— Твою ж мать! Со свёкром она спать стесняется под одной крышей! Марш внутрь, живо!
Немая сцена. Девушка быстро-быстро забирается внутрь, испуганно косясь на меня. Ошарашенный взгляд Аоры. Баронесса тоже подхватывает дочь и прячется с ней внутри. Я закуриваю сигару и иду искать Петра. Он находится в окружении той своей пятёрки. Присаживаюсь без разрешения. Кто-то открывает рот, но замолкает остановленный фразой Рарога:
— Михх тут самый главный. Ясно?
Рьяный затихает, и я говорю:
— Такими темпами мы будем добираться до места двадцать дней. И это — в лучшем случае. Думаю, уже утром нас прибавится. Надо что-то решать.
— А что тут сделаешь? И этих то лошадей еле нашли. Корму чуть. Как бы вообще не пали.
— К самоходам топлива чуть. День, два — и конец…
— Отставить.
Командую я.
— С таким настроением дело не пойдёт! Вы что, заранее сдаётесь? Зря! Не надо умирать раньше времени. Топлива нет? Потянем на буксире. Лошади слабые? Отдохнут, отъедятся на свежей траве. Продуктов мало? Хватит, не волнуйтесь. Нам бы только сотни полторы вёрст от столицы отойти, а там легче будет. Увидите.
— А гарахи?
С затаённым страхом спрашивает кто-то. Воцаряется тишина.
— Что — гарахи?
Не понимаю я.
— Забавные зверьки. Умные, кстати. Правда, зубки великоваты. Но зато играть любят.
— Играть любят?!
Голос полон ужаса.
— Да. Я с одним познакомился, и мы друг другу понравились. Он у меня мясо попросил. Я — дал. Жалко, что ли? Смешные они.
— Ик. Ик.
— Помогите бедняге. Чего это он?
— С…С… С…
Все в полном ступоре. Ну, кажется, сегодня с ними каши уже не сваришь. Вкладываю в безвольную почему то руку Петра рацию, обычную китайскую поделку на пять километров.
— Вот. Если что — вызывай. Я — спать.
..Отправляюсь к себе, потому что наша стоянка чуть на отшибе. Метрах в ста от всех. Сигнализация лучше всяких часовых. И пара СШМ, светошумовых мин. Подхожу к плотику. Ещё что ли покурить? Достаю ещё одну сигару, щёлкаю зажигалкой. Раскуриваю. Сзади шуршание, открывается полог, высовывается головка Аоры. Замечает меня, вылезает наружу. Форма идёт ей изумительно…
— Эрц… Я бы хотела сказать вам пару слов… Наедине…
— Хорошо.
..Эх, жаль сигару… Вынимаю её изо рта, собираюсь отбросить в сторону. Но женщина делает упреждающий жест и торопливо бормочет со смущённым лицом:
— Можете не бросать, эрц. Мне нравится запах хорошего табака.
..Ну, раз так… Мы отходим метров на сто в сторону. Я останавливаюсь. Разворачиваюсь к идущей рядом женщине:
— Слушаю вас, баронесса.
— Спасибо…
— За что?!
Я искренне удивлён:
— Но, как же… Вы помогли мне с дочерью…
Машу рукой:
— Вы об этом? Плохой бы я был отец, если бы не мог всё объяснить дочери.
Её глаза распахиваются до ограничителей, что хорошо видно в свете Большой Луны. Губы трясутся. Но слова застревают в её горле. Подхватываю женщину за руку:
— Идёмте спать, баронесса. Завтра очередной трудный день пути…
Глава 23
Она вскидывает свои волшебные глаза, уже принявшие нормальный размер, затем тихонько спрашивает:
— А почему вы сказали Хьяме, что вы — её свёкр?
— Будущий, Аора. Будущий. Думаю, она согласиться стать женой моего сына.
— Сына?!
— Я же вам говорил — у меня есть сын и дочь. И даже две внучки.
— Ой…
— Ой.
Шутливо передразниваю я её. Женщина замирает в таком оцепенении, и эта чёртова Большая Луна. Не удерживаюсь и легко касаюсь губами её губ. Они сладкие и такие вкусные… Пощёчина звучит пушечным выстрелом. Мгновенно всё очарование уходит, потому что Аора зла, словно тысяча голодных китайцев.
— Мерзавец! Не можешь успокоиться?!
— Не хочу.
Разворачиваюсь к ней спиной, иду к месту ночлега. Она плетётся за мной. Откидываю полог, пропускаю даму вперёд. Хьяма бесшумно поднимает голову от подушки, глядя на меня, но я уже застёгиваю вход, и пройдя к постели. Сбрасываю берцы и укладываюсь спать. Хорошо. Уютно. Так напоминает прошлое… Засыпаю.
