Парень отвернулся, а его мать всхлипнула.
Я прикрыл глаза. Деревню сожгли вместе с жителями. Изверги, каких на Русь приходило немало, и еще придет. Чувствую, как в груди зарождается свирепая ярость. Они должны ответить за это. С трудом удается погасить пылающий в груди пожар. Ладно, надо думать дальше. Почему поганые спалили деревню? Бесятся от того, что нас не нашли? Начали свою месть, вырезая всех, кто меньше тележного колеса? И еще странно то, что в их вопросе звучит не «урусуты», а «русские». Так может говорить только русский или тот, кто долго жил на Руси. Один из восточных купцов или их приказчиков? Скорей всего. Современная разведка, мать ее.
– Макар Степанович, надо с этим Буолом поговорить еще раз. Идем без дневок. Думаю, лошадки выдержат. Как мыслишь, до вечера успеем?
– Должны, – кивнул Лисин.
Парень выступил вперед:
– Возьмите меня, бояре. Я из лука метко стреляю.
– Павша! – Мужик вскрикнул и опасливо покосился на нас.
Не глядя на отца, парень твердо повторил:
– Возьмите меня, бояре. Я отомстить хочу. Там Софьюшку… мою погубили… – И Павел сильно, до скрипа, сжал зубы и отвернулся.
– Возьмем всех. Макар Степанович, будь добр, ты их в обоз определи. Демьян, как приедем, ты парня к себе заберешь и посмотришь, что может. Все, бояре, вперед.
До основного лагеря добрались даже раньше, чем рассчитывали. Кубин, предупрежденный о нашем приходе тихим дозором, встречал у края болота.
– Ну, как прошло, все живы? – спросил он, кося взглядом на проезжающих ратников. – Бой с тяжелой конницей был?
– Да, был, был. Отлично все прошло, Матвей Власович. Даже раненых не имеем. Макар Степанович вон подтвердит.
– Это так, Матвей, – кивнул сотник. – Правда, в этом придумка Владимира Ивановича помогла. За раз почти всех поганых в ад отправили. Господи, помилуй. – И Лисин перекрестился. – Но поработать сабелькой пришлось, правда, как-то странно получилось – в бою с легкой конницей у нас язвленые были, а тут нет.
Пропустили мимо себя всю дружину вместе со всем обозом и поехали последними.
– Про то, что наперво было, я ведаю, – сказал дед Матвей. – Мне братья Борзовы все обсказали. А что ты там, Володя, сотворил-то?
Усмехнувшись, я сказал:
– Да фугас я из всех бомб собрал и все бочки с нефтью и дегтем в центре поставил, а по краям оврага мин понатыкал.
Кубин понятливо кивнул:
– Адскую машину взорвал, значит. А как ты всех монголов у бомбы собрал-то? И как фитили поджигал?
Я подробно пересказал деду Матвею все события. Потом свои впечатления высказал Лисин. Не хватало только, чтоб дополнить рассказ, детского восторга Ильи, который вместе с Демьяном Гориным ехал где-то впереди колонны. Впечатленный Кубин покачал головой, как бы не веря, и произнес:
– Удивительно, но такое мне в голову бы не пришло. Жаль, сам не видел.
– Да ладно, Власыч, увидишь еще. Тут вот какое дело есть. – Я переглянулся с Лисиным. – Мы деревню одну проехали. Погаными сожженную дотла. И жителей из нее уцелевших встретили. Так один паренек все видел и нам поведал. Монголы, похоже, наш отряд искали и о нас спрашивали. О русских. – Я выделил последнее слово.
– Считаешь, о нас знают и ищут именно нас?
– Да, и подробно об этом поведать может наш пленник. Его, кстати, Макар Степанович повязал. Тот почти незаметно в лес пробрался. Мы его допрашивали, и про отряды, что нас ловят, узнали. Чую, что не все он нам поведал. Хорошо, что я его с братьями Борзовыми к тебе отправил.
– В порубе он сидит, под присмотром Борзовых. Я к ним после вести о вас зашел. Обрадовал, что назад возвращаетесь.
– Лады. Надо будет с ним вдумчиво потолковать.
Краем глаза замечаю, как в стороне тропы из-за кустов материализуется ратник, как я понял, из тихого дозора. Кивнув нам, он так же исчезает, как будто его и не было. Кубин, видя это, усмехается, а я говорю:
– Хорошо ты, Матвей Власович, научил тихие дозоры нести караульную службу. Прям как лешие по лесу хоронятся.
– Тьфу ты, Господи, лешего поминать, – крестится Лисин. – Но ты прав, Володимир Иванович, справно у них выходит.
