— Вы, эрц? Почему так поздно?
— Много дел, девочка. Там…
Машу рукой в сторону лагеря кавалеристов. Девушка некоторое время молчит, наблюдая за мной. Потом тихонько спрашивает:
— Вы меня снохой называете… А себя — свёкром…
— Да.
— У вас действительно есть сын?
Улыбаюсь в ответ, хотя вряд ли она сможет разглядеть её в темноте. Впрочем, увидела. Потому что в ответ я получаю такую же улыбку. Да нет… Не такую. Она искренняя и смущённая. Никогда не видел её раньше.
— Есть. Он на три года старше тебя.
— А он… Какой он, ваш сын?
Показываю на себя. Мотает головой:
— Не понимаю…
— Он — это я. Просто молодой. Мы, практически, как две капли воды. Только волосы у него светлее.
— Ой…
Суёт себе большой палец в рот, как всегда делает, когда волнуется.
— Откусишь.
— Ой!
Торопливо выдёргивает, опускает голову.
— Только он добрее меня, Хьяма. Я — куда жёстче.
Тишина. Потом опять шёпот:
— А как вы думаете, я ему понравлюсь?
— Мне же ты нравишься? Нравишься. Иначе бы я такое не предложил — стать моей снохой. Значит, и Вовке понравишься.
— Вовке? Так его зовут? Странное имя.
— Вова. Владимир. Володя. Володенька. Выбирай.
Опять опускает голову. Вижу, как беззвучно шевелятся губы. Снова поднимает голову:
— А ваша жена?
Опасливо косится на плотик. Чёрт тянет меня ляпнуть, что моя жена спит позади неё, но тогда мне завтра устроят такое!..
— Вовина мама погибла три года назад.
Отворачиваюсь. Ира, милая, любимая, прости меня… Но я уже не могу быть один… Хьяма скрывается в палатке, оставляя меня одного, наедине со звёздами и моими воспоминаниями…
Глава 24
…Утром быстрый завтрак, на скорую руку. Потому что слуги так и не вернулись из того лагеря, а мои женщины… В общем, я не уверен в их способностях поварих. Тем более, что они ещё спят сладким утренним сном. Пару минут любуюсь спящей Аорой. НО надо идти. Время. Сейчас пригоню женщин, пусть готовят. В термосе ещё остался кофе, а где висит окорок в фургоне, я знаю. Пара-тройка взмахов ножом, трогаю щетину — а, ну её. Потом. Сейчас важно другое. Надо срочно уносить ноги. Поэтому торопливо жую мясо с лепёшками, тоже вчерашними, потом бегу в лагерь. Пётр уже на ногах. Поначалу я подумал, что он и не ложился, но я ошибся. Это хорошо. Это я — вольная птица. А он командир, и распределил всех на смены. Так что кто-то спал, а кто-то нёс службу и выхаживал найденных. Шлюх нет. Солдат доложил, что они ушли в сторону, откуда мы приехали. Ну а я нахожу Петра, тоже, кстати, завтракающего. Но поскольку я уже перехватил, то любезно предлагаю ему продолжить, а я пока выскажу свои соображения. А они у меня такие. У нас сорок новичков. Наши самоходные грузовики сдохли. В том смысле, что топлива для них нет. Всё. Последнее сожгли вчера. Ну, может литров по десять в баке найдётся. А это — на столько же километров пути. Потому что жрут эти монстры больше, чем депутаты бюджет. Значит, тех, кто ехал на машинах, надо пересаживать на телеги и фургоны заранее. К тому же ещё те, кто вышел к нам раньше. И найдёныши. Они вообще лежачие. Проблема? Проблема. Но тут нам выкатили из кустов случайно завалявшийся там рояль…
…Пётр не понимает смысла идиомы, а пояснять ему нет времени. И желания, если честно. Потому что шестое чувство мне поджаривает пятки так, что просто зудит… Короче — у нас есть лошади. Есть телеги. Трофейные. Появилось продовольствие. Да много чего. Только вот смысла в этом нет. Как всё забрать? Сидеть здесь и тупо жрать до тех пор, пока не переведём всё добро на дерьмо, после чего нас достанут океанцы? Разумеется, что нет. Значит, нужно уносить ноги. Поэтому — срочно проверяем имеющиеся телеги. Наскоро ладим носилки, подвешиваем их в фургонах. На них — девушек их ямы. Грузим продукты, корм для скотины, а лучше — зерно, которого тут навалом, чуть ли не сотня тонн. Кавалеристы, как я вижу, собирались сидеть тут долго. Боеприпасы, заменяем старое оружие на новое. Тут его полно. Остальное — минируем. Если кто чужой наткнётся — поделом ему. Свой — пусть надеется на милость Богов. А удастся вернуться — снимем заряды и воспользуемся сами. Но уходить надо. И чем быстрее, тем лучше. Потому что жжёт меня. Ой, как жжёт! Рарог тоже что-то такое ощущает, потому что ни малейшего возражения я не слышу. наоборот, одобрительно кивает головой, и тут же, ещё толком не прожевав, посылает вестового за командирами. Когда те являются, объявляет приказ, и люди разворачивают лихорадочную деятельность. Сообщаю ему про фургон. Там можем разместить восьмерых. Если подвесить дополнительные носилки на ремнях. Новость радует. Нахожу своих. Это легко. Одежда выделяется слишком сильно. Чёрт, забыл! У меня же ещё осталась. Чего её тащить то зря? Велю слугам идти к фургону и перегружать оттуда всё, что можно, в джип. Пусть вяжут на борта, на крышу, заталкивают в салон. Лишь бы люди уместились. Пусть и без удобств. Те устремляются вниз. Немного погодя прибегает Стан, притаскивает тюк с формой. Ого! Сколько места освободилось! Здорово!
