Марго казалось, что она парит в каком-то золотом облаке. Губы его были нежными и внимательными, они исследовали каждый уголок ее тела, открывая для нее самой то, чего она и не подозревала в себе. Он касался ее кончиками пальцев, но от этих легких прикосновений ее бросало в жар. И почему-то хотелось плакать…
Это было нечто большее, чем наслаждение! Слов этому Марго подобрать не могла. Сильнее вожделения, прекраснее волшебного сна… Ее тело уже не принадлежало ей – или, наоборот, принадлежало ей одной.
Джош чувствовал, что она готова принять его, отдаться ему, и это был не просто зов плоти. От прикосновений его языка кожа ее словно звенела, тело извивалось в предвкушении оргазма.
Их губы снова встретились, они упивались наслаждением, как вином, и наконец он вошел в нее.
– Подожди, – сказал он, когда она стала неистово извиваться под ним. – Мы не будем торопиться. – Кровь стучала у него в висках, но он только медленно целовал ее. – Это я в тебе, Марго! И никто не был с тобой так раньше. Никто не мог!
Он двигался медленно, входя в нее все глубже и глубже. И Марго ничего не видела, кроме его лица, чувствовала только его движения внутри ее. А дальше – волны волшебного, упоительного, несравненного оргазма!
Руки ее безвольно упали с его плеч.
– Никто ведь не знает тебя так, как я. А значит – никто не может любить тебя так, как я, – прошептал Джош.
Но она была сейчас вне досягаемости слов.
Она боялась его. Марго осознала это внезапно, когда лежала с ним рядом, не в силах заснуть. Джош изменил что-то в их отношениях, и она не могла понять, что именно.
Он сделал это, показав ей, как себя чувствует женщина, когда ее боготворят.
Марго бесшумно выскользнула из кровати. Шампанское стояло на столе. Оно выдохлось, но она все-таки выпила его, нашла сигарету, закурила и велела себе успокоиться.
Но не могла.
Решившись стать его любовницей, Марго знала, что рискует, и все-таки пошла на этот риск. Только она и предположить не могла, что влюбится в него!
Затянувшись сигаретой, Марго поняла, что боится именно этого. Она не хотела становиться рабой своих чувств и не собиралась ни в кого влюбляться. Тем более в Джоша! И вообще, она ничего не знает о любви, то есть – о такой любви. И не желает знать!
Прижав ладонь ко лбу, Марго тихо засмеялась. Если она ничего не знает о любви, то почему же решила, что это именно любовь? Наверное, просто изумилась тому, что Джош может быть так ласков, а она так податлива на ласку…
Конечно же, в этом все дело! И потом, впервые в жизни она была близка с человеком, которого по-настоящему ценила. Кроме того, у них столько общего: воспоминания о детстве, привычки, увлечения. И почему ей взбрело в голову, что это любовь?!
Немного успокоившись, Марго потушила сигарету и глубоко вздохнула.
– Не спится?
Она подскочила на месте.
– Извини, не хотел тебя пугать. – Джош подошел к ней поближе, и она отступила на шаг. – Что-нибудь случилось?
– Нет.
Он пристально посмотрел на нее и широко улыбнулся.
– Нервничаешь?
– С чего мне нервничать?
– Из-за меня.
– Ну вот еще! Просто терпеть не могу, когда мне мешают думать. У меня столько забот с приемом…
Она чуть не отпрыгнула, когда Джош взял ее за руку.
– Ты сейчас такая взбудораженная, возбужденная, – прошептал он. – Мне это нравится.
– Слушай, мне нужно как следует выспаться. Завтра я хочу проснуться с ясной головой. Пожалуй, приму снотворное.
– Давай попробуем кое-что другое. – И он покачал головой в ответ на ее презрительный взгляд. – Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме секса? Я просто хотел помассировать тебе спину.
– Правда? – спросила она удивленно.
– Гарантированное средство от бессонницы! Снимает напряжение, – уверил он ее. – Ложись на живот, герцогиня, и закрой глаза. Остальное предоставь мне.
Марго недоверчиво обернулась к нему.
– Только спину?
– Нет, еще шею и плечи. Ну, будь умницей! – Джош провел рукой по ее спине, усмехнулся, почувствовав, как она напряглась, и уперся ладонями ей в шею. – Что тебя беспокоит, детка?
– Разное.
– Например?
«Ты!» – Этот ответ вертелся у нее на кончике языка, но она сдержалась.
– Пора выплачивать квартальные налоги, а продажа упала.
– И насколько?
– Мы так и не смогли вернуться к тому уровню, на котором держались первые две недели. Кейт говорит, что это не из-за Кэнди, что это естественный процесс, но мне как-то не верится. Кроме того, я боюсь, что зря вкладываю деньги в этот прием; наверное, их надо было бы потратить на сиюминутные нужды. Боже мой, какие у тебя замечательные руки!
– Все так говорят.
– Ожерелье, которое я выставляю, стоит восемь с половиной тысяч!
– Но ведь эта сумма освобождается от налогов.
– То же самое говорит Кейт. Знаешь, я так устала бояться, Джош, – добавила она грустно.
– Я знаю.
– Никогда я ничего не боялась! А теперь меня все пугает…
– В том числе и я?
– Хм-мм. – Она слишком устала, чтобы пытаться это отрицать. – Я просто не хочу снова запутаться.
– Этого я тебе не позволю. – Он наклонился и коснулся губами ее плеча. – Спи, Марго. Все будет хорошо.
– Не уходи, – попросила она, проваливаясь в сон.
– Ни за что!
17
Марго решила, что все должно быть идеально, и продумала каждую деталь. Она украсила зал, организовала места для публики, нашла самый уютный уголок для арфиста.
В витрину с ожерельем она поставила всего несколько шкатулок и коробочек, а для фона разложила по полкам шелковые шарфы.
Позолоченные перила лестницы были увиты гирляндой разноцветных лампочек. В вазах стояли розы из оранжереи Темплтонов, подобранные умелой рукой Энн. А на веранде красовались цветы в медных и керамических горшках.
Она сама начистила и надраила каждый уголок, и весь магазин сиял чистотой.
«Главное, – упрямо повторяла себе Марго, дымя сигаретой, – продумать каждую мелочь. Ничего не упустить!»
А вдруг она что-то забыла?
Повернувшись к зеркалу, Марго придирчиво оглядела себя. На ней было то самое маленькое черное платье, в котором она была на первом ужине у Темплтонов. Его квадратный вырез был прекрасным фоном для ожерелья. Пожалуй, это будет отличный ход – в какой-то момент вынуть его из витрины и продемонстрировать на теле. И она вновь подумала о том, что выбрала для аукциона самую подходящую вещь.
Не только потому, что ожерелье было изящно и красиво, а потому еще, что оно напоминало о безвозвратно ушедшем времени. И об одиноком старике, которого Марго любила. «Как редко, – подумала она, – я делала что-то бескорыстно и по велению сердца…»