…Утро говорит, что день обещает быть хорошим. Завтрак. Дежурные уже давно разогрели еду, поэтому сворачиваем лагерь быстро, и через час выдвигаемся дальше. Как я и предсказывал, наше количество увеличивалось. Всю ночь на свет костров выходили люди. В основном женщины и девушки, что меня, честно говоря, радует. Правда многие их них в плохом состоянии, но это не страшно. У нас они быстро придут в норму. Двигаемся колонной по степи. Иногда я отрываюсь на десяток километров вперёд, потом возвращаюсь. Путь чист. К вечеру проходим даже шестьдесят километров. Думаю, что через день смогу выйти на связь и запросить помощь. Пусть наши думают. Если перебросят хотя бы пару-тройку грузовиков вертолётом, и то будет огромная помощь…Самое интересное, что за весь день баронесса не произнесла ни единого слова. Вела себя так, будто меня не существует. И честно говоря, меня это начинало бесить. Потому что я со спокойной совестью сказать, что она мне больше чем просто нравится…
…А утром все просыпаются от криков часовых, показывающих назад, откуда мы двигаемся. Весь горизонт закрыт дымом огромного пожарища…Это столица. Я молча снимаю свою кепку. Немного спустя моему примеру следуют остальные мужчины. Этот жест у нас и русов одинаков. Они плачут о своей былой славе и гибнущей Родине. Я провожаю в последний путь старого воина, решившего умереть, но не склонить покорно голову под топор убийцы… Продолжаем путь подавленные, женщины плачут. К нас ещё выходят беглецы, но уже меньше, чем в первую ночь. А на обеде…
… Бухает выстрел из винтовки. Мгновенно все подхватываются, женщины, как подкошенные, падают на землю. Лошади взвиваются на дыбы, люди виснут на упряжи, успокаивая и валя животных на землю. Солдаты, которых большинство, щёлкают затворами. Вижу перекошенное злобой лицо Петра. Он командует, махая лёжа рукой. Солдаты открывают ответную стрельбу по гарцующим на вершине холма всадникам. Рарог подползает ко мне, засевшем за колесом джипа, перекрикивает стрельбу:
— Это кавалерия! Подчинённые генерала Стора!
— Понял!
Из моего JS их достать можно, но о прицельном огне речи не идёт… Но тут я вижу белое от ужаса личико Юницы за бронестеклом, и забываю обо всём. Рву на себя дверцу, выдёргиваю станковый пулемёт, расталкивая визжащих в панике дам буквально вышибаю люк, передёргиваю затвор и… Гулкая очередь сносит банду напрочь. Тяжёлые пули вышибают всадников из сёдел, рвут их тела на куски. Эх, шофёра бы мне! Кто-то пытается отползти прочь, но бесполезно. Это двенадцать и семь. После него не живут… Верхушка холма, с которого нас пытались атаковать, зачищена. Пулемёт выносит всё живое, что осмеливается появиться или высунуться из-за гребня. Вот чья то черепушка в нелепом головном уборе в виде типичного русского горшка появляется на миг и разлетается на куски… Но что-то не так! Не так! Короткие очереди на два-три патрона. Бойцы быстро перебегают к вершине, и через пять минут мне приходится прекратить огонь, чтобы не задеть своих. И только тут, когда грохот смертоносной машины утихает, я слышу странные булькающие звуки. Кого-то зацепило? Холод пронзает меня с ног до головы, потому что это раздаётся изнутри джипа. Прижав локти к бокам ссыпаюсь вниз… Юница хрипит, её рот открыт и именно оттуда раздаются эти жуткие булькания. Глаза её белы, девочку трясёт, баронесса заливается слезами, не в силах прекратить то, что происходит… Похоже, что она сама перепугана до смерти… Рву ручку открывания двери, вываливаюсь из машины, схватив девочку в охапку и изо всех сил прижимая к себе:
— Милая! Не надо! Успокойся! Плохих людей больше нет! Папа их всех убил!
Я повторяю эти слова снова и снова, и, кажется, спустя несколько бесконечно длинных минут дочка начинает реагировать… Её глаза светлеют, в них появляются проблески разума, губы начинают терять свой синюшный оттенок. Наконец она вздрагивает, длинно, со всхлипыванием вдыхает в воздух. Глазки чистого голубого цвета снова чисты, она поднимает ручку и касается моего правого глаза…
— Папочка, почему ты плачешь?
— Я?
Растерянность. Испуг. Бесконечное облегчение… Всё это смешивается во мне, но больше всего радости, что Юница цела и здорова, и приступ прекратился. Самое главное, что девочка не успела получить психологический шок, как в первый раз. Не знаю каким образом, но мне удалось вывести её из предшествующего этому состояния. Торопливо выдёргиваю заветный термос из держателя под спинкой, не отпуская её с рук, усаживаю на колено. Неудобно, но и чёрт с ним. Свинчиваю крышку-стакан, наливаю половинку волшебного сока гигантской клубники, протягиваю ей.
— Пей, милая.
