потому что это не так! У тебя на первом месте политика, на втором больница и только на третьем я. А у меня нет ни политики, ни больницы. Меня заточили в пустой мавзолей на вершине холма, а я хочу дом, где много детей! Не витрину, не выставку, а настоящий дом — ты меня слышишь? Дом!
— Так и будет, Китти, так и будет! Только подожди немного, не торопись, прошу тебя!
Перед Пасхой Китти пришла навестить отца и стала изливать перед ним душу:
— Я с этим даже к сестрам обратиться не могу. Мне нужно поговорить с кем-нибудь родным, но старше и мудрее, — говорила она, прогуливаясь с отцом по цветущему саду. — Остаешься только ты, отец, ведь ты так много повидал в жизни.
Сад буквально утопал в цветах — розы, астры, бегонии и огромные ромашки. Проходя мимо этого великолепия, пастор в очередной раз готовился врачевать раны своей вечно страдающей дочери. Как жаль, что Мод оказалась такой неразумной матерью, а ее дочь родилась столь редкой красавицей.
— Я весь к твоим услугам, Китти. Расскажи мне, что тебя тревожит.
— Меня мучает одна мысль, от которой я никак не могу избавиться.
Глаза Китти налились слезами.
— Я не должна была выходить замуж за Чарли. Нет, я его люблю, дело здесь не в этом. Но мне почему-то кажется, что это он виноват в моем бесплодии. Мы с ним просто не можем иметь детей.
Томас Латимер подвел дочь к скамейке и, усадив, опустился рядом, взяв ее руки в свои.
— Это Мод внушила тебе?
— Нет! Честное слово, папочка! После замужества я с ней ни о чем не говорю, даже когда она приезжает меня проведать. У нее что-то с головой, ты не замечал?
— Да, дорогое дитя, я об этом знаю.
— Нет, я сама так решила. Мы с Чарли не можем иметь детей, потому что не подходим друг другу.
— Выбрось это из головы, Китти, — строго сказал пастор. — Это все от лукавого. Твой муж вполне полноценный мужчина, вы идеальная пара, и ничто не помешает вам иметь детей. То, что случилось с маленьким Генри Бердамом — для нас загадка, но это не повод, чтобы делать опрометчивые выводы. Это несправедливо, Китти, да ты и сама это чувствуешь. И потом подобные суждения совершенно безосновательны. Тебе об этом сказал доктор?
— Нет, — горестно покачала головой Китти.
— Вот видишь, дочь моя, все это беспочвенные домыслы. Акт зачатия ребенка — это не плотницкие работы, где две доски могут быть плохо или хорошо подогнаны, и не игра в пазлы, где может не хватить пластинки. Это промысел Божий. Бог дал, Бог взял. Всемогущий может рассматривать человека как орудие для воплощения своих замыслов, но действует Он всегда по собственному соизволению. Ты ищешь виноватого, Китти, но тебе не стоит перекладывать вину на мужа.