Лес сменился редколесьем. Сам лагерь был построен на острове среди обширных болот и озер в этих местах. Имелось только два прохода на остров, по одному из которых сейчас двигалась дружина с обозом. Он проходил прямо через болото, и в самых топких местах, которые даже в мороз не замерзали, была проложена гать. Другой проход был на противоположной стороне, там тропа проходила меж заболоченных озер, но по твердой почве. Незнающему человеку здесь не пройти. Белая гладь снега, покрывшего чуть прихваченную морозами болотную жижу, обманчива. Вроде обычное ровное поле, а ступишь на него – провалишься и «мама» сказать не успеешь.
Проехали три настила, и после поворота, за плотно заросшим холмом, открылись срубы нашего основного лагеря. А хорошо постаралась посланная вперед бригада плотников. Всего за две недели тут успели много чего построить. И гать проложили, и домов понаставили с печами. Даже баню поставили в первую очередь, потому что без нее, родимой, жизни на Руси нет. Любит русский народ чистоту.
Идиллию моих мыслей нарушили крики у крайнего сруба. Причем крики тревожные. Хлестнув лошадей и обходя по обочине медленно ползущий обоз, мы рванули вперед. У дома резко осадили коней. Из дому выскочил ратник и, увидев нас, крикнул:
– Ой, беда! Братьев Борзовых убили.
После этих слов все мы слетели с коней и почти одновременно вломились в дом. В сумрачном свете от небольшого окна, затянутого чем-то мутным, и от открытой двери угадывалось два тела. Это были братья Борзовы. И больше никого. Пленника не было. Я бросился к лежащему у самого выхода Михаилу Борзову, у которого в груди торчал засапожный нож. Провел руками по шее, пальцами нащупал вену. Жив! Теперь к Гавриле. Но, только взглянув на него, понял, что тот мертв. С головой, развернутой на сто восемьдесят градусов, не живут. Но как? Как? Как? Как, черт возьми, этот Буол смог развязаться? Как он смог справиться с Борзовыми?
Сруб наполнился людьми. Все крестились, глядя на тела.
– Найду поганца! – Дед Матвей сжал кулаки и повернулся, чтоб выйти, я его придержал:
– Стой, Власович, ты мне тут нужен будешь. Отправь кого-нибудь, кто все тихие посты знает, и чтобы лагерь обыскать.
Кубин кивнул и вышел из сруба. Там раздались его команды, а я склонился к Михаилу и тут же откинул руку Демьяна – тот пытался вытащить нож. Скинул с себя налатник и расстелил его рядом.
– Помогите.
Мы бережно переложили Борзова на налатник. В дверь протиснулся священник и склонился над Михаилом.
– Отче, тебе не к нему, к Гавриле надо.
Священник строго посмотрел на меня, перекрестил раненого и пошел к телу убитого.
– Мишу нужно в дом перенести. Давайте, осторожно, подняли…
Мы вынесли Борзова из поруба и понесли в теплый дом. Нас сопровождали чуть ли не все ратники дружины.
– Демьян, – сказал я Горину, – дуй мухой до коня моего. Там возьми все сумы и в дом неси. Пусть кипяток приготовят да моха сухого и тряпок чистых.
Мы внесли Михаила в дом. Следом вбежал Демьян с перекидными сумами, где у меня были запасы перевязочного материала и аптечка с жалкими остатками медикаментов. Жаль, антибиотиков и обезболивающего нет. Попробуем обойтись самогоном.
– Так, бояре, подстелите что-нибудь на стол. А теперь взяли…
Переложили Борзова на стол. Демьян распахнул тужурку, которая заменяла Борзову налатник. Под ней была только кольчуга, остальные латы он, по-видимому, снял. Я покачал головой, удивляясь силе удара, – узкое лезвие ножа пробило пару колец кольчужной сетки и вошло в мышцы на несколько сантиметров. Похоже, тот монгол нанес удар в сердце, но он не ожидал никаких лат под тужуркой.
Рана не смертельная. Но почему тогда Михаил без сознания? Вырубили ударом? Я заметил торчащую рукоятку ножа из сапога. Ага, Михаила ударили не его ножом. Значит, монгол каким-то образом освободился от веревок, свернул хорошо тренированному и очень сильному Гавриле шею и его ножом ударил Михаила. Кубин ворвался в комнату и сразу скинул с себя верхнюю одежду.
– Нет поганца в лагере, – выпалил он. – Я полусотню направил на поиски.
– В какую сторону?
– С какой приехали. На запасной тропе никаких следов. Ничего, дозоры его пропустить не должны. Поймают, а я с него кожу сниму. Медленно.
Дед Матвей тряхнул руками и, кивнув на Михаила, с надеждой спросил:
– Ну, что с ним, он жив?
– Жив, только без сознания. Нож ничего не повредил, только мышцу рассек. И крови он мало потерял. Скорей всего, поганый его ударил очень сильно. Надо бы в чувство привести, а то очухается некстати, когда рану зашивать начнем.
– Надо же, – покачал головой Кубин, – а степняк сильным не казался.
– Ладно, ты, Власыч, у головы вставай, выдернешь нож и кольчугу снимешь. Демьян, ты к руке, придержишь, если что.