— Петя!
Он оборачивается, прервав разговор с одним из своих командиров. Толкаю к нему тюк:
— Смени шкурку. Удобней будет.
Разворачивают тюк, охают от восторга. Солдаты они старые, так что мою форму успели оценить и позавидовать.
— Забирайте. К сожалению, что есть — то есть. Ну, или подгоните.
Кивают, поглощённые разбором содержимого. Я же отправляюсь в лагерь. Как там Юница?.. После вчерашнего? Возле джипа дым коромыслом. Парни уже пригнали фургон, запряжённый парой коняшек, теперь торопливо перегружают содержимое прицепа туда. Впрочем, чья то аккуратная попка, туго обтянутая камуфляжными брюками, выглядывает из распахнутой настежь дверцы. Тут моё вмешательство не требуется. Наш плотик уже спущен и принайтован к крыше 'Воина'. Где же дочка? И тут засекаю две фигурки, медленно идущие от дальних кустиков. Понятно. Утренний моцион, так сказать. Видно, что обе ун Ангриц, будущие Звонарёвы, правда, об этом они не знают, о чём то оживлённо болтают. Значит, дочка в полном порядке. Теперь можно сделать и другое дело. Разворачиваюсь, иду к нашим первобытным грузовикам. Как сказать, грузовикам? Скорее, самоходным платформам. Массивные деревянные колёса. Кстати, сплошные, сделанные из склееной в несколько слоёв толстой фанеры. Литые узкие гуттаперчевые колёса. Цепной привод одного(!) заднего колеса. Торчащий вперёд покатый плоский капот, восседающий на облучке водитель, или погонщик, как его тут называют, орудующий десятком рычагов, зачастую просто дублирующих друг друга, переключающий передачи при помощи неуклюжего штурвала и управляющий передними колёсами длинным рычагом, носящим название 'коровий хвост'. Рулевое колесо тут ещё не изобрели. Да самим самоходам от роду три года вроде. Или пять. Как и авиации. Там вообще полёт в сто метров считается выдающимся мировым достижением… Я стою возле одного их этих грузовиков, который может утащить аж целых восемьсот кило груза, и думаю, смогу ли я уволочь его на прицепе. В сцепке с фургоном. В принципе, дури у меня хватит. Но вот расход солярки, износ трансмиссии… Лучше не рисковать. Это чудовище ни на что не годится. Машу в разочаровании рукой, разворачиваюсь, бреду обратно. Надо срочно уносить ноги… Срочно…
— Ваша светлость, вас там ищут!
Высокая грудь Золки ходит ходуном от быстрого бега.
— Ясно. Кто?
— Из того лагеря солдатик прибежал.
— Идём.
Она плетётся за мной, а я шагаю широким размашистым шагом. От джипа ко мне бросается Юница. Я подхватываю её на ходу, подкидываю в воздух. Она радостно смеётся. Опускаю её на землю:
— Прости, милая. У папы очень много дел. Вот скоро поедем, и тогда можно будет болтать о чём угодно. Хорошо?
Она кивает, а с грустью констатирую, что иногда дети ведут себя умнее взрослых — передо мной возникает Аора, но я не глядя на неё, бросаю:
— Простите, баронесса. Всё потом. Позже.
Взъерошиваю волосы дочери. Они такие пушистые и мягкие… К баронессе подскакивает Хьяма, утаскивает обратно к машине. Я спешу к Петру.
…Тот встречает меня с озабоченным видом, показывает на заморенную лошадь. Лошадь?!
— Где?
Рарог понимает меня без слов.
— Там. Ранен он. Отходит. Почти ничего не соображает уже. В семи верстах от нас — дивизия океанцев. Пять тысяч человек. Идут сюда. И именно по нашу душу, как я думаю. Больно целенаправленно. И кажется, знают дорогу. В это место — точно…
…Вот оно! То, что не давало мне покоя с самого подъёма!
— Тогда всем немедленно уходить! Пусть хоть бегом бегут! Только жратва и оружие! И уносим ноги! А здесь…
Ухмыляюсь. У меня есть пяток 'монок'. Будет сюрприз. Против пяти тысяч мы не выстоим. Даже со мной. И единственная надежда — войти в зону связи с Метрополией. А там — пусть ломают голову, как вытащить уже две сотни человек. И меня в том числе. С семьёй… Солдаты подхватывают носилки с лежащими на них девчонками, бегут вниз, к фургону. Я пока осматриваю склад боеприпасов. Патроны. Ручные бомбы. Пироксилин. Есть две полевые пушки. Естественно, револьверы, винтовки, шашки-сабли и конская сбруя. Бойцы и мужчины таскают бегом и валят на телеги упаковки патронов, ручных бомб, хотя от местных изделий мало толку. Тёрочный запал. Тонкий жестяной корпус, почти не дающий осколков… Перехватываю одного из солдат:
