Проходили курсы в Мэтлоке, начинались 16-го и рассчитаны были на пять недель. Живем в Центре дешифровки, в огромной водолечебнице «Смедлиз», где проходят и другие курсы. Обстановка здесь совсем не та, что на курсе ротных командиров в Эдинбурге. Слушатели – евреи и канадцы, в основном желторотые; преподаватели же похожи на добропорядочных школьных учителей. Военная дисциплина отсутствует. Распоряжений не дает никто. «Скажите, вы не могли бы сейчас собраться…» – в таком вот духе. Вступительное слово произнес зам. руководителя курсов археолог Кэссон. Говорил о том, что долг офицеров разведки – обучать своих командиров, чем существенно повышал самооценку слушателей, ловивших каждое его слово. Предупреждал, что пренебрежение разведкой часто приводит к катастрофе, и в качестве примера приводил вылазку Боба в расположение Роммеля. «В результате этой вылазки и был убит сын Роджера Кейса. Все проявили отвагу – но без толку. Мы-то прекрасно знали, что Роммель в Риме, но разве кто-нибудь потрудился нас проконсультировать? Нет. Вот и оборвалась жизнь юного Кейса». Говорилось это совсем еще молодым офицерам и военнослужащим, не принимавшим участие в боевых действиях. Когда пришло время задавать лектору вопросы, я попросил его рассказать об этом рейде поподробнее, однако давать подробный ответ Кэссон был не расположен. Потом он почему-то заговорил о том, что десантники совершенно не в состоянии позаботиться о собственной безопасности. Я известил об этих его словах Боба, и тот распорядился провести расследование, что может оказаться забавно.
Что до меня, то я по нескольку часов в день пялюсь в стереоскоп и получаю инструкции от бойкого еврея и робкого школьного учителя – и тот и другой совершенно безобидны.
Кормят неважно, в столовой набивается полно народу. Руководство живет от слушателей отдельно. Здесь, несомненно, много хуже, чем в Колинтоне. <…>
Ночевал в Богноре и, как всегда, повздорил с Даффом. Теперь он всем рассказывает, что я настроен пронацистски. А сказал я ему, что не вижу большой разницы между «Новым порядком» Гитлера и идеями Вергилия о Римской империи. Первого августа закрылся «Уайт». Скорблю.
Ардроссан,
понедельник, 14 сентября 1942 года
Десятый день в Ардроссане. Играю в кости и много пью. <…>
Понедельник, 14 сентября 1942 года
Почти все офицеры штаба уехали к доктору Цукерману на тестирование нового стимулятора (а на самом деле – на подготовку запланированной на 22 октября операции). Весь день просидел за столом бригадного майора, но дел было немногим больше, чем в отделении разведки. Занят был в основном тем, что открывал письма и посылал их по восходящей, в штаб дивизии. Пару писем адресовал самому себе, вкладывал их в корзину с надписью «Исходящие», они исчезали часа на три в «Центральной регистрации» и возвращались в корзину, уже другую, с надписью «Входящие». Пишу письмо и кладу его в «исходящую» корзину, через много часов оно возвращается напечатанным. Подписываю его и вкладываю опять же в «исходящую» корзину, после чего оно бесследно исчезает, и через много, много дней попадает в офис, куда и было адресовано, во «входящую» корзину, откуда переправляется в Центральную регистратуру. И т.д. <…>
Бэзил Беннетт принес бессчетное число бутылок спиртного. Думаю, мы единственные офицеры в Европе, которые пьют за ужином бордо, портвейн и бренди.
Честное офицерское братство. Перед отъездом в Мэтлок оставил на столе несколько новых книг, которые подобрал мне Сирил Коннолли и из которых я успел прочесть лишь несколько. А вернувшись, не досчитался больше половины. <…>
Американцы ходят на инструктаж, только если его ведут офицеры-десантники. Вид у них какой-то невоенный, да и имена странные.
Октябрь 1942 года
Операция отменена. Велась ли к ней серьезная подготовка, не знаю, но думаю, что нет. Штаб бригады – в Клозуорте, в доме приходского священника, преподобного Нита; в этом доме он живет со своей бородатой супругой. Очаровательная парочка. Он убежден, что немцы высадятся у него в саду, и требует выдать ему оружие и патроны. А его жена требует бензина. Повела нас показывать церковь: «Он о ней самого высокого мнения». Он – какой-то профессор из Лондона. «Кто-нибудь из вас, друзья, может починить старенький насос? Старенький насос миссис Нит ох как барахлит…» В виду имеется ее сердце. В их флигеле мы все поймали блох. Просидев без сна всю ночь, мы с Бобом на следующий день отправились в Эмшот на обед с Нелл и Гарри и выпили море вина. После этого посмотрел на себя в зеркало – чем не красный, лакированный китайский дракон. Когда умру, смотреться буду точно так же. <…>
Читаю одну из самых вульгарных книг, когда-либо написанных, – жизнеописание Лэндора [334] . Написал в «Спектейтор» рецензию на Грэма Грина [335] и подумываю сесть за роман. Мои гаванские сигары подходят к концу – полсотни оставил про запас. И ящик “бордо” – тоже последний. Мне по-прежнему платят лейтенантское жалованье – выбить зарплату капитана или штабного офицера пока не удается. Будем надеяться, что в один прекрасный день удастся.
На учениях Боб встретился со штабными и сказал, что подготовка у них оставляет желать лучшего, дисциплина хромает, и предупредил, что их расформирует. Умение распекать без колкостей – его сильная сторона, этим он вызывает у меня искреннее восхищение. Вот почему на него не обижаются. Окажись я на его месте, и я бы говорил издевательским тоном, а это, когда имеешь дело с такими людьми, ничего, кроме вреда, не приносит.
Среда, 28 октября 1942 года Сегодня мне тридцать девять. Хороший год. Я зачал прекрасную дочь, выпустил удачную книгу [336] . Выпил триста бутылок вина и выкурил триста с лишним гаванских сигар. В армии служу среди друзей. В прошлом году в это самое время я ехал в Хэвик, в пятую бригаду Королевской морской пехоты. Со временем вояка из меня становится все хуже и хуже, зато теперь я терпеливее и скромнее – во всяком случае, во всем, что касается военной службы. У меня за душой почти девятьсот фунтов и нет серьезных долгов – разве что перед правительством. Здоровье у меня отменное – даром что организм насквозь проспиртован. Любимая жена, приятная работа в местах, отличающихся невиданной красотой. Чего еще желать?
Суббота, 20 марта 1943 года
Безветренный, холодный день, рано утром и вечером туман, зато в середине дня ослепительное солнце. Миндаль, нарциссы, цветут все апрельские цветы, на живых изгородях распускаются листья. А на сердце зима – от безделья, одиночества и ледяного холода в голове. <…> Ничем не занят – только вскрываю письма. <…>
Бэзил уехал на выходные в Лондон, и я остался один. После ужина выпил «Крофтс» урожая 1927 года; после «Доуз» урожая 1912-го. «Крофтс» ударяет в голову. Выпил и дочитал «Человека, который был Четвергом» [337] , книгу, которую не открывал с Лансинга. Мучительно сознавать, что это Честертону мы обязаны «Веком простого человека». В 1908 году в высшую мудрость и здравомыслие простого человека поверить ничего не стоило; считалось, что заблуждения – удел исключительно резонеров и чудаков. Теперь же, когда глупость и порок царят в половине христианского мира, поверить в это труднее.(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
